Но меня накрывает страх.
А вдруг сейчас он прикажет охране отобрать у меня машину? Черт, стоит побыстрее убираться отсюда. Завожу двигатель, ворота разъезжаются и я выезжаю на дорогу.
Я не знаю, куда направляюсь. Просто веду машину, пока пальцы сами не скручивают руль в сторону заправки.
Выхожу, вставляю пистолет в бак, жду, пока заполняется бензобак. Ветер холодный, колет кожу, пронизывает до костей.
Когда бензин залит, захожу в магазин при заправке. Собираюсь расплатиться за топливо, и тут взгляд цепляется за полку у кассы.
Баллончик с краской.
Я хватаю его. Даже не задумываясь, зачем.
– Сколько с меня? – спрашиваю, доставая карту.
Кассир проводит ею по терминалу.
– Оплата не проходит.
Я моргаю.
– Что?
– Ошибка, – он показывает мне экран. – Возможно, у вас есть другая карта?
Я снова провожу картой, но та же надпись выскакивает на терминале.
И тут меня накрывает.
Олег.
За полчаса он уже успел заблокировать мои карты. Какой подлец!
Я сжимаю зубы, с роюсь в сумке, нахожу несколько купюр.
– Наличкой, – бросаю деньги на прилавок.
Кассир кивает, даёт сдачу. Выхожу из магазина, сжимаю в руках баллончик.
Чувствую, как злость разгорается внутри меня, оттесняя боль.
Если он так быстро избавился от меня, значит, у него всё давно было готово.
А если так…
Я забираюсь в машину, кидаю баллончик на сиденье и жму на газ.
Теперь я точно знаю, куда еду.
К дому Ритки.
*** Ритка всегда паркуется как попало. У неё нет подземного паркинга, и она бросает свою машину где придётся, едва найдя свободное место перед домом. Удивительно, как это мой муженёк не купил ей квартиру в элитном ЖК, если уж так щедро осыпал подарками.
Гнев кипит внутри, глухим потоком сжимает грудную клетку. Я знаю, что это ничего не изменит, не сотрёт предательство, не заставит Олега раскаяться, но мне плевать.
Я хочу, чтобы Ритка почувствовала хоть каплю той боли, что переживаю я. Чтобы знала, что просто так я это не оставлю. Не прощу ей. Что спокойствие с этого момента ей может только снится.
Я без труда нахожу её машину. Ту самую, что он ей купил. Ту, которой так гордилась, когда рассказывала мне о своём таинственном любовнике.
Я сжимаю баллончик в руке, встряхиваю его.
Щёлк – щёлк.
Первый росчерк.
Я не думаю. Просто действую.
Медленно, с отточенной ненавистью вывожу нецензурные слова на капоте, дверях, стекле. Линии жирные, кривые от дрожи в руках.
Готово.
Я отступаю на шаг и смотрю на свою работу.
Надеюсь, Ритка подавится злостью, когда увидит это. Да, по детски, но что еще я могу сделать? Пусть весь дом знает, как именно хозяйка этой машины заработала на нее.
Я когда-то читала в каком-то интернет-паблике историю, где жена распечатала листовки с любовницей мужа и засунула во все почтовые ящики ее дома. Тогда я поразилась, ну что за ерунда? Кто так делает? Ушла гордо и все. А сейчас я ее понимаю. По венам течет неконтролируемая злость и ненависть, а выплеснуть ее некуда.
И тут меня накрывает.
Я улыбаюсь почти удовлетворённо смотрю на чертову машину, а потом сразу же чувствую, как изнутри что-то ломается. Я задыхаюсь. Слёзы текут, неконтролируемые, горячие. Я опускаюсь на землю прямо рядом с машиной, сжавшись в комок. Наконец-то позволяю себе проявить слабость. Как жить дальше? Что теперь делать?
Всё, что я строила столько лет, разлетелось в прах.
* * *
К утру я добираюсь до серой пятиэтажки, которая когда-то принадлежала маме.
Я давно не была здесь. Проезжала мимо, пару раз думала: «надо бы продать», но так и не смогла. Эта квартира – часть меня. Здесь прошло всё моё детство, каждая стена пропитана воспоминаниями. Как можно было избавиться от неё?
И вот, видимо, настал её час.
Я выхожу из машины, беру чемодан из багажника и поднимаю голову. Дом выглядит ещё хуже, чем я его помнила. Лифта здесь нет, стены подъезда кажутся ещё более облезлыми. Запах сырости и старости бьёт в нос, когда я открываю дверь.
Боже, как я от этого отвыкла. Но ехать к родителям не вариант. Пусть я и выросла, даже в свои тридцать пять я для них все еще ребенок. Сейчас начнутся «я же тебе говорил» от отца и «перетерпи и все наладится» от матери. Ну уж нет, увольте. Лучше здесь в одиночку, чем уютной просторной новой квартире родителей.
Я привыкла жить в роскоши. В доме, где свежие цветы стояли в вазах каждое утро. Где уборку делала прислуга, а я могла себе позволить тратить дни на спа-салоны, магазины, вечеринки. Мне не нужно было думать о пыли, о сломанном кране, о грязных подъездах. Я готовила только тогда, когда сама хотела, в основном это были неудачные попытки испечь эклеры или печенье.
Но теперь я здесь.
Я медленно поднимаюсь по лестнице. Чемодан тяжёлый, каждая ступенька даётся с трудом. К третьему этажу меня уже бросает в жар, к четвёртому – ноги начинают ныть.
На пятом я замираю перед дверью.
Старый облезлый номерок на двери, знакомая ручка, которая шаталась еще когда здесь жила я.
Я достаю ключ, вставляю в замок, пробую повернуть. Ключ не проворачивается. Я дёргаю его сильнее.
О, нет!
Меня пробивает холодный пот. Я снова пробую, но замок будто заклинило.
Что за чёрт?
Эта квартира ведь моя. На меня ее отец переписал. Приданное как никак. Я не продавала её и уж точно не меняла замки. Я в отчаянии толкаю дверь плечом. Может, замок просто заедает? Здесь же столько времени никого не было.
Я всё ещё дёргаю дверь, когда слышу скрип соседней. Из квартиры выходит мужчина. Я замираю.
Высокий, накачанный, с татуировками, которые выглядывают из-под футболки. Волосы взъерошены, лицо слегка заспанное, но в глазах читается что-то опасное. Что-то, от чего по спине пробегает холодок.
На зэка похож, если честно. Меня аж пробирает от его вида.
Он стоит в дверях, смотрит на меня так пристально, что у меня по коже мурашки бегут.
– Ты кто такая? – его голос хриплый, низкий. – Чего так поздно скребешься в чужую дверь?
Я сглатываю, но стараюсь выглядеть спокойно.
– Вообще-то это моя квартира, – отвечаю твёрдо.
Он усмехается, наклоняет голову, разглядывая меня.
– Если твоя, то почему не заходишь? – спрашивает с откровенной насмешкой. – Врёшь, да? Вскрыть замок пытаешься?
– То, что здесь никто не живёт, не значит, что у квартиры нет хозяина, – я скрещиваю руки на груди, хотя внутри всё сжимается от страха. Откуда вообще смелости набралась с ним так разговаривать? – Просто замок заело.
Он медленно делает шаг вперёд. Я едва сдерживаюсь, чтобы не отступить.
– Дай посмотрю, – говорит он.
Я не двигаюсь, но он уже рядом.
Слишком близко.
От него пахнет чем-то терпким и табаком. Я чувствую жар его тела и невольно съёживаюсь.
– Ну? – его бровь вздёрнута.
Я молча отхожу в сторону.
Он берёт мои ключи, вставляет в замок, пробует провернуть. Немного давит на дверь плечом, снова крутит.
Щелчок. Дверь распахивается. Он удивлённо смотрит на меня.
– Реально что ли хозяйка?
Я нервно киваю, не находя слов. Господи, вернуться сюда уже не кажется мне такой уж хорошей идеей. По соседству когда-то милая добрая старушка жила, а сейчас какие-то криминальные личности. Вдруг он что-то со мной сделает?
Мужчина пялится на меня, потом хмыкает.
– Просто силы приложить надо, – спокойно говорит он. – Видимо, давно замком не пользовались, вот и запылился.
Я сглатываю, чувствуя, как сжимается мой желудок от страха. Ночь, ни одной живой души и рядом со мной этот… амбал…
– Спасибо, – выдавливаю я и, не дожидаясь ответа, быстро прошмыгиваю внутрь.
Закрываю за собой дверь, прислоняюсь к ней спиной и зажмуриваюсь.
Господи…
Кто этот человек? И почему он живёт в соседней квартире? Куда делась та старушка? Неужели квартиру продала или померла?
Глава 4
Я щёлкаю по выключателю, и свет, на удивление, загорается. Здесь пыльно до ужаса.
В воздухе висит тяжёлый, затхлый запах, от которого першит в горле. Всё такое же, как я помнила, но одновременно чужое, заброшенное.
Я здесь прожила до пятнадцати лет. Потом отец закончил строительство дома и мы перебрались за город. А когда родилась Лера, отец продал дом и купил квартиру неподалеку от нас, чтобы мама могла мне с дочкой в любое время помогать.
Я подхожу к окну и с усилием распахиваю створки.
Холодный ночной воздух врывается внутрь, пробираясь под одежду. Пусть хоть немного проветрится, а то дышать совсем нечем.
Я стою у окна, вглядываясь в темную улицу.
Вчера я жила в роскоши, где мне не нужно было ни о чём заботиться. Сегодня я стою в старой, пыльной квартире, которая давно перестала быть мне домом и понятия не имею, что меня дальше ждет.
Я не снимаю куртку. Просто заворачиваюсь в неё сильнее, кутаюсь, будто это может хоть немного согреть.
Потом поворачиваюсь, оглядываю комнату.
Пыльный диван, с продавленными подушками, но это сейчас не имеет значения.
