Ловкач. Том 1
Валерий Гуров
Ник Перумов
Ловкач #1
Вчера я был архимагом, сегодня проснулся в теле вора.
Первая ночь в Петербурге – и охота уже началась.
За мной идут безликие убийцы и князья, жадные до власти. Им нужен город, а вместе с ним и сила, что скрыта здесь. Но я знаю её лучше всех: в моих руках память архимага и тело, привыкшее к улицам.
Чтобы выжить, я должен вернуть утраченную мощь и решить – защищать Петербург от чужой власти или самому подчинить его своей. Ошибки здесь не прощают.
Ник Перумов, Валерий Гуров
Ловкач. Том 1
Глава 1. Псы и фонари
Улицы Петербурга – не место для прогулок после полуночи. Так думал тот, в чьем теле я оказался, а теперь так думал и я.
Не место и не время гулять, особенно если за тобой гонятся двое, чья походка напоминает размеренную работу часового механизма, шаги их отдаются болью в ушах, а дыхание разит сожженной серой.
Не знаю, кто они – люди ли, машины, духи из детских кошмаров или нечто ещё похуже…
Не знаю, что это за мир, в котором я оказался.
Но знаю точно: останавливаться нельзя.
Я перемахнул через чугунную решётку, зацепившись ботинком – неловко, да. Инстинкты мои пока ещё не перестроились на новое тело. Вот и сейчас приземлился – и потерял равновесие, чуть не соскользнул обратно на камень, мокрый и скользкий, как лёд, хоть на календаре и июнь.
Газовые фонари потрескивали с неясным выражением обиды, будто им задержали жалованье. Один из них – как по заказу – мигнул и потух, открыв мне полосу тени. Я юркнул в неё без лишних колебаний, как будто знал заранее, что там – дверь, приоткрытая ровно настолько, чтобы мог проскользнуть человек моего роста и моей комплекции.
То, что там есть дверь, знал не я. Вернее, не совсем я. Это он – тот, в ком я сейчас бегу. Его ноги, его лёгкие, его память, его страх. У меня осталась разве что память – и то частично, моя ирония и смутное ощущение, что я тут временно. Как квартирант, который вселился ночью, ключ получил от привратника в чёрном сюртуке, а домовый распорядок до утра так и не объяснили.
Да и мне всё равно приходится поддерживать реципиента, делясь тем немногим, что оставалось со мной.
Он хромал – очевидно, только что сломал ногу; в правом локте порвана связка, надо снять боль и вообще сделать, чтобы я хоть рукой мог двигать. Сейчас моих сил хватило лишь кое-как срастить кость и заживить связку. Это у меня получилось, но, проклятие, как же больно!.. Словно иголкой в больной зуб.
Я помню, кто я такой. Я из тех, кто отдаёт приказы, а если исполняет – то свои собственные. У меня за плечами спасённые и уничтоженные миры. Я привык работать с высокими энергиями, это моё слово повелевало косной материей, а не наоборот.
Я помнил последнюю операцию, мой шедевр. Катившиеся от полюсов орды мы разобрали на мелкие запчасти. Лапы к лапам, когти к когтям, хвосты, крылья – всё по местам.
Дело было сделано, я должен был возвращаться. Возвращаться, сбросив то тело, в котором работал – финальный аккорд, последняя жертва. Очень эффектно и эффективно.
Но тут что-то пошло не так.
Ботинок громко стукнул о люк, вышло звонко, точно выстрел. Переулок узкий, и звук полетел сразу в обе стороны, словно кинули камень в колодец.
Я затаился за ящиками, рядом с мусорной бочкой; из бочки тянуло тухлой капустой и прочими прелестями переполненной помойки. На безымянном пальце левой руки – простое гладкое кольцо; интересно, откуда оно такое у бывшего обладателя этого тела? Штука-то явно не простая, я ощущал дремлющую в глубине золотого ободка искорку привычной силы. Слабую, едва заметную, но – вполне реальную.
Так. Уже лучше, но разбираться пока что некогда.
Ветер донёс шаги – тяжёлые, размеренные, без суеты. Охотники точно знали, что добыча никуда не денется. Им нет нужды бежать. Дистанцию сокращают медленно, шагают так тяжело, что под ногами у них должен крошиться гранит.
Один из них произнёс:
– Он рядом. Чуешь?
– Чую, да. Чую кровь плюс остаточное касание печати, – голос был сухой, как пергамент, и при этом чужой, как не из человеческой гортани.
Я сглотнул и попятился, стараясь не шуметь. Я прежний разобрался б с этой парочкой за один удар сердца. А теперь что – теперь брать придётся хитростью. Неизвестно, насколько я здесь застрял; и неведомо, вернутся ли прежние возможности.
Во внутреннем кармане пальто что-то звякнуло – не запомнил ещё, что именно там лежит. Наверное, Ловкач знает. В конце концов, это его пальто. Его ловушки. Его уловки. Ничего, было ваше – стало наше. Но очевидно, что этот парень шел на дело подготовленный.
Я сорвался с места, нырнул в проход между домами, где, как показалось бы кому иному, не было ничего, кроме кирпичной стены. Но проход там имелся. Узкий, словно крысиная нора, скользкий, залитый холодным светом от фонаря, дрожащего на длинной латунной цепочке. Фонарь? Какой болван его тут подвесил?!..
Проход оказался не просто узким – он сжимался. Кирпичная кладка будто наваливалась на меня с боков; это может и задержать, если застряну, как пробка в бутылке.
Но тело Ловкача – гибкое, жилистое, оно знает, как сворачиваться, как сжиматься в невозможные позы, будто тренировалось не на улицах, а в каком-то воровском цирке. Хотя, кто знает, может, и там; и потому я просто позволил ему двигаться, как оно уже умело, не вмешиваясь, точно пассажир в машине без руля.
Выскочил в двор-колодец. Высокие кирпичные стены, штукатурка кое-где отлетела, окна тусклые. Грязный снег в углах даже в июне – словно здесь он и не тает, как у меня дома, а умирает медленно, превращаясь в нечто чёрное, непонятное.
Где-то капает вода. Кошка перебегает двор, но не мяукает, а как будто шипит – не на меня, а в пустоту за моей спиной.
Я не оборачиваюсь. Никогда не оборачивайся, если не хочешь узнать, что именно у тебя за плечом, когда лучше довольствоваться верой – это громила, шпик, полицейский… Кто-то нормальный.
На стене – пожарная лестница. Верхние прутья проржавели, но пальцы Ловкача цепляются будто бы сами. Вверх, два пролёта, глухой балкон. Отсюда видно половину колодца. И уже достаточно хорошо видно, как входят они.
Медленно, неспешно. Один – в длинном пальто с высоким воротом, с лицом как у куклы: гладким, без волос, с глазами, в которых ничего не отражается; этого я, само собой, видеть с высоты не могу, но чувствую. Второй похож на монаха, но на спине у него – что-то вроде футляра или ранца. Оттуда торчат трубки, сверкающие тусклым алым светом, точно уголья.
Они принюхиваются.
Как собаки. Как псы. Только что не вываливают языки.
Я пригнулся, затаился в тени, сердце бухает, словно паровой молот. Вдох. Выдох. Слабак ты, Ловкач, хоть и вправду ловок. Боишься. Ишь, что в голове-то у тебя колотится: мол, «тихо, тихо сиди, может, ещё пронесёт» – выслушав, я отбрасываю эти остаточные мысли реципиента.
Хватит убегать, пора действовать.
Руками ощупываю край перил, вытаскиваю тонкую проволоку с двумя крючками. Тело противится, но либо оно начнёт мне доверять, либо… никак.
Позволяю ему перекинуть проволоку над карнизом – что-то щёлкает, точно взводится ловушка. Где-то внизу – ага, это над дверью, из которой те двое вышли – раздаётся треск, вспышка, хлопок. В фонаре взрывается газ – чёрт его, реципиента, знает, как он это учудил, заряд туда заложил заранее, что ли.
Или это один из его заготовленных путей отхода? Фокус не из сложных, но для местных сойдёт.
По-хорошему – надо атаковать, сейчас! Но рано, у меня может не хватить сил.
Я бегу, не дожидаясь и не зная, добился ли чего-то взрывом. Балкон, лестница, крыша. Мокрое кровельное железо – скатываюсь как с горы, едва удерживаюсь на выступе. Прыжок; подо мною двор. Удар, стук, боль в пятках. Звук выстрела – не в меня, просто предупреждение: «Мы рядом, не балуй!»
Крыша внизу казалась ниже, чем была на деле. Прыжок получился чуть короче, чем хотелось, – я влетел боком в медный желоб, ударился, скатился и только чудом не улетел в пропасть между домами. Зацепился пальцами за ржавый штырь низкой оградки – и, клянусь, он тихо пискнул, как недовольная крыса.
Некогда мне тебя слушать. Подтянулся, взобрался и встал.
Однако они оказались уже рядом.
Первый из них, безволосый, чьё лицо показалось мне кукольным, с глазами, как у засохшей рыбы – и точно, ничего в них не отражается. Появился из-за трубы сразу весь, будто вынырнул из дыма. Не прибежал, нет; он словно был тут всегда.
– Привет, – сказал я. Голос звучал чуждо.
Преследователь промолчал. Он просто шагнул вперёд – слишком быстро. Слишком резко.
Я ударил первым.
Я знал, куда бить – в горло, под подбородок, по восходящей, ладонью с разворотом.
Удар получился что надо – но ощущение, будто хлопнул я по деревянной доске. Тварь даже не отшатнулась. Просто… слегка наклонила голову вбок, как собака, услышавшая свист.
Ответный удар – прямой, в солнечное сплетение. Меня согнуло. В краткий миг я увидел тёмное небо, облака, упирающиеся в них трубы, петлю бельевой верёвки, и только потом понял: лечу. Меня отбросило, но я успел перекувырнуться, упасть на колено и вскочить.
Прыжок – с локтем вперёд, мечу в висок. Захват запястья, выкрут, рывок. Хруст – и рука твари повисла под странным углом.
Но он не закричал. Просто посмотрел на меня с сожалением. Как учитель на глупого ученика, не выучившего таблицу умножения.
– Клеймо не сработало. Он другой, – сказал он куда-то в сторону.
Сказал абсолютно спокойно, словно и не торчала теперь нелепо его рука, задранная под странным углом.
Чего? Что он несёт уже второй раз подряд? И что же, он боли вообще не чувствует?
Второй был уже рядом; монах с ранцем за плечами и торчащими трубками.
Я заметил, как он подобрался. Услышал шаг – один-единственный. Но телу этому, увы, было ой как далеко до желаемого. Я прежний такого бы не допустил, но…
Светящиеся алым трубки полыхнули все разом, и я на миг потерял ориентиры.
Врагам этого хватило.
Кулак – перчатка чёрной кожи, с латунными вставками – врезался мне в висок.
Мир накренился.
Накренился, но всё-таки не упал.
Я рухнул на четвереньки – в грязь, на ржавую жесть, в совсем не летний холод. Сквозь гул в висках пробилось что-то похожее на ярость. Рефлекс и остаток воли.
Я вскочил и, прежде чем они успели взять меня в клещи, ударил «монаха». В грудь, с разворота, под дых.
Тот не ожидал. Его отбросило на трубу, он ударился спиной – и у него, кажется, хрустнуло где-то в районе позвоночника. Хорошо. Очень хорошо. Но – недостаточно.
Я сделал шаг вперёд, но кое-как срощенная лодыжка вильнула. Секундная потеря равновесия – и почти сразу получил в лицо. А-а! Демоны б побрали это хилое тело!..
Второй враг – безволосый, с кукольным лицом, с теми самыми глазами, в которых ничего не отражается – вынырнул сбоку, ударил одной рукой. Только одной. Вторую-то я ему вывернул раньше – но, похоже, он этого не заметил. Или заметил, да не придал значения. Смог не придать.
Его кулак грянул, словно маятник башенных часов. Я отшатнулся, едва уклонился от следующего удара. Противник не спешил – он играл, как кошка. Как убийца, у которого весь вечер впереди. Ну погоди, ещё посмотрим, у кого он впереди окажется…
Я шаг за шагом отходил, скользил по мокрому металлу, щупая взглядом пространство за спиной. Готовился. Примерял удар – в пах, в горло, в переносицу. Нужен ведь всего один – точный и смертельный. Даже если у этого типа и вовсе нет внутренних органов – всё равно найдётся уязвимое место.
И тут монах, уже поднявшись, снова вступил в бой. Дёрнул за рычаг на своём ранце, из трубок вырвалось алое сияние. Не как вспышка, не как огонь. Оно лилось – точно сироп или стухшая кровь, словно зараза. Прямо в воздух. И сам воздух сделался липким, вязким.
Я чувствовал, как утекают силы, которыми я и так с усилием поддерживал это тело – не бурно вырываясь, а словно кто-то медленно вращает винты тисков. Медленно, но верно.
Тиски эти сжимались, выдавливая из меня силу.
Нет. Слишком рано. Слишком рано для финала.
