– Что за заявочки? Это один из самых больших залов в Питере! Нужно еще поднять и потом крепите! – Гриша, как обычно, параллельно разговаривает с кем-то еще.
– Я сразу спою две дополнительные песни и попрощаюсь.
Из-за кулис смотрю в зал. С виду все, как обычно: аншлаг, цветы, аплодисменты. На своих первых концертах я и не мечтала о таком приеме. Каждый раз приходилось доказывать, что я не очередные поющие трусы, а настоящая певица. И все равно… сегодня почему-то не хочется задерживаться.
– Ева, все билеты раскуплены! Твои фанаты ждали тебя как праздника! Нет, к потолку крепить не нужно. Упадет кому-нибудь на голову, потом от исков не отобьемся.
– Я устрою им этот праздник. Уже устроила! От тебя мне нужно лишь одно. Чтобы ты дал приказ включить свет и открыть двери после прощальной песни.
– Я не буду этого делать. И ты тоже не сделаешь. Да, на дюбеля сажай!
– Проклятие, ты можешь хоть раз пойти на уступки?! – хочется бросить долбаный телефон в стену и попытаться самой договориться с администратором.
Шансов на то, что меня послушают немного. Гриша с первого дня нашего сотрудничества завязал все контакты на себе, полностью отстранив меня от организационной работы.
Тогда это казалось удачей. С маленьким ребенком на руках мне самой не хотелось никаких дополнительных хлопот. А сейчас бумеранг прилетел назад.
– Детка, все это ради успеха! Тебя любит публика, и ты ее тоже отлюби! Блин, вы можете повесить эту люстру или нет?!
– Понятно. – Сама не знаю, от чего мне хуже. От того, что не могу понять собственное состояние. Или от упрямства Гриши.
– Сейчас не стоит хайповать на стервозности. Те времена прошли. Нынче люди любят, чтобы им угождали.
– Тогда угоди, пожалуйста, своей люстре. И повесь ее правильно. – Время перерыва закончилось. Мне пора на сцену, поэтому обрываю этот бесполезный разговор и кладу трубку.
– Катков с тобой строже, чем со всеми остальными своими клиентами, – замечает мой визажист. Все время разговора она стояла рядом и слышала.
– Остался месяц! Всего месяц, и я буду свободна от этого упыря навсегда, – произношу нараспев и спешу на сцену.
* * *
О том, что предчувствие меня не подводит, становится ясно сразу после окончания концерта.
Как и приказал Гриша, я все же выхожу на бис. Пою те самые две песни, которые планировала спеть без игр в закрытый занавес. А дальше происходит непонятное.
После окончания концерта исполнительный директор шоу сообщает, что в гримерке какие-то проблемы и ведет меня в свой кабинет.
– Верните мою одежду, – прошу Шустова. – Я могу переодеться хоть в коридоре.
Не нравится мне эта забота. После концерта в гримерке нечего делать, а уж занимать всю – полный бред.
– Ну что вы, Ева Александровна! Самая успешная молодая певица страны и в коридоре?! – брезгливо морщится директор. – Я сам себе подобное не прощу.
– Можно без коридора. – С тревогой оглядываюсь по сторонам. Я уже четыре дня фактически живу в этом здании, но по коридорам, по которым ведет Шустов, иду впервые. – Проведите меня, пожалуйста, к черному входу. Машина уже должна быть на месте.
– К чему такая спешка? Мы фактически пришли.
Исполнительный директор распахивает передо мной дверь своего кабинета… почему-то незапертого. И легонько толкает в спину.
– Я все же переоденусь в отеле. – Пытаюсь развернуться, но уже совсем другой голос внезапно останавливает.
– И куда же вы так торопитесь, Ева? – спрашивает невысокий тучный мужчина лет пятидесяти, один из гостей ВИП-зоны.
Именно он сегодня на концерте сидел в кресле, которое во время фестиваля занимает Леонас. В центре. Как главный.
– Это Константин Юрьевич, – кланяется Шустов. – Один из наших спонсоров. Он очень хотел с вами познакомиться.
– Настолько сильно, что вам пришлось обманом затянуть меня в свой кабинет?
Я слышала истории о том, как молодым певицам приходится расплачиваться за участие в важных концертах. В прошлом я дико боялась, что Гриша потребует от меня чего-то подобного. К счастью, хотя бы в этом Катков был образцом порядочности.
– Ну, какой же это обман? Все исключительно для вашего комфорта. – Драгоценный спонсор расплывается в широкой улыбке, и я понимаю, что уже видела его лицо. В телевизоре! То ли владелец банка. То ли директор крупной нефтяной компании.
– А вы здесь, чтобы помочь мне снять платье? – Каменею изнутри.
– Зачем же так сразу? Для начала мы можем отпраздновать наше знакомство. – Константин Юрьевич по-хозяйски расставляет на столе бокалы и небрежно машет рукой Шустову.
– Я не собираюсь с вами пить и знакомиться ближе.
В шоке наблюдаю, как уходит Шустов.
– Зря. Отличный коньяк. – Улыбка спонсора становится еще шире.
– В отеле меня ждет дочка. Мне нужно к ней.
Сделав шаг назад, я дергаю ручку.
Один раз.
Другой.
Закрыто.
– Вы не только талантливая, но еще очень красивая девушка, – Константин Юрьевич сбрасывает свой пиджак и неспешно закатывает рукава рубашки. – Редкое сочетание. Настоящий бриллиант.
– Спасибо за комплимент. Мне действительно пора. – Отчаянно толкаю дверь.
– А еще через месяц у вас заканчивается срок контракта. И вам понадобится новый покровитель, который сможет так же успешно толкать вас на самый верх музыкального Олимпа.
Я не понимаю, что значит эта фраза. Уже сейчас найдется с десяток толковых агентов, способных вести дела вместо Гриши. Один из них даже готов жениться на мне.
– Вы, наверное, что-то путаете. Я не ищу агента.
– Агента? – Брови спонсора взлетают вверх. – Обойдя стол, он подходит ко мне. Вжимает своим рыхлым животом в дверь. И кладет руки на талию. – Милая, а кто говорил об агентах?
Глава 14. Защитники
Леонас
Я все же остался на концерт Евы, и сейчас как последний идиот смотрю на опустевшую сцену. Моя неопытная девочка стала не просто звездой, а сверхновой.
Нереально было отвести от нее взгляд. А теперь адски сложно засунуть все эмоции в известное место и вернуться в свое болото.
Так и стою возле запасного выхода. Один, как придурочный фанат.
– Черт, я уже и в гримерке смотрел, и возле гардероба, – проходя мимо меня с охапкой букетов, жалуется один из работников сцены.
– Да не выходила она. Охрана не видела, – отвечает ему такой же, заваленный цветами, коллега.
– Стоять! – командую. Сам не знаю, что меня цепляет в их разговоре, но решаю вмешаться. – Это цветы для Евы Лаврентьевой?
– Да, – со вздохом отвечает первый. – Поклонники передали.
– Кроме икебан, курьер принес еще огромного плюшевого медведя. Я возле гримерки оставил. Рук не хватает носить все, – дополняет второй работник.
– И вы нигде не можете ее найти?
– Уже везде обыскали. – Первый складывает цветы на ближайшее сиденье. – Я даже к водиле на улицу выходил. Думал сунуть ему весь этот зимний сад. Только, падла, не взял. У него, видите ли, приказа не было. А без него он даже багажник открыть не в состоянии.
– А в самом концертном зале все обыскали? Может, в банкетном зале или в кафе?
Не нравится мне это странное исчезновение. Вряд ли Ева решила прогуляться по улице в концертном платье. А в самом здании не так много укромных мест, где можно спрятаться. Кладовки не в счет. После нашей недавней встречи она туда не сунется.
– Да мы уже здесь каждый угол осмотрели. Леха, – первый кивает на приятеля, – даже в женский туалет сунулся. Думали, мало ли. Но там лишь подпевка. Дымят всем табором.
– И ассистенты Евы ничего не видели? Ни парикмахер, ни визажист? – В подобное сложно поверить. Как показывает мой опыт, эти всегда в курсе, где звезда. А заодно знают все последние сплетни.
– Стас сказал, что видел ее с Шустовым. Тот вроде как лично встречал Лаврентьеву после концерта. Больше никто ничего не знает.
– Шустов? В это время? – Смотрю на часы. Почти девять вечера. – Поздновато для него.
– Да фиг знает, чего задержался. – Первый поднимает цветы. – Нам бы эту красоту куда-нибудь пристроить. Хватает головной боли и без начальства.
Он кивает второму, и оба, как навьюченные ишаки, медленно тянутся в сторону сцены.
С минуту я тоже иду за ними. Слушаю очередной телефонный звонок. Скорее всего, от Ирмы. А потом одно острое и нехорошее предчувствие толкает за дверь, к лестнице.
* * *
На этаже администрации темнота и тишина. Полная противоположность тому, что после концерта творится внизу.
Света нет ни в коридоре, ни под дверью банкетного зала. Чернота в узкой щели под дверью главного инженера. Пустота в бухгалтерии. И лишь узкая полоска света над порогом Шустова намекает на то, что здесь не так уж безлюдно.
Первый мой порыв – постучать и спросить, где он последний раз видел Еву. Но случайный взгляд, брошенный в окно на освещенную мощными фонарями рабочую парковку, заставляет остановиться.
Прямо сейчас я вижу, как Шустов садится в свою машину и заводит двигатель. Один. Без Евы или кого-то еще. А уже в следующий момент слышу глухое мычание за дверью его кабинета.
– Ева? – Ладони сами сжимаются в кулаки.
За много лет в шоу-бизнесе я слишком часто видел, как молодых певиц уводили в кабинеты директоров, заведующих и прочей административной шушеры. Иногда это были обычные разговоры – о контрактах, концертах или турах.
Но чаще другое. То о чем, никто потом не рассказывал, не делился с журналистами и пытался забыть как страшный сон.
– Твою мать… – хриплю сквозь стиснутые зубы.
У меня нет ни одного доказательства, что она там, только я уже не могу ни притормозить, ни остановиться.
– Ева? – Чувствую, как внутри поднимается целая волна неконтролируемой злости. – Ева?! – зову громче, срывая со стены тяжелый огнетушитель.
И, не дождавшись никакого ответа, как тараном, бью своим снарядом в проклятую дверь.
Глава 15. Ярость
Леонас
Дешевая шпонированная дверь поддается с третьего удара. Я пробиваю в ней дыру размером с баскетбольный мяч. Просовываю руку и открываю замок.
На все про все уходит несколько коротких секунд. А затем меня накрывает новой волной злости.
– Рауде? Леонас? Какого черта?! – взвизгивает Леванский, один из спонсоров гребаного фестиваля.
Он отрывается от лежащей на диване в позе эмбриона Евы и спешно застегивает ширинку.
– Ах, ты сука! – Отбрасываю огнетушитель и хватаю этого урода за грудки.
– Рауде, успокойся! Это просто девка! – испуганно вскрикивает Леванский, и в следующий момент мой кулак впечатывается в его жирную рожу.
– Я тебя сейчас за эту «девку» так успокою, что никакие доктора не спасут!
Бью еще раз. По дых. Вкладываю в удар весь свой страх. Не жалею падлу. Похер на любые последствия.
– А-а-а… – Мудак складывается пополам и боком валится на паркет.
– С катушек слетел? – хрипит он окровавленными губами. – За поющую подстилку решил вписаться?
– Подстилку? – Рывком заставляю его встать.
Поддерживаю эту тушу, чтобы не свалилась. И бью теперь уже в живот. Крученым, чтобы сволочь почувствовала весь масштаб катастрофы, в которую вляпался.
