Не раздумывая ни секунды, я вскочила с места, распахнула дверцу и на ходу крикнула:
– Стой!
Возница выругался. Кони заржали. Карета остановилась так резко, что я едва не вывалилась наружу.
Спрыгнув на землю, поспешила на голоса. Длинный подол платья путался в ногах, ткань цеплялась за грязь и камни, но я упрямо шла вперёд.
На улице разворачивалась настоящая драма. Я не ошиблась. Женщиной была мать Лудде, а второй голос принадлежал той самой служанке, которая говорила о конюхе – подруге Ирмы.
Мать Лудде была ещё более измождённая, чем при первой нашей встрече. Она стояла, прижавшись спиной к облупившейся стене маленького покосившегося домика, а перед ней, нависая словно грозовая туча, возвышался дородный мужчина. Его жилет едва сходился на толстом животе, а на щеках выступили неприятные красные пятна.
– Что здесь происходит? – рявкнула я, скопировав приказной тон отца.
– А ты ещё кто такая? – процедил мужчина, смерив меня презрительным взглядом. – Тоже заступаться за эту нищенку решила?
Я выпрямилась, расправив плечи и вздёрнув подбородок. Каждая мышца тела напряглась в попытке сохранить самообладание. Никогда не была хорошей актрисой, но сейчас что-то внутри меня щёлкнуло. Может, это была злость, а может, чувство ответственности.
– Я Анна Артейр! – произнесла с неожиданной для самой себя твёрдостью.
Мужчина слегка прищурился, точно оценивая правдивость моих слов. Между бровей пролегла глубокая морщинка. Затем его цепкий взгляд медленно скользнул по экипажу, задерживаясь на потёртой обивке и мелких деталях, которые могли бы выдать ложь в моих словах или, напротив, подтвердить статус.
– Госпожа… – наконец пробормотал он.
Моя фамилия всё-таки его немного отрезвила. Наверное, не все местные знали, что поместье и особняк перешли во владение семьи Вейр.
– Я спрашиваю, что здесь происходит? – повторила, делая шаг вперёд.
Толстяк выпрямился, пытаясь казаться внушительнее.
– Всё по закону, госпожа. Эта старуха уже третий месяц не платит за дом. Я человек терпеливый, но всему есть предел!
– Её сын… пропал – попыталась объяснить служанка. – Она не в себе после этого.
Я сказала, что её сына больше нет. Но бедная женщина всё равно считает, что Лудде пропал? Видимо, она построила стену отрицания вокруг своего сердца, непроницаемую, как крепостной вал – ни слёзы, ни мои слова, ни даже время не способны её разрушить.
– А мне какое дело? – хмыкнул мужчина. – Закон есть закон!
В глазах матери Лудде застыло безысходное отчаяние.
– Сколько она вам должна? – спросила я, чувствуя, как сжимается сердце.
Мужчина прищурился, а на уголках губ появилась гаденькая ухмылочка.
– Восемнадцать серебряных, госпожа.
– Восемнадцать? – возмутилась девушка. – Вы же говорили двенадцать!
– Проценты, милочка, проценты, – пояснил толстяк, продолжая улыбаться. – Плюс моральный ущерб за ожидание.
Вот же гадёныш! Увидев перед собой сердобольного, готового помочь человека, он просто воспользовался ситуацией и завысил сумму.
Заглянула в мешочек. Медь, проблеск холодного серебра, даже пара золотых монет затерялась.
– Было двенадцать? – я подняла взгляд на толстяка, мысленно пересчитывая сумму. – За три месяца? Значит, за месяц четыре серебряных, без процентов и… – я невольно скривилась, – вашего так называемого “ущерба”?
– Точно так, госпожа, – подтвердил он.
– Вот, здесь долг и ещё дополнительная плата за три месяца вперёд.
Скрепя сердце, я высыпала монеты в его протянутую ладонь.
С каждым металлическим звоном, с каждой упавшей монетой частица моей свободы и надежд улетучивалась. Почти половина всех денег…
– Мне нужна расписка, – твёрдо заявила я, заметив, как жадно блеснули глаза мужчины. – Расписка о том, что аренда внезапно не подорожает!
– Но… Госпожа, так дела не ведутся, – запротестовал мужчина, сжав в кулаке деньги.
Я хотела было предложить дополнительную плату, но, поразмыслив, решила зайти с другой стороны.
– Иначе я всё расскажу своему мужу! Вы ведь знаете моего мужа? Виктор Артейр! Благородный воин и господин! Посмотрим, как генерал отреагирует на то, что вы выгоняете на мороз беззащитную женщину!
Благородный воин и господин?! Господи, что я несу!
Для пущей убедительности я деловито упёрла руки в бока, втайне холодея от страха, что мужик раскусит мой неуклюжий фарс.
– Конечно-конечно, – пробормотал толстяк, пряча деньги в карман. – Зайдёте ко мне завтра, я всё оформлю как полагается.
– Нет, – я схватила его за рукав. – Прямо сейчас!
Мужчина недовольно цокнул языком, выпустив клуб густого пара. Шлейф его дыхания был пропитан терпким ароматом чеснока, который, казалось, на мгновение завис в пространстве между нами.
С плохо скрываемым недовольством он извлёк из внутреннего кармана потёртого пальто клочок бумаги и огрызок карандаша. Неуклюже прислонившись к обшарпанной стене, мужчина принялся что-то торопливо царапать.
– Вот, – закончив толстяк передал мне листок.
Я внимательно изучила неровные строчки. Почерк был небрежным, буквы кренились в разные стороны, будто спотыкаясь друг о друга, но содержание было вполне разборчивым. Не нотариальная бумага, но и такая вполне сгодиться.
– Благодарю вас, мистер… – я вчиталась в замысловатые закорючки и размашистую подпись в нижней части листка, – мистер Боше. Что ж, если всё улажено, то я вас больше не задерживаю. Всего доброго.
Толстяк что-то буркнул и, придерживая края жилета, нехотя откланялся.
Я подошла к женщине и служанке. Девушка от меня отшатнулась, а вот мать Лудде, напротив, протянула руки.
– Спасибо, вам госпожа, – надтреснутым голосом произнесла она.
– Это всё, что я смогу для вас сделать.
– Мой сын вернётся. Мы вам всё возместим!
– Не нужно… ничего не нужно.
Её слова, как удары ножом в сердце. Я даже спокойно ей в глаза смотреть не могла.
– Вы… вы знаете моего Лудде? – спросила она, внезапно ухватившись за мою руку. – Поэтому помогли?
– Я… – запнулась, не зная, что ответить. – Я слышала о нём.
– Он хороший мальчик, – с гордостью произнесла женщина. – Работящий, честный. Никогда меня не бросил бы.
Я взглянула на служанку, но та лишь отвернулась. Думаю, девушка уже знала, что Лудде мертв. И возможно, винила меня.
– Лудде, скоро вернётся, – продолжила женщина.
Меня покоробило, сердце съёжилось в комок.
“А может, взять её с собой?” – мысль мелькнула, но тут же исчезла.
Взять с собой? Женщина думает, что её сын жив и скоро вернётся. Она никогда не покинет дом. Каждый вечер её дрожащие пальцы будут зажигать свечу в его комнате, раскладывать чистое бельё на кровати. А когда кто-то осмелится произнести слово “смерть”, её взгляд пронзит говорящего насквозь – пустой, отрешённый, будто человек обращается к ней на языке, которого не существует в мире.
Я сделала всё, что могла: погасила долг, внесла плату за три месяца вперёд, выпросила расписку о неизменности аренды… Что ещё от меня требовалось? Забрать женщину силой? Заткнуть ей рот кляпом, связать по рукам и ногам и швырнуть в карету, словно безжизненный груз?
К тому же, я сама брела в неизвестность. Что ждёт меня в Дала-Эрнэ? Если вместо обещанного коттеджа там стоит покосившийся сарай с прохудившейся крышей? Что я буду делать с больной женщиной, когда сама балансирую на краю пропасти?
Нет, я сделала всё возможное. Теперь пришло время позаботиться о себе.
– Идёмте в дом, Марта, – голос служанки выдернул меня из оцепенения, словно из глубокого сна. – Вам необходимо отдохнуть.
– Да, да, сейчас… Госпожа, – женщина вцепилась в мою ладонь с удвоенной силой. – Вы ведь из того большого дома на холме? Не видели моего мальчика?
Кровь отхлынула от лица, оставив лишь холод и пустоту. Слова застряли в горле. Что я должна была сказать этой несчастной?
– Я… я поспрашиваю о нём, – пообещала, осторожно высвобождая руку. – Если что-то узнаю, вернусь и сообщу вам.
Это была ложь, от которой меня затошнило. Я смотрела на женщину… измождённую, израненную, и чувствовала себя последней мерзавкой.
– Госпожа, нам пора, – в разговор вмешался возница, его хриплый голос прозвучал почти спасительно. – У нас с вами долгий путь.
Я кивнула и напоследок вручила девушке расписку вместе с золотой монетой.
– Позаботься о ней, – прошептала, вложив в слова всё невысказанное сочувствие, и, не оглядываясь, вернулась к карете.
Глава 9
Ехали долго. Очень долго… Я тысячу раз пожалела, что вообще согласилась. Лучше было бы сбежать и стать служанкой в каком-нибудь доме, чем трястись столько времени в экипаже. В этом мире не знали что такое асфальт или вообще ровная дорога! Стоило выглянуть наружу, чтобы понять: дороги здесь представляли собой нечто среднее между звериной тропой и полем после артобстрела.
Карета подпрыгивала на каждой кочке, словно живое существо, пытающееся сбросить с себя непрошеного наездника. Меня бросало из стороны в сторону, и я то и дело ударялась то плечом, то головой о жёсткую деревянную обшивку. Кажется, на второй день пути у меня на теле не осталось ни одного места без синяка.
На четвёртый день пейзаж за окном сменился: городские предместья остались позади, и мы въехали в густой лес. Ветви деревьев смыкались над головой, образуя подобие зелёного коридора.
По лесной дороге ехать стало чуть легче – меньше ям, больше упавших ветвей и корней, торчащих из земли. Зато запахи! Воздух, наполненный ароматом сосновой смолы, влажной почвы и диких трав, проникал в карету, и я жадно вдыхала его, пытаясь отвлечься от неудобств путешествия.
Единственным моим развлечением была… магия. А как ещё назвать силу, что сбила с ног тех амбалов?
Я пробовала и так и эдак – возводила руки, переплетала палацы. Сила откинулась лишь единожды, когда я со злости пнула сиденье напротив. В этот самый момент я почувствовала тепло, и с пальцев посыпались искры, едва не подпалив мне подол платья. После этого я решила, что эксперименты лучше оставить на потом.
Чтобы размяться и дать лошадям отдохнуть мы останавливались в небольших придорожных посёлках, и в это время мне чудилось, что я видела Шторма. Чёрная точка на горизонте то появлялась, то вновь растворялась в дымке. В конечном итоге я списала это на усталость и игру воображения. Не может же конь и вправду самостоятельно идти за нами на протяжении всего пути.
Берн оказался суровым мужчиной, который никогда не улыбался. Но он хотя бы не смотрел на меня как на прокажённую.
К концу недели пошёл снег… Мягкий, словно пух, он медленно кружил в воздухе, опускаясь на землю нежным покрывалом. Я высунула руку из окна кареты, поймав несколько снежинок на ладонь. Они тут же растаяли, оставив после себя лишь прохладные капельки воды.
Поначалу снег падал неспешно, создавая лишь тонкий слой на дороге и ветвях деревьев. Я любовалась преображающимся пейзажем – мир вокруг становился чище, светлее, словно укрывался белоснежным одеялом, скрывающим все его несовершенства. Деревья, ещё недавно голые и мрачные, теперь были украшены серебристым инеем.
С каждым часом снега становилось всё больше. К полудню его слой на дороге достигал уже щиколотки, а к середине дня – колена. Лошади начали утомляться, с трудом пробиваясь через сугробы. Их дыхание вырывалось клубами пара, конденсируясь в морозном воздухе.
– Далеко ещё? – спросила я, когда мы остановились, чтобы дать лошадям передохнуть.
– До ближайшего поселения часа три пути, если погода не ухудшится, – ответил Берн, хмуро глядя на небо.
Но погода явно не собиралась нам благоприятствовать. Чем дальше мы продвигались, тем выше становились сугробы. Снег уже не падал отдельными хлопьями, а валил сплошной стеной, ограничивая видимость до нескольких метров. Ветер усиливался, подхватывая снежинки и швыряя их в лицо, заставляя щуриться и прикрывать глаза рукой.
К вечеру началась метель.
Ветер выл и стонал, словно раненый зверь, швыряя в экипаж колючие ледяные иглы. Холод пробирался под одежду, заставляя меня дрожать и плотнее кутаться в плащ, явно не предназначенное для такой погоды.
Лошади двигались с огромным трудом, проваливаясь в снег. Экипаж то и дело застревал, и Берну приходилось спрыгивать с козел, чтобы помочь животным выбраться из особо глубоких сугробов. Я видела, как он возвращался, весь покрытый снегом, с красными от холода руками и лицом.
– Нам нужно остановиться! – наконец прокричал он сквозь завывания вьюги, с трудом открыв дверцу кареты. – Дальше ехать опасно! Лошади выбиваются из сил, а дорогу почти не видно!
Я только кивнула. Мысль о том, чтобы застрять посреди этого снежного ада без укрытия, была по-настоящему пугающей.
– Впереди должна быть деревня! – продолжил Берн, перекрикивая ветер. – Я видел указатель перед началом метели! Постараемся добраться до неё!
Следующие часы превратились в настоящий кошмар. Экипаж двигался со скоростью улитки, постоянно застревая в снежных заносах. Берн то и дело спрыгивал с козел, чтобы разгребать сугробы перед лошадьми или толкать карету. Я тоже выходила помогать, несмотря на протесты. Мои руки быстро покраснели и онемели от холода, а платье промокло от снега, но выбора не было – либо мы добираемся до укрытия, либо замерзаем в пути.
Когда впереди наконец замаячили тусклые огоньки, это показалось мне чудом. Деревенька оказалась крохотной – всего десяток домов, сгрудившихся вокруг центральной площади.
Местный трактир представлял собой приземистое бревенчатое строение с тусклым фонарём над входом. Внутри было тепло от пылающего в очаге огня, пахло жареной рыбой и пивом. Несколько местных жителей, сидевших за столами, с интересом и некоторой настороженностью смотрели на покрытых снегом незнакомцев.
– Путники, застигнутые метелью? – хмыкнул пожилой трактирщик, вытирая руки о передник. – Повезло вам, что добрались до нас. В такую погоду даже волки не рискуют выходить на охоту.
– Нам нужно передохнуть и место в конюшне для лошадей, – буркнул Берн, стряхивая снег с плаща.
