“Если глаза круглые, или голова прямоугольная, то чаще всего такая змея не ядовитая.”
Неужели это было что-то вроде местного ужа? Он медленно, осторожно прижал её к земле длинной веткой и резким движением поймал за шею. Сначала руки дрожали, но он заставил себя не отпускать. Змея билась, скользила, но силы были на его стороне.
Для разделки он вернулся к ручью и стал искать подходящий камень. Нашёл плоский, с трещиной. Ударил другим – и тот раскололся, оставив острый, почти ножевидный край. Кирилл даже не ожидал, что получится так чисто. В голове мелькнула ироничная мысль:
“Ну здравствуй, Каменный век.”
Работая осторожно, он снял с твари шкуру, разрезал мясо на несколько кусков. Запах был резким, неприятным, но терпимым. Внутри у него всё сжималось – никогда в жизни он не делал ничего подобного. Всегда магазин, всегда готовое. Но здесь – выбора не было.
Потом он нанизал куски на тонкие веточки и поднёс к огню. Сначала жар шипел, куски сжимались, жир капал и вспыхивал маленькими искрами. Затем запах изменился. От острого и дикого – к мясному, напоминающему курицу, только чуть жестче.
Сидя у огня, он переворачивал прутья, слушая, как потрескивает костёр, как жужжат ночные твари в темноте. И в первый раз за всё это время его желудок не сжимался от пустоты, а наполнялся ожиданием.
Когда мясо начало даже немного подгорать, он откусил первый кусочек. Горячий… Обжигающий… Немного жестковатый. Но вполне съедобный. Даже вкусный. В горле стоял дым, в животе – тепло. Он ел медленно, осторожно, словно боялся, что вкус исчезнет. Но с каждым глотком внутри росло странное чувство победы.
Он понял, что это был первый настоящий шаг. Он не просто выжил случайно, не просто дышал чужим воздухом. Он добыл огонь. Он добыл еду. Пусть через кровь, через страх, через непривычность – но сделал. И ночь больше не была врагом. Теперь это была ночь, освещённая его костром, ночь, в которой у него есть силы жить.
Кирилл сидел у костра, согнувшись вперёд, и смотрел, как пламя поедает ветки. Еда уже отяжелила желудок, приятная тяжесть разлилась по телу. Он откинулся на грубую подстилку из травы и веток, и впервые за всё это время ощутил не только усталость, но и что-то похожее на удовлетворение.
Руки саднили – на ладонях краснели содранные участки кожи, где кровь подсохла тонкой коркой. Но даже эта боль казалась не врагом, а подтверждением:
“Да, я сделал это сам.”
Костёр еле слышно трещал, выпуская тонкие языки дыма, которые ползли к выходу из пещеры и растворялись в темноте. Снаружи слышалось шуршание – то ли мелкие зверьки пробирались сквозь траву, то ли ветер гонял сухие листья. Но эти звуки больше не парализовали его. Теперь у него был огонь – страж, охранник, маленькое солнце, которое отгоняло мрак.
Кирилл лёг на бок, обнял руки и смотрел на игру пламени. Оно было гипнотическим – то вытягивалось вверх, то оседало, как дыхание живого существа. И в этом дыхании он чувствовал ритм, родственный его собственному сердцу.
Мысли крутились медленно, словно вязли в тёплом тумане. В голове всплывали образы. Прадед, раздувающий костёр… Кухня дома, где он просто щёлкал зажигалкой, не думая о чуде, которое держал в руках… Офис, тусклые лампы и свет экрана… Дорога через ночной парк… И – провал… Портал… Скалы… Чужой мир…
Он перевернулся на спину, смотрел в потолок пещеры. Там тоже были узоры – неровные линии камня, пересекавшиеся, словно какой-то чужой текст. Ему показалось, что даже они мерцают в отблесках огня, будто оживают.
И вот впервые за все эти дни он не чувствовал себя загнанным зверьком. Он чувствовал себя человеком. Человеком, который может взять палку, камень, и всё же заставить мир немного подчиниться. Пусть совсем чуть-чуть. Пусть только внутри этой маленькой пещеры.
Сон подкрадывался медленно. Сначала тяжели веки, потом дыхание стало ровнее. Костёр тихо потрескивал, словно шептал:
“Спи, я посторожу.”
И в этом дремотном состоянии, на грани между сном и бодрствованием, Кирилл впервые не только боялся, но и ощущал внутри упрямство. Негромкое, но крепкое, как стальной гвоздь:
“Я выживу. Как бы вы, скалы, ни смотрели на меня, как бы этот мир ни ждал. Я не сдамся. Я буду жить.”
И с этой мыслью он закрыл глаза окончательно. Огонь всё ещё плясал рядом, а за пределами пещеры ночь шумела и дышала, но теперь не была врагом.
………..
Утро пришло не мягко и ласково, как на Земле, а сурово – будто весь мир проверял: выстоял ли он первую ночь. Кирилл проснулся от того, что костёр уже почти догорел. В углях теплилось красное свечение, и слабый дымок всё ещё клубился к выходу из пещеры.
Он сел, потянулся, и впервые за эти дни почувствовал себя… Не свежим, но собранным. Словно ночной сон, огонь и горячая пища дали ему опору, маленький корень, за который можно держаться. Мир всё ещё был чужим и опасным, но в груди больше не бушевала паника. Было тяжёлое, упрямое спокойствие:
“Я жив… И я смогу…”
Сначала он подошёл к ручью – умыться, напиться. Вода обожгла свежестью, разбудила тело окончательно. Кирилл рассматривал собственное отражение в глади и почти не узнавал себя. Лицо парня осунулось. Глаза горели лихорадочным блеском. Но это всё ещё был он.
Он вернулся в пещеру и задумался. Теперь ему нужно оружие. Палки и камни – хорошо, но ненадёжно. Вчерашняя змея – случайная удача, но в этом мире есть твари куда крупнее и страшнее. Даже мысли о них заставляли кожу холодеть. Нужно хоть что-то, чем можно защищаться.
И эта мысль оказалась пророческой. Едва он отошёл от ручья, вдалеке раздался рёв – глухой, тяжёлый, словно грохот камней. Кирилл пригнулся и осторожно двинулся в сторону, откуда шёл звук, скрываясь за выступами. И вдруг увидел.
На каменной площадке, словно на арене, сцепились два существа. Первое – огромное, тяжёлое, похоже на варана, только выше человека, с мощным хвостом и когтями, сверкающими в лучах утреннего солнца. Второе… Кирилл с трудом узнал в нём оленя. Но этот олень был больше любой земной лося, с рогами, сиявшими голубыми линиями – теми самыми узорами, которые он уже видел в скалах.
Сражение было не просто дракой. Каждое движение оленя сопровождалось вспышками этих световых линий, словно энергия текла по его телу. Он уворачивался, бил рогами – и каждый удар отзывался гулким звоном, будто в воздухе играла струна. Ящер тоже использовал что-то похожее на силу. Его когти оставляли светящиеся борозды на камнях, а хвост, ударяя о землю, вызывал дрожь, словно маленькое землетрясение.
Кирилл застыл, забыв дышать. Он видел бой, в котором переплетались плоть, сила и… магия. Настоящая, ощутимая. И вдруг понял, что здесь даже животные были её носителями. Здесь магия была не чем-то отдельным, а частью самой природы.
Схватка была короткой, но жестокой. Олень одним стремительным рывком поддел рогами ящера, словно вбил в него молнию. Существо рухнуло, затрепетало и замерло. Победитель же, не задерживаясь, ускакал, оставив после себя лишь следы на камне и дрожь в воздухе.
Кирилл медленно приблизился к останкам. Сердце колотилось, но страх отступил перед голодной, упрямой практичностью. Это был шанс. Огромный кусок мяса, кожа, кости. Всё это могло стать ресурсами.
Он присел рядом, разглядывая тушу. Шкура была толстой, чешуйчатой, переливалась тусклым зеленоватым блеском. Почти как броня. Если её удастся снять, обработать – можно сделать одежду, защиту. Прадед когда-то рассказывал, как снимать и сушить шкуру зверя, чтобы она не сгнила. Но то был заяц или лиса. А тут – тварь, которой место в кошмарах.
Он быстро нашёл острый камень, каким уже пользовался, и осторожно провёл им вдоль брюха убитой твари. Хотя эта кожа поддалась с значительным трудом. Под ней сочилось тепло, запах ударил в нос резкий, тошнотворный. Кирилл сглотнул, но не остановился.
Сначала мясо. Его надо отрезать, пусть и немного, для еды. Остальное можно будет подвесить сушиться. Потом кожа – если снять аккуратно, может пригодиться. Главное – не дать пропасть тому, что может спасти жизнь.
Каждое движение требовало усилия. Камень соскальзывал, руки дрожали, но он работал. В голове звучал голос прадеда:
“Не выбрасывай. В лесу всё пригодится.”
И Кирилл понимал – сейчас он живёт именно так, как жил его предок. Только лес этот был чужим, страшным, но всё же – лесом. А скалы – скалами…
И в какой-то момент, когда он поднял отрезанный кусок мяса, кровь капнула на камень. И светящиеся узоры, что ещё теплились на теле ящера, дрогнули. Будто само существо не до конца отпустило жизнь.
Заметив всё это, Кирилл застыл на месте. В голове парня тут же вспыхнула мысль о том, а можно ли использовать это?
Парень осторожно опустился на колени возле поверженного ящера-переростка. Земля под телом существа ещё хранила остаточное тепло, будто сама пропиталась его жизнью. Труп был тяжёлым, массивным, покрытым толстой чешуёй, которая уже начала отдавать запах сырой крови и чего-то пряного, едва уловимого – словно в ней ещё теплился чужой огонь.
Он достал тот самый камень с острым сколом, которым уже пользовался ночью, и медленно, с усилием, стал надрезать шкуру. Чешуя не поддавалась – каждый её пласт был как тонкая кость, звонкая и упругая. Ладонь соскальзывала, и вскоре он уже ощущал жжение от царапин и свежей крови на пальцах. Но настырность парня всё же брала верх. Сантиметр за сантиметром он находил тонкие промежутки между пластинами, вдавливал острый камень внутрь, раздвигал чешую, словно ломал замок.
И тогда он впервые заметил, что по телу существа шёл странный, почти не видимый свет. Не ровный, а будто живой – переливающийся, слабо пульсирующий. Казалось, что сама шкура “сопротивляется”, не желая отдаваться в руки чужака. У Кирилла по спине пробежали мурашки. Так как он вдруг понял, что магия – это не просто что-то внешнее, а часть самой плоти этого мира. Даже после смерти зверя она оставалась, цеплялась, как запах дыма, как отголосок дыхания.
Он заставил себя продолжать, и наконец первый кусок кожи с мясом поддался. Кирилл аккуратно стянул его, стараясь не порвать. В этот момент странное чувство усилилось. Будто вместе с тяжёлым, липким куском он держит в руках и что-то иное – нечто невидимое, но ощутимое. Шкура была плотная, гибкая, и он сразу понял, что из неё можно сделать защиту, ремни, перевязи. Она держала в себе силу, словно обещала не сломаться в трудный момент.
Дальше, работая всё также тяжело, почти до изнеможения, он добрался до грудной клетки этого существа. Здесь всё было иначе. Перед ним была не просто плоть и кости, а что-то особенное. Кости ящера были плотнее камня, внутри же, практически в самом сердце, скрывалось странное образование. Кирилл сперва подумал, что это сгусток засохшей крови, но когда он раздвинул рёбра, его глаза расширились.
Внутри располагался странный кристалл. Небольшой. Размером с ноготь большого пальца, но сияющий мягким, холодным светом. Он не просто светился – он будто дышал. Его поверхность переливалась оттенками – то зелёными, то золотистыми, то темно-синими. Кирилл протянул руку и едва коснулся его пальцами – и сразу почувствовал дрожь, словно через кожу пробежала искра. Это было похоже на сердцебиение, но не его собственного сердца, а чужого, недавно угасшего.
Он замер, почти перестал дышать. Мир вокруг словно стих. Даже шум ручья за скалой стал тише, уступая место странному ощущению, что этот кристалл – не просто минерал. Это был сгусток самой жизни, магии и ярости зверя. Сила, которая до последнего мгновения бушевала в теле существа, теперь собралась здесь, в единую точку.
Кирилл осторожно вытянул кристалл, держа его двумя пальцами, и в тот миг понял, что сейчас держит в руках то, что может решить его судьбу. Ужас и восторг смешались в груди. Если такие вещи рождаются в сердцах местных монстров, значит у него есть шанс не просто выжить, но и коснуться силы этого мира. Некоторое время он сидел в тишине, держа кристалл, и чувствовал, как мир будто прислушивается к нему, ожидает, что он сделает дальше.
………
Спустя несколько часов Кирилл уже сидел у костра, положив кристалл на ладонь, и не отрывал от него взгляда. Огонь за его спиной потрескивал, освещая стены пещеры, но этот свет был тусклым рядом с тем, что исходило от находки. Камень дышал – не просто сиял, а жил. Иногда свет становился мягким, как лунное свечение на воде, а иногда – резким, пронзительным, словно в нём вспыхивал гнев зверя, которому он принадлежал.
Мысли крутились, как воронка, затягивая его всё глубже. Первая мысль была простая. Ему надо было сохранить подобные находки. Спрятать кристалл в какой-нибудь тряпке, унести с собой, как величайшее сокровище. Даже если он не понимал, что именно держит в руках, он чувствовал – это не обычный камень. Здесь была сила, ценность, возможно, больше, чем золото или оружие. Он вдруг вспомнил, как в детстве в сказках у прадеда на полке стояли куски кварца и гранита, которые старик называл “сила земли”. Тогда Кирилл улыбался, думая, что это просто красивая сказка. А теперь в его руке лежало нечто, что действительно казалось силой – осязаемой, густой.
Но в тот же миг его вторая мысль била тревогой. Что это может быть опасно. Что если кристалл – не дар, а обуза? Ведь зверь погиб, но его сила не ушла. Может, в этом куске сияющей материи заключён остаток ярости и инстинкта убийцы? Что если, держа его рядом, он сам будет становиться другим – грубым, яростным, голодным? Он вспомнил ночной сон, в котором мир показывал себя образами. Что если это тоже часть того мира, который наблюдает за ним, испытывает его? Может, сам факт обладания кристаллом сделает его мишенью? Вдруг другие твари учуют его запах, его сияние?
Эти мысли заставили Кирилла прижать кристалл к земле, почти собираясь отшвырнуть его прочь. Но пальцы не слушались. В них было странное чувство – как будто кристалл сам не отпускал его.
Третья мысль была дерзкой, и даже пугающей. О том, что подобный предмет можно было бы использовать. А что если это ключ? Если в этом мире магия не где-то вокруг, а внутри таких вот вещей? Люди, жившие здесь, наверняка знали это. Может, именно кристаллы были для них источником силы, топлива для ритуалов, для оружия, для защиты. Может, если он научится понимать, как “включать” кристалл, то сможет хотя бы частично взять под контроль эту реальность.
И в этот момент Кирилл впервые поймал себя на мысли, что в глубине души хочет попробовать. Да, это было опасно. Но ещё опаснее – оставаться здесь голым и безоружным, среди чудовищ, которые даже в схватках друг с другом использовали силу, выходящую за рамки обычной природы.
Он перевернул, а потом и покрутил кристалл между пальцами. Свет внутри будто отозвался на его мысль – вспыхнул чуть сильнее, словно подтверждая её. От чего парень слегка вздрогнул. Сердце ускорило ритм. Он почти услышал в голове тонкий шёпот – или ему показалось? Не слова, не фразы, а намёк на присутствие. Словно кристалл понимал, что его держат, и отвечал.
Он резко закрыл ладонь, спрятав сияние. Сидел, стиснув зубы, и пытался решить, что ему лучше сделать дальше. Если сохранить, то он будет в безопасности, но такая “находка” всё равно станет тяжёлым грузом… Если использовать – это может дать шанс, но может и уничтожить его самого… Если выбросить – он, возможно, потеряет единственный ключ к выживанию в этом странном мире…
И чем больше парень думал и анализировал, тем яснее ему становилось, что отказаться он уже не мог.Кристалл будто стал частью его, связался с ним в тот самый миг, когда он впервые коснулся его холодной поверхности.
Он вздохнул, завернул находку в кусок грубой кожи ящера и спрятал у груди, ближе к сердцу.
– Если этот мир действительно ждёт чего-то от меня… – подумал он вслух, – значит, этот кристалл – первый шаг.
На следующее утро Кирилл проснулся уже с решимостью. Просто сидеть у костра и ждать – значит умереть. Первым делом он вспомнил стариковские байки прадеда-лесника:
“Если не знаешь, какой будет завтра, готовься к худшему.”
И здесь, в этом странном мире, где вода текла вверх, а звери дышали светом, худшее могло прийти в любую секунду. Он задумчиво взглянул на куски шкуры ящера, сложенные в угол пещеры. Кожа была плотная, чуть шероховатая, с мягким блеском, а по краям уже начинала подсыхать и грубеть. Кирилл понимал, что если он её не обработает, она просто сгниёт. Но чем? На Земле он видел, как прадед в деревне натирал шкуры золой, солью, даже корой деревьев. Здесь у него ничего такого не было. Заже золы для этого требовалось очень много. Так что он пошёл к ручью и, долго возясь, растирал куски шкуры на камнях, поливая водой. Пытался снять остатки жира острым камнем, по сути – примитивным скребком. Ладони горели от мозолей и ссадин, но он упорно повторял движения, будто это был ещё один “алгоритм”.
– Если я повторю достаточно раз – должно сработать. – Упрямо твердил он самому себе. Потом он натягивал куски кожи на заострённые ветви, оставляя их сушиться под открытым воздухом. И впервые подумал о том, что, может быть, эти шкуры станут его первой бронёй. Пусть грубой и неуклюжей, но хоть какой-то защитой от потенциальных угроз. Ведь одежда, в которой он сюда попал, очень быстро придёт в негодность. А ему уж очень не хотелось остаться здесь голым и беззащитным.
Затем пришла мысль о припасах. Одним костром и случайной змеёй сыт не будешь. Кирилл начал присматриваться к местным существам. Часть была явно опасной – вроде тех же ящеров, у которых из пасти исходило свечение. Но были и мелкие – странные зверьки, похожие на кроликов с длинными лапами, или птицы с перьями, блестящими, как металл. Они двигались быстро, но иногда задерживались возле ручья.
Кирилл решил попробовать простейший способ охоты в таких условиях. Для чего, после долгих мучений, сделал несколько петельных ловушек из полос кожи и тонких ветвей. Руки дрожали – слишком хорошо он помнил, как прадед когда-то показывал маленькому ему ловушки для зайцев. Тогда это казалось игрой. Теперь же было вопросом жизни и смерти. Он установил их возле тропинок, где видел следы. Влажная земля у ручья хорошо сохранила отпечатки лап и копыт – значит, звери здесь ходили регулярно.
Параллельно он исследовал местность. Он уходил всё дальше, но каждый шаг давался тяжело. Ландшафт был странным. То скалы вздымались стеной… То почва уходила вниз и открывалась долина, где травы росли выше человеческого роста. Иногда в воздухе висели камни, отбрасывая тени, словно маленькие летающие островки. Кирилл невольно морщился – в его голове это никак не укладывалось. И всё это время он держал в памяти одно важное для него правило:
“Не высовывайся и запоминай.”
Поэтому он осторожно отмечал для себя, какие места кажутся “опасными”. Там, где воздух звенел странным гулом, он обходил стороной. Там, где растения словно тянулись к нему, он тоже не задерживался. Но он фиксировал всё в уме, как аналитик – строил карту… Схему… Логические связи…
Вернувшись к пещере, он проверил ловушки. Сначала ничего, но на третий раз – попался один из “кроликов”. Животное оказалось лёгким, но с сильными задними лапами. Когда Кирилл поднёс его к глазам, он заметил – и в нём был крошечный “узор”. Мельчайшие огоньки под кожей, будто светящийся сосуд внутри.
Немного подумав, он вздохнул и решился. Разделал тушку камнем, опалил шерсть на костре и впервые получил хоть какое-то мясо. Оно пахло иначе, горчило, но было съедобным. Кирилл ел и думал:
“Если я хочу выжить, я должен делать это регулярно. У меня должен быть запас пищи. Если завтра всё изменится – хотя бы несколько шкур и сушёного мяса меня спасут. И дадут определённое время.”
Он привязал первые обработанные куски кожи у входа в пещеру – пусть сохнут и дубеют. А в голове уже складывался список того, что ему может быть нужно. Припасы… Оружие… Укрытие… Всё как в компьютерной стратегии, только теперь вместо курсора – его собственные руки. И чем больше он делал, тем яснее становилось, что теперь у него нет пути назад. Этот мир может быть чужим и враждебным, но если он не начнёт приспосабливаться – он его просто сломает.
……….
Кирилл устроился у тлеющих углей и принялся за дело так, будто каждое движение могло решить – быть ему утром или не быть. Вокруг всё было чужое и жестокое, но в его руках вдруг оживали очень старые, простые ремесла – те, которые когда-то отточил прадед, и те, что записаны в теле человека веками. Как ломать… Как точить… Как связывать и закреплять…
Он начал с самого очевидного – с камня. Разбитый им раньше плоский булыжник ещё оставался в углу пещеры. От него откололась пара острых сколов, напоминающих крошечные лезвия. Кирилл уселся на корточки у ручья, чтобы иметь под рукой воду – она пригодится и для омывания, и для шлифовки. Он приложил скол к камню-наждаку, роль которого выполнял крупный, тёмный валун с шероховатой поверхностью, и стал медленно и ритмично водить по нему остриём. Звук был весьма раздражающий, но однообразный. Тонкий скрип. Как от ножа о стекло. Пыль летела маленьким облачком, пальцы натирались до кровавых мозолей, но через несколько минут край стал чище, острее, готовым резать плоть и стягивать кожу. Это был его первый нож – грубый, но верный.
Дальше – кость. Из позвоночника ящера он вынул длинную, почти цилиндрическую кость. Её пришлось сначала очистить от мяса, аккуратно соскребая камнем и промывая в прохладной воде. Кость была тяжёлая, массивная, внутри – плотная и тёмная. Он осторожно пропилил её край о камень, превращая толстую палку в клин – тонким, но прочным лезвием для разрезов и надрезов. С помощью расколотого вдоль куска он выточил заострённый шил – будущую иглу или шило для пробивки и сшивания кожи.
Пальцы у него дрожали, мозоли рвались – кровь проступала на ладонях. Каждый порез и царапина казались теперь не “неудачей”, а определённой метрикой. Сколько он уже сделал, и сколько ещё сможет. Боль подсказывала, где нужно ослаблять хватку, где – давить сильнее. Постепенно он научился работать так, как работают люди, знакомые с лезвиями с детства. Ровно… Без лишней суеты…
Чтобы получить связующий материал, он использовал сухие жилы – ту же тугую белую нить, что оставалась под кожей у крупной добычи. С помощью ножа он аккуратно стянул полосы жил вдоль мышц, затем держал их над дымком углей – высушивал и скручивал в прочный шнур. Жилка становилась гибкой и невероятно прочной. Она резала не плетью, а вязала – идеальна для перевязей и швов. Когда жил не было, он разделывал растительный материал. Для чего подходили длинные волокна из упругих стеблей местной травы, промывал и скручивал – шнур получался грубее, но тем же надежным.
Для основ и держалок он выбрал прямые, грациозные ветки – длинные и не слишком толстые, срощенные на солнце к жесткости. Концы он срезал острым камнем, выдолбил неглубокую проточку для лезвия и подправил жало у основания заострённой кости, чтобы оно вошло плотнее. Затем закрепил лезвие в проточке, обмотал его изношенными полосками кожи и надёжно перевязал жилой. Сверху – капля смолы-адгезива.
Смолу он добывал, подогревая на углях кусочек липкого вещества, которое нашёл на коре одного из деревьев – тянущееся, янтарное, с запахом прогретой смолы. Подогретая, она становилась пластичной. Кирилл намазал ею место соединения, дождался, пока остынет и застынет – и получил примитивный, но работающий клей. Смола не была вечной, но придавала сцеплению жесткость и некоторую влагостойкость.
Так родился первый инструмент. Нож из камня с костяной рукоятью, запечатанной смолой и подпертая жилой. Он испытал его на оставшихся кусках мяса – лезвие вгрызалось, как будто боясь уступить. Кирилл почувствовал прилив некоторого удивления. Ведь с помощью его усилий из ничего появился инструмент, который мог разрезать и защищать.
Следом – копьё. Для этого он выбрал прямую ветвь, подбив у основания вклеенное костью жало. Это было то самое старое шиловидное острие, допиленное в тонкий костяной клин. Он не стал делать длинное, хрупкое древко. Найденная им ветка была толщиной как его запястье, но закалена у пламени – Кирилл достаточно долго держал её над огнём, пока древесина не слегка почернела, потом сразу окунал в воду, чтобы не получить трещин. Он помнил, что подобный прием называется “термообработка”. Благодаря чему древко стало плотнее и более упругим. Жало было вбито и обмотано полосой кожи, а смола добавлена для плотности.
Потом он сделал ещё несколько вещей. Поменьше. Дротик с тонким костяным наконечником, несколько крючков-щёпок из согнутой тонкой кости. Что могло пригодиться для ловли рыбы в ручье. И, самое болезненное, примитивный молоток. Для чего он взял небольшой плоский камень, обмотанный кожей прямо у основания, чтобы рукоять держалась и камень не выскальзывал.
Каждое новое орудие он тестировал у костра. Дротик – в кусок гниющего бревна, чтобы почувствовать, как глубоко входит… Нож – в шкуру, чтобы увидеть, как он проходит по волокнам… Копьё – в труп ящера, в мякоть плеча – и когда наконечник погружался в плоть, Кирилл вздрогнул от удара первобытной удовлетворённости. Это было не только практическое доказательство. Это было признание. Так как теперь он мог создавать средства для собственного выживания.
Он также работал над защитой. Куски шкур он подсушивал, растягивал на ветках, затем натирал жиром, вытяжкой с остатков мяса, чтобы кожа стала пластичной и не трескалась. Из крупных пластин чешуи ящера он аккуратно отпиливал выступы, соединял их полосами кожи и жил – таким образом родился грубый жилет-панцирь, больше похожий на лоскутную броню, но способный отбить первый удар. Когда он надевал его, ощущение опасности немного убывало. Этот своеобразный жилет защищал не только тело, но и разум – давал право называться бойцом, а не добычей.
Каждый шаг сопровождался болью. Порезы от камня… Мозоли от натуги… Ожоги от горячей смолы… Но вместе с кровью и болью приходило и знание. Как туго перевязать, чтобы узел не пополз… Как строить примитивный колышек для ловушки… Как располагать коридорные капканы так, чтобы зверёк наверняка завяз в петле… Он превращал тернии чужого ландшафта в инструменты. Его пальцы учились новому ритму жизни. Режь… Тащи… Обвяжи… Застуди…
Когда местное солнце в очередной клонилось к закату, Кирилл вернулся к пещере, положил рядом своё новое копьё и нож. Он присел, глядя на них, и впервые за долгое время почувствовал привкус покоя. Холодная кровь и запах горелой смолы смешивались с дымом костра, а в груди жгла гордость не победителя, а ремесленника. Он всё же сотворил то, что ему могло пригодиться завтра.
Он знал, что это только начало. Что оружие нельзя сделать за один день навечно, и максимально надежным. Но теперь, с костяным шилом у пояса и каменным ножом в руках, он чувствовал, что стал немного ближе к этому миру. Уже не гостем… Не пленником… А тем, кто умеет брать у него то, что нужно, и отвечать на его опасности…
Странные находки
Утро выдалось прохладным, редкий туман поднимался с травы, наполняя воздух запахом сырости и свежести. Парень двигался привычным маршрутом вдоль скального кряжа – он уже несколько дней обследовал эту часть долины, запоминая особенности рельефа и отмечая, где растут травы, пригодные для зелий, где удобно ставить ловушки на мелкую дичь, а где лучше не соваться из-за следов хищников. Всё шло обыденно, пока не произошло нечто, заставившее его замереть.
Из одной скалы, на первый взгляд совершенно монолитной, без единой трещины или выступа, вдруг скользнула наружу крупная змея. Её тело блеснуло влажными чешуйками, словно покрытыми росой, и она стремительно метнулась к ничего не подозревающему зверьку, напоминающему кролика. Добыча даже не успела вскрикнуть – змея сомкнула кольца, а затем столь же внезапно попятилась назад… И исчезла в камне, будто растворилась в нём.
Заметив этот факт, парень, уже одетый в грубо выделанные шкуры, просто остолбенел. Он был готов поклясться, что видел всё своими глазами, и в то же время его восприятие подсказывало, что эта скала цельная, непроходимая. Монолитный камень. И никак иначе. Серое тело камня дышало неподвижностью и тяжестью веков, никаких щелей, проходов, иллюзий – ничего. Но ведь змея точно ушла туда. Чуть ли не в самый центр этого монолита.
Сначала он предположил, что это игра зрения, уловка утреннего света и тумана. Однако память о странных узорах энергии, мелькнувших буквально на самом краю его восприятия, всё ещё не отпускала. Они были совсем не похожи на привычные линии потоков или естественные разломы силы, какие он уже как-то встречал. И не только в этой долине. В них было что-то вязкое, скрывающееся за гранью обычного.
Он подошёл ближе, коснулся ладонью холодного камня. Поверхность отозвалась обычной шероховатостью гранита, твёрдой и неподатливой. Никаких пустот, никаких колебаний, даже на уровне глубинного слуха ядра он не видел. Парень попробовал усилить восприятие, словно сквозь фильтр просветив поверхность – но перед ним оставался монолит, без изъяна.
– И всё же… – Пробормотал он себе под нос. Чутьё не отпускало. Он принялся обходить скалу кругом, пальцами касаясь поверхности, то закрывая глаза, то открывая. На миг показалось, что под слоем камня пробежал импульс – не звук, не свет, а нечто сродни дыханию, но стоило сосредоточиться, как ощущение исчезло.
