Никита Семин "Представитель"

Новость о моем новом назначении я скрывать не видел смысла. Поэтому и Люде рассказал все в тот же вечер, а она уже и родителям передала. И вот на следующий день батя с мамой пришли к нам в гости. Лишь сестры Насти не хватало, но у той учеба полным ходом идет.

Я и сам был не рад новой должности. С информбюро меня никто не снимал, да и как я узнал, ни один «представитель» не лишался своей работы на прежнем месте. И назначались люди, так или иначе связанные с фронтом. Вот я – глава внешней пропаганды СССР – был чуть ли не прямым виновником того, что страна вступила в войну сейчас. Логично, что меня решили добавить в список. Если лично побываю на фронте, то смогу увидеть все своими глазами и лучше координировать работу журналистов Бюро, как и правильно расставлять акценты в газетах и листовках. Умом я все понимаю. Но вот на душе свербел червячок страха. До меня приходило осознание того факта, что я не просто могу, а точно окажусь на передовой. Может и не в окопах, но все равно рядом с линией фронта. И получить случайный осколок от прилетевшего артиллерийского снаряда – вполне возможный вариант моей смерти. Из глубины поднимался страх человека, никогда по-настоящему не участвовавшего в войне. И мое предложение – ударить первыми – уже не казалось таким уж хорошим. Понимание, что могу потерять все, что имею – семью, детей, работу в один миг – медленно просачивалось в подсознание. Это малодушие я пытался стряхнуть, выкинуть из головы. Но получалось с трудом. Легко говорить о смерти и войне, когда она тебя не касается. Также легко самому идти в бой, когда ты молодой и даже не задумываешься о том, что сам способен умереть. Я еще не старый, но опыт прошлой жизни и, скорее всего, мое попадание в это тело говорят, что смерть не просто возможна. Она неизбежна. И самое главное – она может прийти внезапно. В момент, когда ты ее не ждешь. А я уже два раза был на кромке. Тогда все обошлось, а сейчас?

Переживания мамы и Люды лишь добавляли мне мрачных мыслей и раздражали, а не помогали. Отец тоже это заметил и, когда мама пошла на очередной виток причитаний, рявкнул на нее.

– Хорош нудеть! – стукнул он кулаком по своему колену, так как стола никакого рядом не было. – Вы, бабы, если поддержать не можете, лучше вообще помолчите! А ты, Сергуня, меня все-таки послушай. Твоя главная обязанность как этого, представителя, она какая?

– Смотреть, что на фронте происходит. Докладывать в Ставку о реальном положении дел.

– Вот смотри и докладывай, – кивнул батя. – А с советами своими под руку командирам не лезь! Лучше для всех будет. Ты, я знаю, любитель советы раздавать. Но иногда совет и во вред пойти может. Услышал меня?

Прекрасно услышал. Сам вспоминаю свои слова о необходимости нанести удар первыми чуть ли не каждый час. Поэтому просто кивнул. Может, тогда я и прав был, однако последствия теперь пожинать всей страной будем. И самое для моего настроения паршивое – ответственность по факту на мне.

Долго ждать первой командировки не пришлось. Через три дня мне пришло письмо за подписью Сталина о моем направлении в штаб Западного фронта – проверить, как идет проход войск по территории Польши, как происходит размещение армии, в каких условиях живут солдаты и всего ли хватает войскам в материальном плане.

Чтобы сильно не выделяться на фоне бойцов и командиров, я приобрел офицерскую форму без знаков различия. Хоть в глаза сильно бросаться не буду, такая у меня была надежда. И признаться, в первые мгновения она себя не оправдала. И дело не в отсутствии погонов и петличек. Просто новенькая форма сама по себе резко выделялась, так еще и носить я ее не привык и на фоне обмятых по фигуре, сидящих так, словно в ней родились, командиров, я выглядел «ряженым». Надежда была одна – в пути я все же разношу эту одежду, да и невольно скопирую походку и поведение офицеров. Тогда хоть «на человека», как выразился маршал Буденный, с которым я ехал в одном вагоне, стану похож. Звание маршала он получил еще пару лет назад и Беловым его «усилили». Точнее, Буденный отвечал за непосредственное командование фронтом, а Белов его «курировал» в Ставке. А так-то Семен Михайлович был первым, кто возглавил наш экспедиционный корпус в Рейх, поэтому и о делах фронта знал лучше всех. В Москву же его отозвали как раз из-за формирования Ставки, и выслушать доклад о ходе военной кампании.

– Жаль, что у меня танкистов забрали, – сетовал он. – Миша, конечно, тоже танками болеет, но не могут бронемашины самостоятельно идти в бой, без поддержки пехоты! Это вспомогательные войска, а Миша спит и видит, как они лавиной накатывают на врага!

– Разве это плохо? В танке боец лучше защищен. А когда их много, то как такую лавину остановить? – заметил я, а память подкинула воспоминания о деде, который рассказывал о Курской дуге и самом масштабном сражении танковых дивизий во Второй Мировой.

– Эх, молод ты еще, – хмыкнул Семен Михайлович. – Танк загорается легко, как спичка. Достаточно пару человек в окоп посадить, где те схоронятся, а мехвод их и не заметит! Вот они подпустят поближе боевую машину и ка-а-ак жахнут! И все – писец и танку и экипажу. Для того пехота и нужна. Танк для нее – прикрытие, чтобы на расстояние броска дойти, а затем все меняется и уже пехота танк защищает.

В словах Буденного был смысл. Видел я современные танки, они и правда имели мало общего с танками будущего. Но посмотрим, как будет на деле. Может, даже такие броневойска способны выполнять схожие задачи и маневры, как их «потомки» более совершенных моделей?

Сам путь запомнился кроме разговоров с Семеном Михайловичем прохождением границы с Польшей. Даже двумя: с нашей стороны и со стороны Рейха. Когда мы только доехали до Польши, их пограничники позвали нашего маршала и потребовали список человек, которые находятся в поезде. В первый момент мне пришла мысль, что это отличная возможность для врага узнать точное количество войск, которое мы доставляем к линии фронта. Достаточно одного «дятла» среди погранцов, допущенных к этому списку, и все – весь состав, включая командный, у него в кармане! О чем я тут же сделал пометку в своем блокноте. Зачем этот список полякам я узнал, когда мы проходили вторую границу. Там уже были оповещены о нашем подходе и при пересечении границы солдаты Польши шли по вагонам и сверялись – все ли люди на месте, или кто «спрыгнул» в пути? Смысла это не было лишено, потому что на территории Польши никаких досмотров не проводилось, а остановки совершались вынужденные – для пополнения топлива и воды. Ну и люди в это время выходили размять ноги, да покурить. Хотя и в самих вагонах сейчас курить никто не запрещал. Семен Михайлович так и вовсе смолил как паровоз. Лишь заметив, как я морщусь от запаха табака, сделал мне «поблажку», выходя в проход из купе.

Состав вагонов был у нас разношерстный. Если комсостав, в который входил и я, добирался на вагонах первого класса, для элиты – со всеми удобствами, оставшимися еще с дореволюционных времен, то вот остальные бойцы добирались уже в трех видах вагонов. Самый распространенный – общего типа, «теплушки», в которых жесткие лавки заменили на не менее жесткие кровати, установленные в два яруса. Теснота была там страшная! Командирам меньшего ранга, на уровне лейтенантов и старшин повезло больше – у тех и людей в вагоне было меньше, и кровати им установили панцирные, хотя ярусов все еще было два. Но уже и столики там имелись и даже шкафы установили для личных вещей. И третий тип – не вагон даже, а разработанные в моем бывшем НИИ контейнеры, установленные на платформы. Их было меньше всего, выпуск еще не наладили, зато подразделениям, которым повезло в них попасть, завидовали все, за исключением тех, кто попал в вагоны для элиты. Я посетил эти контейнеры, как и остальные вагоны, делая себе пометки о быте бойцов, спрашивая – что им нравится, а что нет. Что было бы неплохо улучшить. Какие санитарные условия, как налажен прием пищи. Все, что позволяет бойцу добраться до фронта, и как сказывается путь на их боеспособности. Нужно ли им время, чтобы прийти в себя после пересечения такого огромного расстояния, и если нужно – то сколько.

Так вот – новые контейнеры уже отличались от тех, что мы проектировали для испанцев. Там были такие же откидные койки, гораздо удобнее, чем лавки в «теплушках», шкафы для вещей, у каждой койки – прибитая сетка-карман для мелочи вроде папирос, спичек или личного полотенца. Койки располагались не так, как в привычных мне вагонах – перпендикулярно контейнеру, а повдоль. Да, из-за такого расположения людей внутри разместить можно было меньше, зато пространства внутри стало больше. В спешке люди не будут мешать друг другу. У каждого шкафа, а он был не один – по одному «пеналу» между ярусами, были крепления под личное оружие. В торце контейнера стоял бак с водой и столик с зеркалом для умывания. Получилась микро-казарма на двенадцать человек. Пехотное отделение с сержантом вполне входит, и жить в них можно долго. На что и был расчет. И это я не упоминаю о возможности освещения – если подключить такой контейнер к общей сети. Хотя и тут были недовольные – в основном из числа старших командиров, которые морщились, что в таких вагонах много человек не увезешь.

– По вашему, людей нужно пихать, как селедок в бочку? – спрашивал я.

– Для перемещения личного состава и «теплушек» достаточно, – был мне ответ. – Меньшим количеством вагонов больше людей увезем. Меньше топлива потратится на перевоз. А тут что?

– Эти контейнеры были созданы как временное место проживания личного состава до момента постройки постоянных казарм, – замечал я в ответ. – И подумайте вот о чем: а если в такой вагон бомба попадет? В теплушке погибнут десятки, а тут? Гораздо меньше. Что более приоритетная цель для врага? Такой контейнер или теплушка?

– Вам виднее, товарищ представитель, – следовал ответ.

Но мнения своего командиры не меняли, это я видел по их глазам.

По прибытию бойцов ждало еще одно «приключение» – размещение. Для бойцов «в контейнерах» проблем с этим не было. Надо лишь было дождаться крана и грузовика, которые снимут контейнер с платформы и отвезут на указанное место. А вот остальным приходилось искать жилье, либо делать «времянки». Но тут вскрылся и минус контейнеров.

– Замаскировать их тяжело, – говорил мне командир полка, ответственный за размещение пополнения. – Да и стенки у них тоненькие. Любая пуля прошивает. Надо или мешками с песком обкладывать, или яму рыть, куда такой ящик потом ставить. И то и другое время отнимает.

– А разве постройка времянок это время не отнимает? – спросил я.

– Отнимает, – согласился со мной майор. – Только вот в чем дело-то – времянку эту можно любого вида сделать и под рельеф замаскировать, а контейнер – он же стандартный. Его не поменяешь. Издали – очень узнаваемые у него очертания. И сколько людей внутри размещается, заранее известно. Посчитал количество «прямоугольников» – и вот тебе данные о нашем пополнении. Почти на блюдечке сами их врагу преподносим!

– То есть, контейнеры не нужны? – спросил я.

– Для оборудования медпункта или там бани, или кухни – большое подспорье, а для рядовых – излишек. Да и бьемся мы чаще за населенные пункты, где всегда дом найдется. А в чистом поле – то редкость, если местность уж шибко для обороны подходящая.

Все замечания я тщательно записывал в блокнот. Особенно по контейнерам – хоть это и было «задание сверху», но выполнял то его я! Зато с мнением командиров сами бойцы были не согласны.

– Уж лучше яму под него выкопать, или мешками обложить, зато не в земле спать! – говорил боец. – Да и койки тут попробуй, найди. Видели, из чего их делают? Доски – дефицит, матрасов нет, плащ-палатки используем. Чаще или земли накидаем, да поверх лапника – и то, если деревья рядом есть, а когда их нет? Или вырубать – ни-ни? Не слушайте вы командиров, товарищ представитель, это же не им на земле спать. Уж для них-то и кровать найдется, и если не матрас, так одежонка какая, чтобы помягче было.

– Командиры говорят, что чаще в селах да городах бои идут, – заметил я в ответ.

– Это сейчас, когда мы к этому, как его бишь… а, к Бреслау подошли! А до того германцы так вцепились в землю, что пока артиллерией да танками их не проутюжили, никак отступать не собирались! Вот тогда и приходилось чуть ли не в чистом поле ночевать. Поляки-то, как за границу выпнули нас, так на свою территорию и шагу ступить не дают!

Из этих разговоров я сделал вывод, что контейнеры хороши в двух случаях: либо при позиционной войне, когда реально выстраивается линия фронта, в том числе в чистом поле, либо для партизан, которые из них могут себе базы оборудовать.

В управление войсками по совету отца я не лез. И сам понимал, что ничего в этом не смыслю, и пока не сложилось у меня в голове картинки, как вообще ведется бой. Вот и слушал я больше, когда проводились совещания штаба, да записывал. И своим присутствием изрядно нервировал штабных командиров. Это было видно по их косым взглядам в мою сторону, да раздраженной мимике на лицах. Но те молчали. Пока сам не подойду, да не спрошу что-либо, фиг кто из них разговор затеять решался.

Из того, что я увидел, меня поразило, хотя и было логично, что активная фаза боестолкновения не длится ежесекундно. Из фильмов о войне, что я помнил из прошлой жизни, создавалось впечатление, словно солдаты сидят в окопах и каждую минуту перестреливаются друг с другом. Но это абсолютно не соответствовало действительности.

Когда мы прибыли, бои не шли. И длилось затишье целых три дня. Наши войска получали и перераспределяли пополнение, выслушивали новые задачи, занимались переброской подразделений с места на место. Противник занимался примерно тем же самым. Вопрос был – кто закончит первым и приступит к выполнению своего плана. Наши, видимо перед лицом высокого начальства в виде Буденного, завершили первыми.

Началось все с утренней работы артиллерии. Я проснулся от гулкого «БУХ» и заполошно закрутил головой. В темпе оделся и выскочил на улицу. Тут сидел рядовой, приставленный ко мне для сопровождения, и смолил папиросу.

– Проснулись, товарищ представитель? – спросил он с ехидцей в голосе.

– Да. Это что за звуки?

– Полковушки работают, – с ленцой ответил Егор Кузьмич.

Лет под сорок, прошел обе войны, но в командиры никогда не рвался. Зато службу знал и не тушевался перед офицерами. Но и в фамильярство не ударялся, почему его часто и приставляли к разного рода проверяющим. Ко мне он в первые дни присматривался и отвечал по уставу, а когда понял, что мне это не нужно, уже стал позволять себе и более вольное обращение.

– Сейчас они германца проутюжат, а там уже и наши в бой пойдут.

– Брать город? – уточнил я.

– Ха! – хекнул Кузьмич. – До взятия города еще далеко. Нам бы за предместья хотя бы зацепиться. А то германец-то тоже не дурак. Пока наши его утюжат, он по норам прячется – в подвалах сидят, али в каком кирпичном здании покрепче. И только мы замолкаем, тут-то они и выползают! И сразу наших их пулеметы встречают. Ни один такой штурм еще без убитых не обошелся, – вздохнул он уже тяжко.

Мысленно я поежился. Идти в бой, зная, что из него с гарантией не вернется неизвестное количество товарищей, а может и ты сам. И ведь сделать с этим ничего нельзя. Только стиснуть зубы и переть вперед. И все же… стоит подумать, а может, есть варианты не бить «в лоб»?

Глава 4

Ноябрь – декабрь 1937 года

Как и предсказывал Кузьмич, штурм прошел кроваво. Сам бой закончился спустя два часа. За предместья наши бойцы так и не сумели зацепиться. Немцы использовали передышку с умом и нашпиговали подступы к городу большим количеством пулеметных точек и бронебойными орудиями. Последние легко «брали» броню танков, показав мне наглядно, что нынешние «танки» имеют лишь название, но существенно не дотягивают до своих потомков. Не зря Т-34 прославился на полях второй мировой. Смотря на новейшие и только что пущенные в серию угловатые БТ-7 и их предшественники – БТ-5, я остро сожалел, что им не нарастили еще хоть пять миллиметров брони. Их ведь не из пушек взяли, а просто ружьем с особо мощной пулей! Вот что обидно! Мне, выросшему в прошлом мире на аксиоме, что пуля, любая, против танка – ничто, было физически больно наблюдать, как останавливаются эти машины, немного не доехав до первых домов Бреслау.

– А почему авиация не работает? – спросил я Кузьмича, заметив, что небо абсолютно чистое.

– Дык, тут и поляки свои аэродромы не дают, и германец не будь дурной, наловчился залпом по самолету палить. Хоть один, а попадет.

– А бомбардировщики? Да и их авиации не видно.

– Где ж им тут метать-то? – удивился старый боец. – Только домики по бревнышку раскатывать, шоб толк был. Так на это бомб не напасешьси. А германец… шут его знает, почему. Могет, самолетов не хватает пока. Все к французам отправили.

Да уж, высокоточной авиации сейчас нет. Мощные бомбы может и есть, но куда ими попадать? Немцы по два-три человека в доме сидят. Этого достаточно, чтобы остановить штурм, но тратить на такое количество солдат драгоценную бомбу? Еще раз мда…

– Бронепоезд бы сюды, – вздохнул Кузьмич.

А меня как током ударило. Ведь точно! Броня у таких поездов поболее, чем у танка будет, потому что движок у паровоза может больше вытянуть. Да и пушки на платформу можно не малым калибром поставить. Проблема одна – нет рельс для него. Но ведь нам как раз давали задачу, для НИИ, создать спецкран, чтобы он «перед собой» пути строил! Можно ли попробовать его здесь применить?

Я тут же сделал себе пометку – поговорить о применении спецкрана для постройки дороги для бронепоезда.

Когда наши войска откатились от Бреслау, я отправился в штаб. Нужно было узнать дальнейшие действия армии, достигнуты ли цели, какие потери. А главное – какие уроки сделаны из сражения. Или так и будут «биться в стену», пока всех бойцов не потеряют? Это, на мой взгляд, было самым важным. Допускать ошибки можно, а вот не учиться на них – преступно.

В штабе царила деловая суета. Словно не было кровопролитного боя, а мужики занимаются проектированием особо сложной детали, а не отвечают за жизни людей.

– Вот здесь у них три пулемета стоит и два бронебойных оружия, – чертил что-то на карте полковник Корнилов. – А справа в пятидесяти метрах еще одна подобная точка. Они прикрывают друг друга. Если артиллерия будет бить по ним прицельно, то можно вклиниться между ними под вал огня.

– Промежуток маленький, – не соглашался с ним генерал Игнатьев.

– Так в других местах настолько точно мы выяснить позиции не смогли, – пожал плечами Корнилов. – А если мы не учтем какой-то схрон? Тогда по бойцам ударят в самый неожиданный момент, и все сорвется!

– Германцы не дураки, – продолжил качать головой Игнатьев. – Поймут, что мы на прорыв в этом месте идем, и за ними еще одну линию обороны подготовят. Мы эти точки пройдем, и получим кинжальный огонь в лоб. Там видел, какие дома стоят? Точно напротив этого прохода, да еще из кирпича!

– Полевые пушки к танкам прицепить и, когда те дойдут до рубежа уверенного поражения, открыть огонь из пушек по этим домам, – не сдавался Корнилов. – Даже если кто там и будет, поднять голову не смогут, пока наши бойцы бегут. А там по сигналу огонь прекращаем и врываемся в окна.

– Все равно расстреляют их. Германцам секунды хватит голову поднять, да пулемет направить, – вздыхал Игнатьев.

Буденный слушал их молча, куря папиросу, да разглаживая усы. И при этом сосредоточенно рассматривая карту, что лежала на столе перед командирами.

Тут он заметил меня и неожиданно спросил.

– А ты, что думаешь, Сергей?

– Я не военный, – открестился я. – Мне сложно понять даже то, что вы сегодня делали. Чего пытались добиться.

– Да ничего, – досадливо поморщился Семен Михайлович. – Так… разведка боем.

– Разведка? – удивился я. – И сколько людей полегло при этом?

– Сто тридцать девять бойцов, – тут же отрапортовал старший лейтенант, который был здесь что-то вроде адъютанта.

– Из скольки? – тут же уточнил я, мысленно ужаснувшись.

– Из тысячи трехсот.

– Не многовато ли потерь для простой разведки? – спросил я Семена Михайловича.

– Война без потерь не бывает, – мрачно зыркнул на меня недовольный моим приходом Корнилов. И тут же скосился на Буденного – не позволил ли он себе лишнего?

Но Семен Михайлович никак не отреагировал на его комментарий, а лишь скосился на меня.

– Много, – нехотя согласился он. – Но по-иному никак. Иначе, как бы мы их точки огневые вскрыли? А германец усилил свои позиции значительно, пока перерыв был. И без такой разведки идти – только увеличивать потери.

Спорить я не стал, продолжив прислушиваться к обсуждению атаки. Настоящей, а не той «разведки боем», которая, оказывается, была. Из разговора командиров я вынес, что обойти немцев не получится – фланги те укрепили не меньше, чем предместья. Да и мы разворачиваемся лишь на том участке, куда нас доставляют поляки, а это не вся граница Рейха. Что тоже играет на руку Вермахту. Авиацию у нас все же используют, но очень осторожно. Опять же поляки свои аэродромы не дают, а мы еще не достаточно большой участок захватили, чтобы наши самолеты успевали набрать безопасную высоту. Особенно бомбардировщики. Да и доставить их сюда тоже не просто. Почему-то Варшава упорно не хочет давать им свои аэродромы для дозаправки, и вся авиация идет в эшелонах в полуразобранном виде. Короче, Польша вроде и не против прохода наших войск, но палки в колеса все же вставляет. От чего у меня крепла мысль, что и количество перебрасываемых подразделений, как и их состав, Вермахту известен. И наших бойцов просто «сдерживают», пока Гитлер завоевывает Францию. А когда он с ней расправится, то все силы кинет на нас. И это было… страшно.

Уже после совещания штаба я подошел к Буденному и спросил:

– Семен Михайлович, вот тут Корнилов предлагал пушки к танкам цеплять, чтобы они потом «создали вал огня», правильно я его выражение понял?

Полковник и правда так выразился, пока спорил с Игнатьевым. И плевать ему было, что тот генерал. Зато Корнилов был командиром дивизии, а Игнатьев – начальником штаба. Уж как так сложилось, не знаю. Но факт – Игнатьев должен подготовить все к успешному выполнению замысла командира, а спорил он, как я понял, как раз в силу своего звания, и был «противовесом» более импульсивному Корнилову.

– Да, Сергей, правильно.

– Но не разумнее ли использовать для этого минометы?

Буденный как будто в стену врезался, так его озадачил мой вопрос.

– Хмм… может, ты и прав, но вот в чем штука-то. Ты, видимо, привык работать с передовыми образцами, а то и сам их разрабатывать. Наслышан я о тебе. А минометы… они ведь только в серию пошли, – удивил он меня. – Их мало, и у нас их нет. Новейшее оружие! После утери «колокольчиков», все передовое сейчас с огромным трудом и скрипом в войска поступает. Особенно сюда, на фронт.

– Но ведь это глупо! Зачем тягать пушки, когда пара бойцов могли бы тащить миномет и снаряды к нему? И германец бы даже не догадался, чего это они там тащат!

– Вот ты, как представитель, в Ставку это и передай, – хмыкнул в усы Семен Михайлович.

После чего ушел, оставив меня в растерянности. Вроде и оружие есть, и командующий фронтом о нем знает, но использовать его нельзя. Глупость какая! Обжегшись на молоке, дуем на воду, так что ли? Не откладывая, я тут же сделал новую пометку в свой блокнот. Ох, чую, много мне предстоит по нему работать, когда вернусь!

Откладывать выполнение плана штаб не стал, и канонада артиллерии возобновилась уже на следующий день. В целях сокрытия истинной цели атаки, долбили по всему фронту, хоть интендант и морщился от расхода боеприпасов. Я же внимательно следил за тем, как бойцы с матом пытаются подцепить полковые пушки к БТ-7, как более мощному танку. Пусть не сразу, но им это удалось, и подразделение, ответственное за основной участок прорыва, выдвинулось вперед. Я наблюдал за всем из окопа. Никакой стереотрубы у меня не было, лишь собственные глаза, и острое сожаление, что не прикупил бинокль. Здесь такой «девайс» был в дефиците и я не стал отнимать его у командиров, которым реально он нужнее.

В целом, план удался. Хоть и не полностью. Корнилов-то думал, что прорвав сопротивление врага в одном месте, мы сможем ввести в место прорыва незадействованные в атаке части и на плечах противника ворваться в его оборонительные рубежи, разом смяв сопротивление. А вот хрен там! Да, за окраинные дома наши бойцы зацепились, но и немцы не дураки. Каждый последующий дом был уже занят врагом, а устроить «вал огня» вглубь города не позволяла застройка. Тут или реально бомбить каждый дом до основания, или все же менять тактику. Снарядов для первого варианта у нас не было. Времени на придумывание и реализацию второго – в этот день не хватило. Как итог – взято семь домов ценой потери трех десятков красноармейцев, трех танков и одной полковой пушки, расчет которой шел в атаку создавать тот самый «вал».

Больше задерживаться на линии фронта я не видел смысла. Данных собрал много, надо их осмыслить и оформить в доклад. К тому же и по линии Информбюро необходимо подумать, какие материалы и под каким углом подать. В общем, я покинул фронт с ближайшим эшелоном, который вез раненых обратно домой.

– Вернулся! – с облегчением кинулась Люда ко мне в объятия.

– Да что мне там сделается? – с притворной храбростью, сказал я. – Я же просто инспектировал. В атаку не шел, сам ни в кого не стрелял. Штабная работа!

– Ага, – со счастливым лицом закивала она, – конечно. Все верно. Кушать хочешь?

Было приятно, что меня ждали и надеялись на лучшее. Обняв детей, я попросил любимую сообщить о моем возвращении родителям, а сам после обеда засел за отчет. Доклад в Ставку нужно сделать быстро и желательно отразить в нем все недочеты, что я заметил. С моей откровенно дилетантской позиции таких не сказать, чтобы было много, но иногда взгляд со стороны бывает очень важен. Для тех же маршалов, которые входят в руководящий состав Ставки, он может приоткрыть незадокументированные проблемы, или то, что сами командиры и бойцы проблемой не считают.

Вся командировка у меня отняла примерно две недели. И когда я приехал, Москву уже застилал белый снег, сменив морозную и иногда слякотную позднюю осень. После относительно теплого климата в Германии это чувствовалось особенно остро.

С докладом я пришел через день после возвращения. Сама Ставка располагалась в Кремле, наверное из-за Сталина, который являлся Главнокомандующим и ее руководителем. Ну и народу в состав входило немного, что тоже позволяло проводить совещания в кабинете генерального секретаря. А может, были и иные причины, мне было без разницы.

– Здравствуйте, товарищ Огнев, – благожелательно кивнул мне Иосиф Виссарионович.