“Ты всё неправильно делал.”
– Ну и пошли вы… – Резко выдохнул он, пнув носком ботинка небольшой камень, у которого тускло переливался крохотный узор. И отлетевший в сторону камень звонко ударился о ближайшую скалу. Мгновение – и трещина на нём раскололась, словно живое тело. Изнутри разлетевшегося на куски камешка вырвалось облачко светящейся дымки, легкой, как дыхание, хрупкой, как пепел в солнечном луче. Оно закружилось, распадаясь, будто собиралось исчезнуть.
И тут же, откуда-то из тени, стремительно метнулась ящерица – тонкая, серебристо-зелёная, почти прозрачная. Она открыла крошечную пасть и вдохнула дымку, будто это был глоток воды. На мгновение световые узоры, пробегавшие по её бокам, вспыхнули ярче – как если бы существо засияло изнутри.
Увидев всё это Кирилл, широко раскрыв глаза, застыл на месте. Ведь он чётко видел, что те самые линии на чешуе ящерицы – были практически такими же самыми, что были и в камне. Только теперь они стали живыми, полными силы, переливались, как дыхание невидимого огня.
– Чёрт… – Прошептал он. – Оно… оно кормится этим.
Эта мысль ударила резко. Это был не просто свет. Это – топливо. Энергия. Магия, если уж совсем по-фантастически рассматривать этот вопрос. И она может принадлежать… не камням, а живым. И где-то внутри – вместо восхищения или страха – снова включился привычный аналитик.
“Выходит, что эта система линий замкнутая. Камень хранит узор. Разрушение приводит к выбросу энергии в окружающее пространство. А поглощение этой самой энергии становится подпиткой. Значит, тут есть поток. Циркуляция. Как… как у нас в сетях. Только…”
Он не успел до конца обдумать эту мысль. Потому что ящерица повернула голову – и в её глазах, слишком уж внимательных для зверя, мелькнул отблеск, словно она тоже его… рассматривает.
Теперь Кирилл замер, завороженно глядя на ящерицу. Она сидела на камне, прижав лапы к телу, и её бок всё ещё светился ровно, ритмично – будто в ней билось маленькое пламя. Световые линии на её чешуе были не просто орнаментом. Они дышали. Переливались, гасли, вспыхивали вновь, словно организм этой крохи разговаривал сам с собой на языке узоров.
И вдруг Кирилла пронзила мысль – резкая, почти болезненная. А что, если это не камни питают их? Что, если они сами – и есть узоры? Эти создания не пользователи… Не случайные охотники за дымкой… Они – носители, живые узлы, рождённые в системе, которую он даже не понимает.
От этого открытия стало не легче. Наоборот, холод прокрался в живот. В его мире всё было по-другому. Есть человек… Есть инструменты, есть системы, которые ты создаёшь и контролируешь. Здесь же узор сам выбирает, где быть – в камне или в чешуе твари, которая только что глотнула свет, будто воздух.
Ящерица метнулась в сторону и исчезла в щели между нависающими валунами. Кирилл, поколебавшись, двинулся следом. Привычная ему логика подсказывала, что если он хочет понять этот мир – нужно смотреть, как он живёт. А инстинкт твердил обратное:
“Не лезь туда, где не понимаешь правил.”
Скалы впереди поднимались, словно вывороченные костяки какого-то колоссального зверя. Кирилл продирался между ними, оглядываясь на каждую трещину, где светились узоры. Чем дальше он шёл, тем сильнее и плотнее становились эти линии – не просто тонкие жилки, а целые рисунки, опоясывающие камни, уходящие вверх по утёсам.
А ещё он всё острее ощущал, что оказался не просто “где-то в горах”. Нет. Это место жило по другим законам. Совсем другим. Вода текла не вниз, а вверх по склону, собираясь в прозрачные капли, зависшие над поверхностью, как рой медуз. Камни, тяжёлые, с острыми краями, просто парили в воздухе, медленно вращаясь вокруг собственной оси. Воздух пах не горной свежестью, а чем-то странным, медовым, будто прогоревшей лампой накаливания.
Он останавливался раз за разом, пытаясь объяснить. Но любая логика ломалась. Как в старом баге, когда ты видишь, что код не может работать, но он – работает.
“Это не иллюзия… слишком реально. Если я сошёл с ума, то мозг чертовски изобретателен.” – Глухо пробормотал он. И чем дальше он углублялся, тем сильнее осознавал, что это был уже не привычный ему мир. Здесь нет ни дорог… Ни фонарей… Ни линий электропередач на горизонте… Ни единого признака цивилизации, за который он бы уцепился. Только хаос чужих законов.
Эта мысль была куда страшнее, чем висящие камни или светящиеся твари. Он здесь один. И вокруг нет ничего, что намекало бы на людей.
Осознав этот факт, Кирилл остановился, вдохнул глубже, и холод ударил его лёгкие куда сильнее. В груди парня что-то резко сжалось. Будто он был в пустыне, где нет не только воды, но и языка, на котором можно позвать помощь.
Ящерица снова мелькнула между камнями, её светлый узор скользнул в темноту. И Кирилл шагнул за ней – потому что, кроме неё и этих нелепых узоров, у него больше не было ни одной зацепки в этом мире.
Немного подумав, Кирилл всё же двинулся глубже в эти территории, стараясь не отставать от мелькающей в темноте ящерицы. Та, то скрывалась, то снова показывалась, будто дразня его, словно проверяла – идёт ли он за ней, не сдастся ли. Свет её узоров был едва заметным маяком, и в какой-то момент Кирилл понял, что уже не видит выхода, не помнит, откуда пришёл. Скалы сомкнулись вокруг, превратившись в тесный коридор, изломанный, как позвоночник древнего чудовища.
И тут что-то изменилось. До этого камни казались просто странными – с их парящими осколками и бегущими по ним световыми узорами. Но сейчас у Кирилла возникло ощущение, что они смотрят. Не глазами, не привычным человеческим взглядом – а всем своим телом, всей массой. Как если бы каждый камень имел память и внимание, и эта память уткнулась в него, чужака.
Сначала он списал это на усталость, на нервы. Но стоило ему остановиться, прислушаться – и в глубине коридора, где узоры становились гуще, раздалось низкое, протяжное звучание. Не эхо, не ветер в расщелинах. Это было похоже на гул трансформатора, на сердечный ритм какого-то гигантского организма, живущего под землёй. Этот гул вибрировал в воздухе, отзываясь в рёбрах. Кирилл ощутил его даже в зубах, будто звук проходил не через уши, а прямо в кости.
Он тихо сглотнул ставшую вязкой слюну, и остановился, нервно облизав пересохшие губы.
– Ну уж нет… нет-нет… – Всё также тихо пробормотал он. Но гул не стихал. Более того – он становился ритмичнее. Как будто что-то отвечало на его мысли. Кириллу на миг почудилось, что вибрации складываются в слова – но не человеческие. Это был чужой язык, слишком вязкий и низкий, чтобы ухватить смысл. Звуки не произносились – их как будто думали.
И чем дольше он вслушивался, тем отчётливее ему казалось, что это был не просто шум. Это был… Зов… Тот самый мир, в который он угодил, имел свой голос. И этот голос заметил его.
Холод прокатился по спине. И вдруг парень ясно понял, что пока он шёл за ящерицей, почему-то думал, что сам выбирает путь. Но сейчас – его ведут. Всё, что было вокруг, не случайно. Светящиеся узоры, дымка, ящерица – это были не хаотичные явления, а… Приветствие? Предупреждение? Испытание? Что?
Он не знал. Но в груди крепло ощущение угрозы – невидимой, но всепроникающей. Будто мир держит его в ладони и решает – раздавить или оставить жить.
Ящерица, впрочем, всё так же светилась впереди, неторопливо продвигаясь вперёд. А Кирилл стоял, сжав кулаки, и чувствовал, что шагнуть дальше – значит признать правила, которых он не знает.
Но, немного погодя, и резко выдохнув, парень всё же двинулся вперёд, стараясь не слушать гул, что всё ещё отдавался в костях. Ступал осторожно, скользя по осыпающимся камням, и вдруг заметил – тьма впереди раздвинулась. Воздух стал свежее, прохладнее, влажнее. И Кирилл понял, что поблизости была вода.
Он ускорил шаг и вскоре увидел её. Ручей. Тонкой нитью стекающий по уступам скал и исчезающий в трещине. Но вода не была привычной. Она светилась. Не ярко – скорее, мягким, серебристым свечением, как молочный след луны в ночном небе. В самом потоке просматривались узоры – зыбкие, словно тени, и они складывались, распадались, собирались вновь.
Кирилл замер. Его мозг привычно ухватился за детали: узоры в камнях, узоры в ящерице… теперь и вода? Он медленно присел на корточки, внимательно разглядывая ручей. Вокруг действительно росли растения – низкие папоротники с широкими матовыми листьями, цветы с тонкими лепестками, окрашенными в переливчатый голубой. На влажной земле отпечатались следы лап и копыт. Это была не пустая выдумка, не иллюзия. Животные точно приходили сюда.
Он вспомнил уроки биологии, подсознательно перебирая факты. Растения “пьют” – значит, вода не яд. Следы животных – значит, она вполне удобоварима и употребляема. Все признаки прямо говорили о том, что она безопасна и для него. Но сердце колотилось от сомнений:
“Светящаяся вода. Ты серьёзно? Кирилл, да ты сейчас как персонаж какой-то дешёвой RPG… ещё глотни эликсира, получишь +50 к мане…” – С горечью подумал он. Губы парня пересохли. Горло жгло. Сухость становилась невыносимой.
– Ладно, – прошептал он, – хуже уже вряд ли будет.
Он нагнулся и, сложив ладони чашей, зачерпнул воды. Она показалась холодной, почти ледяной, но на коже словно искрилась. Сделал глоток… И… Зажмурился. Вкус не напоминал ничего из привычного. Не речную сырость… Не хлорированную воду из крана… Скорее – дыхание грозы, свежесть воздуха после молнии. Словно он пил не жидкость, а саму прохладу.
Он сделал ещё несколько жадных глотков. И сразу ощутил, что изнутри разливается лёгкость. Усталость, тянувшая его тело со вчерашнего дня, исчезла. Ноги, ломившие после бесконечного пути, словно обрели новую силу. Даже голова прояснилась.
Он выдохнул, отстранившись. Вода стекала по подбородку, капала на землю. И в этот момент он заметил руку. Тот самый палец, которым он несколько часов назад содрал кожу, пытаясь ухватиться за острый выступ скалы. Там была кровь, и ранка саднила всё это время. Теперь же там не было ничего. Только чистая кожа, будто её и не трогал камень. Кирилл резко отдёрнул руку и уставился на неё. Внутри всё похолодело.
– Ну… твою же мать… – Резко выдохнул он. Сомнений не оставалось. Эта странная вода лечила и восстанавливала. В этот момент он ощутил, как страх и восторг одновременно поднимаются в его груди. Потому что перед ним был не просто источник. Это было доказательство. Законы в этом мире ему точно не были знакомы. Это – другой мир. Полностью. До конца.
Кирилл ещё долго сидел у ручья, глядя на бегущую светящуюся воду. Она пела – не звуком, а внутренним ощущением, тихим, едва уловимым шёпотом свежести. Но в какой-то момент он заставил себя подняться. Жажду он утолил, усталость ушла, голова прояснилась – теперь нужно найти укрытие. Если он здесь задержится, то ночевать под открытым небом в этих диких скалах совсем не вариант.
Он огляделся. Скалы по обе стороны нависали, как зубцы какого-то исполинского хребта. Тени в расселинах казались слишком глубокими, слишком плотными. И вдруг – впервые – он ощутил странное ощущение. Лёгкий холод под рёбрами, словно инстинкт, который говорил ему:
“Сюда не ходи.”
Он осторожно сделал пару шагов в сторону тёмной щели между валунами – и чувство мгновенно усилилось. Холод превратился в липкий страх, как будто в ту сторону смотрел кто-то невидимый. В груди что-то сжалось. Кирилл снова остановился, и уже в который раз нервно облизнул губы.
– Понял… без приглашения – не лезем. – Глухо пробормотал он сам себе и отступил. Теперь он шёл осторожнее. Почти как зверь. Медленно. Постоянно останавливаясь, и прислушиваясь к каждому камню, к каждому отблеску. Иногда из-за трещин веяло опасностью – иной раз резкой, как удар, иной раз вязкой, словно болотный туман. Он обходил такие места стороной, удивляясь, как чётко ощущает это новое чувство. Будто скалы сами предупреждают… Или, наоборот, отпугивают.
И только спустя какое-то время, уже изрядно устав от постоянного напряжения, он заметил небольшой выступ в скале. Там зиял низкий проход – словно в расщелине ветер выдул себе гнездо. Кирилл присел на корточки, заглянул внутрь.
Пещерка была маленькой, но уютной. Метра четыре в глубину, с сухим каменным полом, гладким, будто отполированным временем. Узоры здесь почти не светились – только тонкие, едва заметные жилки на стенах. И самое главное – никакой угрозы. Наоборот, место дышало покоем, безопасностью.
Кирилл осторожно вошёл внутрь, пригнулся, провёл ладонью по холодной стене. Камень был гладким, и от прикосновения по телу разлилось чувство, будто его наконец перестали преследовать невидимые взгляды.
– Ну вот… хоть какой-то с виду безопасный уголок… – Выдохнул он, позволяя себе впервые немного расслабиться. Потом он сел на каменный пол, обняв колени руками. Жажда ушла, усталость растворилась, страх отступил – но одна мысль всё ещё не давала ему покоя:
“Почему я начинаю чувствовать это?” – Его мозг, привыкший ко всему рациональному, не мог объяснить всего этого. Он никогда не обладал никакими “шестыми чувствами”. Но здесь, в этом мире, всё было иначе. И камни… И вода… И даже тишина… Всё это имело свой собственный голос.
И теперь он впервые начал ловить этот голос – не ушами, а чем-то глубже. Кирилл ещё некоторое время прислушивался к пещере – словно проверял, не дрогнет ли невидимая пружина внутри, не возникнет ли снова то странное ощущение опасности. Но всё оставалось спокойно. Только лёгкое дыхание ветра доносилось снаружи, да капля где-то в глубине стены звякала, будто время отмеряло ритм.
Он выдохнул и вышел обратно, к ручью. Осторожно сорвал несколько широких листьев, потом выдрал охапку травы с мягкими стеблями, собрал пару гибких веток. Всё это таскал в пещеру, пока не соорудил себе нечто, отдалённо похожее на подстилку. Конечно, до кровати в его квартире было далеко, но лучше, чем спать прямо на холодном камне.
Когда он наконец улёгся, усталость налетела на него полноценной волной. Тело расслабилось, веки потяжелели. Пахло свежесорванной травой, терпко, немного сладко. Ветер, заходя в пещеру, приносил запах влажных камней и далёкой воды.
Некоторое время Кирилл полулежал, уставившись в тёмный потолок пещеры, и мысли его начали путаться. Где-то глубоко ещё копошился страх – страх, что всё это сон, что он сошёл с ума, что очнётся в белой палате или, наоборот, не очнётся никогда. Но сон уже втягивал его, тянул мягко и неотвратимо.
И тут – в этой зыбкой грани между бодрствованием и забытьём – он услышал. Не звук. Не слово. Скорее – прикосновение. Словно к его сознанию склонился кто-то, кто дышит очень близко. Голос без голоса, шёпот без языка. И всё же – смысл пробивался, вкрадчиво и неясно, как эхо, которое ты слышишь сквозь толщу воды.
Он не понял слов. Но уловил направление. Это был Зов. Мягкий… Тягучий… Как протяжный колокол. Не угрожающий, но и не дружелюбный. Просто факт его присутствия в этом мире был замечен.
В груди что-то отозвалось – не страх, а странное признание. Как будто этот мир говорил:
“Я вижу тебя.”
Кирилл дёрнулся, глаза его распахнулись. Пещера была такой же тёмной и тихой. Ветер шевелил листьями. Но глубоко внутри ещё долго отзвуком вибрировал тот беззвучный голос.
Он закрыл глаза снова – и на этот раз позволил себе провалиться в сон, чувствуя, что даже во сне он теперь не будет один. Сон подкрался к нему мягко, как туман, и вскоре Кирилл уже не мог отличить, где кончается реальность пещеры и где начинается другое – что-то большее.
Сначала было ощущение воды. Не ручья – а океана. Бескрайнее чёрное пространство, в котором он парил, как пылинка. Вода была не мокрой, а живой – каждая капля светилась, и миллионы этих светляков складывались в картины. Они дрожали, текли, перетекали друг в друга, словно гигантская цифровая панель, где вместо пикселей – светящиеся сущности.
Кирилл видел узоры – гигантские, уходящие за горизонт. Спирали, круги, древние символы, напоминающие одновременно и коды, и уравнения, и руны. Они шевелились, будто дышали. И вся эта бездна смотрела на него.
Потом картины начали меняться. Он увидел землю – не ту, привычную, а чужую. Скалы, где вода течёт вверх. Деревья, чьи кроны росли не к небу, а в сторону, тянулись к светящимся потокам. Твари, в чешуе которых горели узоры. Всё это складывалось в сеть – как паутина, как граф связей. Каждый узор был узлом. И этот мир был не просто местом – он был системой. Огромной, живой системой, где каждый камень, каждая травинка, каждая ящерица были “подключены”.
И вдруг он увидел себя. Маленькую, тусклую фигуру без свечения. Пустую точку в сияющей сети. И сеть… Тянулась к нему. Щупальца света тянулись, ощупывали его границы, пытались войти внутрь. Но натыкались на пустоту.
Кирилл ощутил это, словно на физическом уровне. Давление на грудь… На виски… Мир хочет… Включить меня. Но у меня нет порта для подключения.
Его начало трясти, и образы сменились. Теперь он стоял на каменной равнине, окружённый лицами. Но это были не люди. Лица вытекали из скал, плавали в воде, мелькали в листве. Они были огромные, безмолвные, как маски. И все они смотрели на него. Не злобно – скорее, оценивающе. Как судьи, которым неизвестно, оправдать или уничтожить подсудимого.
И вдруг одно из лиц приблизилось – огромное, состоящее из трещин и линий света. Оно наклонилось к нему так близко, что Кирилл ощутил его дыхание – сухое, как песок. И беззвучный зов пробрал его насквозь:
“Ты – чужой. Но ты – нашёл дорогу.”
Он хотел спросить “кто вы?”, “где я?”, “что вам нужно?” – Но во сне язык не слушался. И лишь ощущение, что он стоит перед чем-то неизмеримо большим, холодным и древним, не давало дышать.
Сеть снова засияла. Тысячи нитей света сошлись над ним, образуя узел. И он понял, что это был выбор. Мир предлагал ему нечто. Войти в него. Стать частью. Но что это означало – он не знал.
И в тот миг, когда свет почти коснулся его кожи, Кирилл рывком проснулся – в своей пещере, на подстилке из травы и веток. Лоб его был мокрым от пота, дыхание сбивалось, сердце колотилось. А на секунду ему показалось, что на стенах пещеры узоры горят чуть ярче, чем вчера.
Кирилл проснулся резко, будто его кто-то толкнул. Веки парня были тяжелы, но глаза парня сразу раскрылись. В пещере царил предрассветный полумрак, однако он чувствовал, что что-то изменилось.
Вчера скалы казались просто чужими, диковинными, пугающими. Сегодня же, после сна, они были живыми. Мир не просто существовал вокруг – он ждал. Ожидание висело в воздухе, давило, как тяжёлое одеяло. Казалось, стоит сделать не то движение, не туда шагнуть – и невидимый суд вынесет приговор.
Кирилл лежал на подстилке из травы и веток, и впервые в жизни поймал себя на мысли, что чувствует себя зверьком, загнанным в клетку. Он не хотел вставать, но жажда, голод и холод заставили. Тело ещё помнило ту волну свежести от воды из ручья, но сил всё равно не хватало.
Он медленно поднялся и обошёл пещеру, оценивая её заново. Небольшая, сухая, в глубине сужающаяся – прятаться удобно, но не жить. “Дом”, если так вообще можно было бы сказать, требовал определённого обустройства. Раз уж он уже был здесь, ему теперь надо было учиться выживать. Хоть день… Хоть неделю… Хоть месяц… Пока не найдёт хоть какой-то шанс найти людей. Или хоть какую-то цивилизацию.
Мысль о цивилизации ударила его определённой тяжестью. Вчера он ещё надеялся на то, что вот-вот выйдет к какой-то деревне, встретит костёр, дым, голоса. Но сон показал обратное. Этот мир мог быть целиком чужим. Может, здесь и вовсе нет людей. А если и есть, то кто сказал, что они будут похожи на него? И именно чтобы не застрять в этих мыслях, Кирилл заставил себя действовать.
И тут из памяти всплыло лицо прадеда – сухого, жилистого старика с вечно пахнущими дымом руками. Лесник. Человек, в дом которого Кирилла возили в детстве на лето. “Для закалки”. Тогда это казалось деревенской каторгой. Так как там ему приходилось таскать воду… Учиться разводить костёр… Ставить смешные, наивные ловушки… Но сейчас эти воспоминания обожгли странным теплом. Прадед ведь знал, как жить в диком лесу. Пусть не в таком, но всё же…
Кирилл пошёл к выходу пещеры, собрал несколько сухих веток и травы. Наученные руки почти автоматически начали складывать очаг у стены, ближе к выходу, но так, чтобы дым уходил наружу. Камни нашлись неподалёку, и он выложил их кругом.
Огонь пока оставался проблемой. Спичек нет. И зажигалки тоже. Он вспомнил прадеда, показывающего трение палки о дощечку, и стиснул зубы. Если он мог, значит и я смогу.
Затем Кирилл принялся осматривать окрестности у ручья. Тщательно, с осторожностью. Теперь он не просто смотрел на мир – он чувствовал угрозу. Какие-то места давили, словно там притаилось что-то невидимое. Их он обходил стороной, даже близко не подходил. А на безопасных участках искал длинные тонкие ветки и лианы.
Из этого можно было сплести простейшие силки – на мелких животных. Прадед учил его подобному Их нужно ставить на той самой тропинке, где зверьки бегают. Кирилл нашёл следы у ручья – мелкие отпечатки лап и копыт, ведущие в заросли.
Он вернулся в пещеру с охапкой лиан и веток, устроил что-то вроде настила, чтобы лежать было мягче. А потом начал работать руками, словно его жизнь зависела от этого:
“Да, теперь я Робинзон. Только хуже. У Робинзона был шанс на корабль. А у меня – только камни, узоры и тишина, которая смотрит мне в спину.”
И чем дольше он двигался, тем отчётливее чувствовал, что окружающий мир словно наблюдает, оценивает каждый его шаг.
………..
Кирилл сидел на корточках у выхода из пещеры, перед собой сложив камни в круг. Внутри уже лежала сухая трава, мелкая щепа, чуть потолще веточки. Он смотрел на всё это, и сердце у него колотилось так, будто он собирался не костёр разжечь, а экзамен сдавать.
Огонь.На Земле он просто щёлкал бы зажигалкой. В худшем случае – спички. Даже дома, в городе, он иной раз ленился и подносил газовую горелку, чтобы быстрее заварить кофе в турке. Но теперь – ничего. Только он сам, его руки и палки.
Он выбрал прямую сухую ветку и другую – потолще, положил её на землю. Кончик ветки приставил к маленькому углублению, которую процарапал острым камнем и обложил сухим мхом. Сжал зубы и начал крутить. Сначала легко. В голове мелькнула детская усмешка:
“Ха! Как в кино.”
Но через минуту лёгкость ушла. Пальцы начали скользить, ладони жгло трением. В дощечке углубление становилось темнее, но дыма не было.
Кирилл стиснул зубы. Продолжал, несмотря на боль. Пальцы уже не слушались. Сухая кожа рвалась, и он видел – на подушечках появляются алые полоски. Боль обожгла, но он не остановился. Прадед бы не остановился. И я не остановлюсь.
В какой-то момент он почувствовал – всё тело работает в такт с руками. Спина мокрая, дыхание сбито, руки дрожат. И вдруг – тонкая струйка дыма. Настоящего, живого. Сначала он не поверил. Замер. Потом, очнувшись, торопливо насыпал сверху щепы, подул. Дым усилился, и в сердце что-то дрогнуло.
И тогда, совсем внезапно, щёлкнуло. Сухой мох сначала задымился, а потом всё же вспыхнул оранжевым язычком. Огонь. Настоящий. Его огонь. Только сейчас Кирилл откинулся назад, и хриплый смех сам вырвался из груди. Нервный, ломкий, но настоящий. В глазах стояли слёзы – от дыма или от усталости. Он держал ладони перед собой, на которых выступала кровь, и смотрел на этот крошечный, едва живой огонёк, словно это был дар.
Огонь трепетал, жил, и вдруг он понял. Что впервые с того момента, как очнулся в этом мире, он не чувствует себя чужим. Не совсем. Пусть этот мир смотрит на него, пусть выжидает – но он тоже может дать ответ. Пусть маленький, пусть через кровь и боль.
Он бережно подложил ещё веточек, глядя, как пламя медленно разгорается. И понял – здесь, в этой каменной пасти, впервые стало теплее не только телу, но и душе.
“Если есть огонь, значит, я ещё жив. Если есть огонь – значит, я могу.”
……….
Следующая ночь опускалась незаметно, словно густая ткань, которую медленно, слой за слоем, накидывают на плечи. Кирилл сидел у своего первого костра и смотрел, как огонь тянется кверху тонкими языками, колышет воздух, отбрасывает дрожащие тени на стены пещеры. Ещё несколько часов назад он боялся этой тьмы – глухой, чужой, полной невидимых глаз. Казалось, что за каждым поворотом скал прячется что-то хищное, готовое прыгнуть. Но теперь всё изменилось. Свет костра отодвигал мрак, выталкивал его за пределы пещеры, будто выставлял охрану. С каждым потрескиванием ветки Кирилл чувствовал: он не один, с ним – его огонь.
Тени на стенах больше не были угрожающими. Они стали похожи на неровные рисунки, детские каракули, которые шевелились, но не пытались напасть. Даже скалы за пределами входа выглядели мягче – их острые линии смазывались дымом и светом, теряли враждебность. Мир словно признал: да, ты добываешь своё место здесь.
Голод, однако, напомнил о себе тягучей пустотой в животе. Кирилл пошёл к ручью, светясь внутри ощущением первобытной решимости. Там, среди камней и травы, он заметил движение – длинное тёмное тело скользнуло вблизи воды. Змея. Она не бросалась, не шипела, лишь свернулась кольцом, словно наблюдая.
Кирилл замер, присматриваясь. Голова не треугольная, окраска спокойная, без ярких предупреждающих пятен. Глаза – круглые, не узкие щели. К тому же, голова змеи была прямоугольная, а не сердцевидная. Он помнил, как прадед ему говорил:
