Валерий Гуров "Фаворит 2. Служу России!"

– В этом мире нет ничего невозможного, когда на кону стоит власть! Нельзя исключать никаких вариантов развития событий, – поучал принесшего новости Андрей Иванович.

Быстро написав письмо своему союзнику графу Лёвенвольде, Остерман отпустил порученца. При этом, как и положено, наградил его сразу двадцатью рублями. Невесть что, но эта информация не стоила большего. Но она не стоила и меньшего. Тем более, прозвучали намёки, что если и дальше Толь будет приносить важные новости, то суммы вознаграждения могут увеличиваться.

Остермана нельзя было назвать самым богатым человеком России, впрочем, никто доподлинно и не знал, сколько у него денег. Да, Андрей Иванович не был таким скупердяем, как один из богатейших людей России кабинет-министр Головкин. Но и выпячивать своё богатство Остерман никогда не спешил.

Порученец графа Лёвенвольде ушёл, а Андрей Иванович вдумчивым, удивительно аккуратным движением порвал бумагу, на которой уже был набросан план на ближайшую неделю. Внутреннее чутьё одного из главных интриганов Российской империи говорило о том, что весьма непрост может быть этот визит гвардейца к императрице.

Государыня сильно падка на все блестящее, особенно на золото. Кроме того, если этот гвардеец ещё и русский, то на фоне усиливающегося глубинного противостояния засилью немцев, измайловец может достаточно быстро возвыситься. Это же должен понимать и герцог Бирон.

Никогда Андрей Иванович Остерман не действовал быстро и решительно. Все его поступки, все его интриги были всегда исподволь, практически незаметными. Так что и теперь Андрей Иванович решил, что нужно лишь издали присмотреть за гвардейцем, понять: может быть, он, Остерман, нынче дышит на воду, а гвардеец собою ничего не представляет? Так… Вспыхнула звездочка, да сразу и погасла.

Задумавшись, он даже повёл рукою, будто пытался поймать исчезающую звёздочку. Поймать и под лупу.

Однако ж важно понять, а чем же наградила государыня такого героя. Если измайловец получил хотя бы чин майора, то он уже становится определённой фигурой. Тем более, что, как Андрей Иванович понял из рассказа Толя, проявлял несколько глупости и наивности, но был при этом даже и слишком молод.

– Молод. Статен… Пригож и мужественен… А что если… – недобрая ухмылка появилась на лице, а морщины задумчивости на лбу несколько разгладились.

В голову непотопляемого интригана пришла одна, как ему показалось, интересная мысль. Идея эта может и изрядно напугать саму императрицу, и вновь сделать Андрея Ивановича Остермана нужным для российского престола. Может быть, даже его спасителем – хотя это уж и вряд ли.

– И невозможное возможно! – произнёс Андрей Иванович и с энтузиазмом стал разрабатывать новый план на следующую неделю.

Он решил быстрее написать бумаги, а после начать действовать. За гвардейцем нужно проследить. По крайней мере, важно убедиться, не начал ли Бирон очередную игру. С графа-курляднца станется, ведь он истинно неугомонный.

– Был бы еще и умным Бирон, так горе было бы всем нам! – вслух озвучил свои мысли Остерман. – С таким-то рвением… Все не уймется курляндец. И явно с этим гвардейцем что-то задумал… Но что? Узнаем, вряд ли нечто сложное.

Сложив листы бумаги, Остерман отпил уже давно холодный кофе, поморщился, «родил» еще одну морщину на своем многомудром лбу и направился к своему человеку, ответственному за оперативную работу.

Шальная мысль пришла в голову Остермана, да и не одна, нужно только выяснить, является ли гвардеец тот человеком Бирона или Миниха.

Глава 2

Я не могу дождаться возвращения домой (где бы он ни был), в кровать, невротичный, плохо питающийся и жалующийся, какая дерьмовая погода.

Курт Кобейн

Петербург

20 июня 1734 года

Проснулся я с первыми петухами. Удивительно, что в Петербурге так много петухов! Нет, ни в коем разе я в данном случае не применяю уголовную лексику. Птиц здесь много. Более того, из приоткрытого окна я даже услышал мычание коровы. Вот так, в центре столицы Российской империи пасутся коровы, кричат петухи, бегают курицы… И это нормально.

Я встал и, оставаясь в одних штанах по типу лосин, решил размяться. Если этот предмет гардероба меня уже переставал смущать, так как был практически полностью покрыт сверху камзолом, то сейчас я и вовсе воспринимал своё одеяние как какой-то элемент спортивной формы. В будущем и мужики, и девушки в занимались в этих самых тайтсах в спортивном зале – и нормально, никого не смущало.

Три подхода по тридцать отжиманий, немного нагрузки на пресс. Приседания, причём, на одной ноге, держась за стену. Бой с тенью – примерно сотня ударов по мужику, которого я только представлял перед собой. Это была зарядка, которая должна начинать каждый день. А вот где тренироваться всерьёз – это большая проблема!

Когда я уже и сам думал выглянуть из-за двери и крикнуть, чтобы принесли какое-нибудь ведро с водой, чтобы умыться, в дверь постучали.

– Ваше благородие, это Кашин! Вы тама? – услышал я из-за двери.

– Тама! – усмехнулся я и подошёл к двери.

Я убрал приставленный к дверному проёму стул, предварительно сняв с него жестяной поднос, открыл дверь. Если бы ночью кто-нибудь рвался в мою комнату, то грохот от падения стула и жестяного подноса обязательно разбудил бы меня, и я смог бы хоть что-то сделать в свою защиту.

Вот такая вот система местной, местечковой сигнализации.

Да, может быть, у меня теперь и преувеличенное ожидание неприятностей, но всегда лучше быть готовым к неожиданностям, чем впоследствии упрекать себя же, что не проявил бдительность. И потом, это, как ни крути, дисциплинирует.

– Это хорошо, что ты меня нашёл. Вещи мои целы?

– Разве же сложно сыскать вас! Все уже знают, что у вас была симпатия с Мартой. Я был вчера в полку. Говорят там и иное… Что вы, ваше благородие, уже не благородие, а высокоблагородие! Бают, что капиатном стали, – с лукавой усмешкой говорил мне сержант.

– Чтобы я от тебя больше не слышал ни о Марте, ни о других девицах, если я не спрошу. Спускайся в трактир, закажи позавтракать!

– Лепёшки с салом? Я видел, как Франц их печёт. Уж больно смачно дурманят, – Кашин аж глаза закатил.

Я подумал о том, что это вредная еда, что стоило бы её избегать, но почему-то сегодня хотелось съесть какой-нибудь гадости типа беляша, чебурека, оладий с салом. Так что я дал свое добро, чтобы Кашин заказал на нас сразу двойные порции. Самый главный приём пищи – это завтрак. Бог его знает, получится ли где-нибудь ещё пообедать или поужинать. Но уж явно голодными мы не будем.

А день обещает быть нелегким. Мне предстоит и дальше вживаться в обстоятельства, отыгрывать роли, продолжать чужую жизнь делать своей. Пока это получается.

Но что ждет впереди, непонятно! Нужно сделать шаг вперед, чтобы узнать, что ждет впереди. И ни шагу назад, там я уже был и возвращаться к прошлому, конечно, можно и нужно, но лишь в своих мыслях.

Мы вкушали эту жирную еду, но, как и многое вредное, она казалось ну очень, просто преступно вкусной. Ели и разговаривали, как устроена служба в Измайловском полку. Говорил, в основном, Кашин, мне его, словоохотливого, нужно было только подтолкнуть к нужной теме. И тогда сержант словно забывался, с упоением рассказывал, не пропуская даже мелочей. Словно та сила, что закинула меня сюда, давала через Ивана Кашина такой вот справочный центр.

Это не армия – это бардак. По крайней мере, невозможно понять, как вся эта система может работать. Прежде всего, разговор велся про гвардейский Измайловский полк. Элитный полк, третий по значимости в Российской империи. Что же тогда должно твориться в армейских полках?

Как можно обучать солдат, как и вовсе наладить дисциплину, если офицеры, да и сами солдаты, квартируются кто где… Да, рядом с Адмиралтейским островом расположены три одноэтажных, но длинных дома, своего рода казармы, где проживают только лишь солдаты.

Но ведь все остальные живут по трактирам, квартирам, частным домам, да где придётся. Было сказано, что Измайловский полк должен быть расквартирован недалеко от Адмиралтейского острова. Так это и делается – но без всякой системы.

– Ваше высокоблагородие, неужто запамятовали, где канцелярия полка находится? – спрашивал Кашин.

Сержант сегодня утром что-то очень много спрашивает меня, почему я забыл то или иное. Мол, забыл я ещё и о том, что, оказывается, Густав Бирон не стал, по сути, командовать Измайловским полком, что он всего лишь один из трёх майоров, правда, с приставкой «премьер». Это означало, что брат фаворита императрицы – главный майор, но даже не подполковник. А ведь на приёме у государыни звучало, будто бы Густав – самый главный человек в гвардии.

И вновь мне приходилось больше слушать, чем спрашивать. Но почему он мне всё так безропотно пересказывает? Всё-таки не такой он и глупый человек, чтобы не увидеть различие меня нынешнего от того офицера Норова, которого он знал раньше. Если бы эти различия не нравились сержанту, то, наверное, ему в голову могли полезть и разные мысли. Мало ли, может, я бесноватый. Но пока что он хоть и руками всплёскивал, а пояснял.

Я нашёл-таки секретаря полка, так сказать, оперативного командующего Измайловским полком. Не было, оказывается, на месте никого, кто был бы старше капитана. Ну и назначили бы меня исполнять обязанности командира полка! Так нет, это недопустимо. Такая чехарда с командованием связана с тем, что был ряд лиц, которых назначали офицерами гвардейских полков лишь номинально, эти люди как бы почётную должность получали. А многие офицеры теперь на войне, часто в роли порученцев и с особыми миссиями.

– Не запылился ли, господин Норов, явился? А что на службу приходишь в столь поздний час? Капитанам и вовсе ходить на службу не нужно, иль у матушки-императрицы нарекли по-иному, в родственники кому подалися? – сидящий за столом мужик оказывался не в меру словоохотливым.

Я только ещё обдумывал форму приветствия, которой должен был представиться, как он уже выдал целую тираду с не очень уместными намёками.

– Прошу обращаться ко мне уважительно! – сказал тогда вместо «здрасте» я.

– Возвернёшь долг, то и уважительно будет. А пока… Хоть бы и капитаном назначили… – пробурчал секретарь что-то записывая в тетради. – Ну вот… Мазанул в документе…

Казалось, что он сейчас расплачется, поставив кляксу. Особо жаль чинушу, правда, не было. Всё всплывают какие-то грешки моего реципиента. Вот теперь долги…

– И сколь я задолжал вам? – спросил я.

– А то запамятовали, господин Норов? У меня давеча, перед отбытием вашим, три рубли брали. И будет вам в кости играть! Жалование на год вперед проиграли… У капитана, и то поболее денег будет… – с немалой долей иронии говорил секретарь.

Не сказать, что три рубля – это огромные деньги для моего нынешнего финансового состояния. Но всё равно неприятно. В сущности, если добавить ещё рубль, то выйдет мой месячный постой в трактире.

Я залез в свой внутренний карман, нащупал там три кругляша, из наиболее крупных. Это из-за них пришитые не так давно карманы отвисали. Передал деньги секретарю.

– И запомните, что Норовы всегда платят по своим долгам! – торжественно произнес я.

Прямо-таки Ланнистер из произведения Мартина «Песнь Льда и Пламени». Эти тоже всегда говорили с тем, что по долгам платят.

– Скажу эту шутку иным! – улыбнулся секретарь. – Будет вам, Александр Лукич, смешить меня. Но коли сказали то, с чем и дале думаете жить, то ещё рублей двадцать заготовьте. Мойже быть, и хватит со всеми долгами расплатиться.

Ясно, значит, не впервые он, то есть я, брал да не расплачивался. Что ж, полезно знать, но больше такому не бывать.

– Благодарю вас. Если кому я должен, отправляйте ко мне, расплачусь со всеми! – заявил я, уже успев обматерить мысленно своего реципиента.

– Так и поступлю. Но иное дело есть. С первыми петухами прибыл вестовой из Петергофа с вашим назначением… Выслужились, стало быть. Вот и по долгам в коем веке платить вздумали… На войну отбыл один Норов, там его подменили – и вернулся иной? – задумчиво, но с какой-то игривостью размышлял вслух секретарь.

Я улыбнулся.

– Рядом со смертью побывал, много я передумал, вот и стал иным, – как можно более бодро сказал я.

Однако в какой-то момент мне пришлось даже внутренне содрогнуться, благо что внешне не показал признаков волнения. С другой стороны, люди могут какие угодно найти объяснения моим изменениям, но докопаться до правды не получится. Мне придётся хранить внутри себя величайшую тайну, далеко и глубоко ее затолкать. А ещё лучше, чтобы я и сам забыл о том, кто я есть на самом деле. Тогда никакая Тайная полиция не откопает… Впрочем, если я забуду, то как я буду мир изменять? Мое главное оружие, мои инструменты – это мои знания. Эх, сейчас быдоступ в интернет!.. Но кое-чего и без сети знаю, а всё и сразу мне и не нужно.

– Назначение ваше я принял, токмо начальствующее лицо его не затвердило. Никого и нету нынче в полку, старше чином капитана. Посему и надлежит вам со своим плутонгом…

Ввиду того, что из двух плутонгов по числу один только и возвернулся с войны, секретарь сразу же объединил всех солдат в одно подразделение. Тут, почему-то, начальствующего лица не потребовалось.

– Посему с плутонгом тем и отбыть следует до Тайной канцелярии розыскных дел. Пополудни быть там! – тон секретаря менялся с каждой фразой от сожалеющего о потерях среди моих солдат до предельно строгого, когда прозвучало предписание по службе.

– Спаси Христос, Иван Карлович! – сказал я, взял из рук секретаря маленькую, даже очень маленькую бумажечку с предписанием, развернулся и вышел.

С такими чиновниками нужно всегда иметь хорошие отношения. Они зачастую персонажи гадкие, способные на мелкие пакости. Там не записал, там поставил в конец списков – и начинаются палки в колеса. Так что распрощался я с благодарностью и вежливо.

Следовало бы немного подумать о том, чем именно занимается гвардия и Измайловский полк в частности. Я и ранее уже об этом знал. Уж про службу Кашин рассказывал много, и даже не нужно было хитрить, чтобы вытягивать из него информацию.

Если исправно нести службу, что, на самом деле, не так уж и часто дергают. Может, из-за этого и получается, что в гвардии возможно создание пьяного вертепа. Это же как с солдатом, который не занят делом. Он тогда потенциальный дезертир. А когда нужно махать лопатой «отсюда и до обеда» или пожелтелую траву красить в зеленый цвет, так и мыслей о нарушении дисциплины не возникает.

Но что нужно, так это приходить каждое утро сюда, в полковую канцелярию. Тут же, до полудня, секретарь выдаёт поручения, если они есть. Может выдавать и не секретарь, да и вовсе это не его задача. Но командирского состава как такового нету, следовательно, когда начальства нет, то главным учреждении становится уборщица, в нашем случае, секретарь.

Густав Бирон отправился на войну, должен был присоединиться к дивизии Ласси. Кстати, это тоже такой момент, что-то из разряда придворных интриг. Густав Бирон ни в коем мере не хочет подчиняться Миниху, поэтому добивается назначения хоть к кому-нибудь, но только не к фельдмаршалу-саксонцу. Гвардейский подполковник Джеймс Кейт, этот будущий предатель, что в иной реальности переметнулся к Фридриху Прусскому, тоже где-то на войне.

И что удивительно, пусть кошки и убежали из дома, но мыши не пошли ещё в пляс. Какой-никакой, но порядок соблюдается, и пусть секретарём, но назначения выдаются. Или это только со мной так? А где-то уже пьют и кутят иные гвардейцы?

– И мундир пошейте новый. Этот уже никуда не годится, господин капитан! – когда я уже выходил из кабинета секретаря, услышал в спину. – Вы же капитан! А в мудндире унтер-лейтенанта

Шпильку я пока что пропустил мимо ушей, а пошиться нужно, это да. Ещё бы узнать, где. Впрочем, секретарь вовремя поправился, переведя суть сказанного лишь в то, что мой мундир не соответствует чину.

Я вышел из кабинета, в коридоре стоял Кашин по стойке смирно.

– Собирай плутонг, пойдём в Тайную канцелярию! – сказал я.

Кашин, демонстрируя неплохую строевую подготовку, развернулся и пошагал прочь.

Где находились мои бойцы, я не знал. Ну, для этого у меня и есть сержант. Повысить бы его до какого-нибудь подпоручика. Будет такая возможность, обязательно поспособствую.

Я вышел во двор небольшого деревянного дома, который служил чем-то вроде штаба Измайловского полка, вдохнул свежего после дождя воздуха. Всё же привык я к различным запахам, тем более к сравнительно не пахучему специфическому аромату конского навоза. Его тут было завались. Так что дискомфорта не почувствовал. Ну а порядок… Вот почему территория части не убрана?

Минут семь мне пришлось подождать, пока Кашин не привёл остальных бойцов. У меня складывалось такое впечатление, что я не видел их, может быть, месяц или два. Так бывает, когда с людьми переживаешь очень волнительные события, а потом хотя бы на два-три дня расстаёшься. Ну а то, как мы успели повоевать, получилось весьма волнительной перипетией. Может быть, только чуть-чуть меньше, чем-то, что я пережил на аудиенции у императрицы.

Мы шли, периодически посматривая вокруг. Вот коза… Конь пасется, недалеко сразу три коровы. Столица! Впрочем, я так же мог пройтись по столице будущей России, и встретить там же и козу с большими губами, и увеличенными иными частями тела, и коня, жеребца, который с этой козой… Лучше уж животных наблюдать.

По меркам Петербурга будущего, этот город мне казался крайне маленьким, да ещё вокруг сплошные службы. Вот и не пришлось долго идти, чтобы прибыть в Тайную канцелярию.

– Отчего так долго? – человек в неприметном платье принялся меня отчитывать.

– Сударь, потрудитесь быть вежливым к капитану гвардии ея величества, – вынуждено отвечал я.

Вынуждено, потому как ни с кем не хотел ссориться, тем более с представителем Тайной канцелярии. Между тем, даже если лень, даже если не хочется, вопреки тому, какие последствия меня ожидают, и если люди даже знали прежнего Норова, я должен пресекать любые попытки будь как поставить под сомнение мою честь и достоинство.

– Норов? Вы чего? – удивлённо спрашивал Шимохин.

– Нынче, господин Шимохин, ужо гвардии капитан Норов, – шепнул, вроде бы так, чтобы я не слышал, Кашин сотруднику Тайной канцелярии.

Некоторых, может быть, и большинство служащих этого ведомства я заочно уже знал. Кашин с упоением рассказывал многочисленные истории, связанные со службой. Естественно, я его никогда не останавливал и был верным слушателем, мотая на ус то, что мне нужно было для социализации в этом мире.

Так, к примеру, из рассказов сержанта я узнал, что в Тайной канцелярии работает всего лишь горстка людей. Явно меньше двадцати. В Московском отделении так и вовсе три или четыре человека.

Казалось бы, что могут сделать эти малочисленные сотрудники? Но делали не только они. Каждодневным силовым прикрытием для Тайной канцелярии служили гвардейцы. Не проходило и дня, чтобы не было наряда на службу в Тайной канцелярии. И чаще всего эти наряды приходили в Измайловский полк. Как и сегодня.

Так что хватает и одного канцеляриста, чтобы, к примеру, кого-то арестовать.

– Господин Шимохин, что у нас на сегодня? – спросил я, ввергая сотрудника Тайной канцелярии в задумчивость.

Наверняка и слова я использую не совсем те, которые от меня ожидаются, и манера поведения не соответствует той, к которой канцелярист привык. Это те люди, которые меня окружают, уже как-то привыкли ко мне. Как я пару раз подслушал, подчинённые мне солдаты даже рады были изменениям, произошедшим со мной.

Мы направлялись теперь с Шимохиным в один из трактиров, наверное, и вовсе первое подобное питейное заведение в Санкт-Петербурге. Когда-то по приказу Петра Великого здесь, на Адмиралтейском острове, трактирщик Милле и основал любимый трактир первого русского императора. От того трактира, где я был на постое, этот находился невдалеке.

Остановившись у входа, Шимохин решил дать инструкции да рассказать, зачем мы здесь вовсе находимся.

– Помощник хозяина трактира вчера монету о стол бил, с ликом матушки императрицы. Его потребно скрутить, связать и доставить в Тайную канцелярию для дознания, – с видом превеликого начальника проговорил Иван Никодимович Шимохин.

Это выглядело даже несколько смешно. Лысоватый, низенький, с изрядным животом, Шимохин и так имел вид комедийного персонажа. А когда он ещё пытался важничать – так и вовсе мне приходилось сдерживаться, чтобы не засмеяться в голос.