– Чем же? – поразился Петраков.
– Он не суда боялся, а семьи, – с уважением пояснил Николай Иванович. – Хорошая у них семья с хорошим воспитанием. Вот бы каждая такой была. Чтобы трусы и подлецы знали, что за мамкину юбку не спрячутся. Увы, много семей, где кровные узы понимаются неправильно. Человек закон нарушил, а родня ни капли не стыдится, старается свою «кровинушку» от наказания укрыть, оправдывает любое преступление, и в итоге сами члены семьи становятся соучастниками. Зайцевы не такие.
Капитан и сержант вернулись к текущим делам, и тогда-то Назаров заметил забытое на столе письмо от Петра Зайцева. Ну конечно же, ведь Рябцеву велели собрать личные вещи, поэтому он попросту проигнорировал бумагу, лежащую в стопке другой корреспонденции. Сержант не имел привычки брать документы со стола старшего по званию.
«Но почему Зайцев-то не потребовал вернуть письмо брата? Настолько переволновался, что позабыл? – недоумевал Назаров. – Я бы хотел держать при себе письмо брата со словами, уберегшими меня от опрометчивого поступка. А тут ведь не просто опрометчивый поступок, тут преступление, которое как нечего делать привело бы к порядочному сроку, а то и к расстрелу, смотря по обстоятельствам. Можно сказать, Петр брательника от казни спас… Или Иван не хотел привлекать к письму лишнего внимания?»
Назаров повертел листок в руке, подержал его напротив окна, проверив на просвет, потер бумагу пальцами, а затем повторил те же манипуляции с одним из листков, во множестве наполнявших папки на рабочем столе. Взгляд капитана посерьезнел. Николай Иванович поднял трубку и вызвал к себе Тимофеева с Петраковым, затем попросил соединить с Хабаровской лабораторией. Либо Петр Зайцев на Камчатке пользовался иностранной бумагой, либо дезертирство его брата было ловким обманом.
Глава 2
Из директивы начальникам Хабаровского, Забайкальского и Приморского пограничных округов от 13 апреля 1941 г.
…На границе с Японией и Маньчжоу-Го при несении пограничной службы следует избегать вооруженных столкновений и применения оружия без крайней необходимости.
Народный комиссар внутренних дел СССР Л. П. Берия
1
Катер с тремя вооруженными людьми в военной форме Квантунской армии достиг середины Уссури и теперь на невысокой скорости двигался вверх по течению. С правого берега за маневрами в десять глаз наблюдали бойцы 58-го погранотряда. На левом берегу реки находилась Япония.
Да, формально Япония была далеко отсюда, за морем, а по ту сторону Уссури лежало «независимое» государство Маньчжоу-Го, еще сравнительно недавно не существовавшее вовсе. Но с тех пор как в Дунбэй, то есть в Северо-Восточный Китай, в 1931 году вторглись самураи, география Азии радикально поменялась. Под боком у Советского Союза образовался марионеточный режим, территория которого использовалась Вооруженными силами Японии в качестве плацдарма для подготовки агрессии против нашей страны.
В то утро, четырнадцатого августа, дозорный сообщил о подозрительной активности на маньчжурской стороне Уссури, всего в двух километрах ниже по течению от Емельяновки. Погранотряд быстро достиг излучины, за которой начиналось село. В течение часа на противоположном берегу наблюдалось движение техники, которая затем скрылась по дороге, терявшейся среди дубового редколесья. На прибрежном песке отлеживались три катера, вокруг которых сновали вооруженные люди, примерно дюжина солдат. Затем суета прекратилась, команды расселись по местам, а спустя еще полчаса один из катеров отчалил и принялся дефилировать по фарватеру.
Сейчас катер отдалился, затем развернулся и столь же демонстративно пошел в обратном направлении, вниз по течению. Шум мотора нарастал.
– Возвращаются, – зачем-то прошептал рядовой Карпенко.
В шепоте не было ни малейшей необходимости. Японцы прекрасно знали, что за катером наблюдают, и намеренно ходили параллельно берегу, испытывая нервы пограничников. На то и был расчет. Единственная причина, по которой комвзвода Павлов заставил отряд укрыться за стеной прибрежных зарослей, – опасение, что ребята могут случайно, из-за нелепого недоразумения поймать самурайскую пулю.
На втором заходе катер двигался ближе к берегу, чем в первый раз. Провокаторы с нескрываемым презрением показывали, что вольны вытворять любые фокусы, поскольку наказания все равно не последует. Катер прошел совсем рядом, так, что пограничники различали черты лиц сидящих в нем. Один из японцев, сухопарый, с вытянутым лицом и впалыми щеками, поднял со дна катера обернутый полотнищем шест и развернул материю. Над головами солдат заколыхался белый флаг с алеющим солнцем посередине, испускавшим в разные стороны толстые лучи.
– В прошлый раз с двумя прапорами ходили, с японским и немецким, – не унимался Карпенко, словно кто-то из товарищей успел забыть представление в минувший четверг.
– Вот гады! – в ответ процедил сквозь зубы самый молодой в отряде, рядовой Резепов.
Пограничники мысленно проклинали необходимость соблюдать условия нейтралитета, который развязывал самураям руки, и с восторгом вспоминали начало года. Разгром фельдмаршала Паулюса под Сталинградом изрядно напугал японцев, вынудив их отложить планы нападения на СССР, причем, казалось, надолго, если не навсегда. Правительство и высшее командование Японии в ответ на возмущение Гитлера об отсутствии поддержки высказывали резонные опасения, что вторжение Квантунской армии в Приморье лишь повторит «номонганские события», как при дворе микадо именовались бои в районе Халхин-Гола, произошедшие четыре года тому назад. Жуков тогда преподал воякам хороший урок.
В результате на пару месяцев японцы присмирели. Шпионских вылазок меньше не стало, конечно же, зато резко пошло на убыль число провокаций. Никаких комедийных «десантов» вдоль Уссури и Сунгари с февраля по март, благостное время покоя. Затем испуг прошел, вернулась наглость. Существенно преобразило, электризовало маньчжурскую границу наступление вермахта под Курском, словно восточная империя в отчаянной попытке возжелала использовать шанс запрыгнуть в последний вагон уходящего поезда всемирной истории. Возобновились острые инциденты, каждый из которых грозил обернуться военным конфликтом с непредсказуемыми последствиями.
Войны в Приморье не хотела ни наша сторона, ни вроде бы японская. Но мы вели себя тише воды, ниже травы, дабы не предоставлять поводов для нападения. Агрессивный сосед не собирался угомониться. Или он рассчитывал на то, что стоит нам поддаться на провокацию и сделать первый шаг, как союзники немедленно обратятся против СССР и тогда Красной Армии придется воевать в одиночку против целого мира?
Сегодняшняя выходка на Уссури не отличалась от десятков предыдущих. Катер вновь стал удаляться и вскоре скрылся за одним из островков, обильно поросшим осокой. Мотор затих, отчего трудно было сказать, заглушили его или же просто японцы уплыли восвояси. Или они планируют десант в другом месте? Вряд ли. Если бы хотели высадиться тайно, то изначально не стали бы привлекать внимания. Нет, они вернутся.
– Усилить наблюдение! – скомандовал Павлов.
Тарахтение мотора возобновилось. Из зарослей осоки в небо взмыли несколько птиц, прежде чем катер показался вновь. На третьем заходе он достиг прибрежной песчано-галечниковой косы и начал сбрасывать скорость.
Пулеметчик Данилин повернулся с боку на бок и положил руку на «максим», приняв позу отдыхающего, хотя в глазах бойца читалось напряжение. Комвзвода поднялся из зарослей и, укрываясь за стволом корявого дуба, прокричал, что японцы нарушат советскую границу, если высадятся на левый берег. Японского Павлов не знал, но заучил достаточно фраз, необходимых в подобных ситуациях.
– Требую становиться на фарватер! – прокричал комвзвода, обращаясь к визитерам.
Согласно директиве начальникам погранокругов попытки высадки на советский берег пограничниками должны пресекаться, плавсредства и экипаж задерживаться, но в случае с вооруженными людьми в обмундировании это означало бы военное столкновение. Что же предпримет враг?
Экипаж, казалось, подчинился. Катер не стал приближаться к берегу, он уткнулся носом в загнутый хвост косы, и команда дружно сошла на хрустевшую гальку. Формально солдаты находились почти на середине реки и причин вытеснить их оттуда не имелось. Сухопарый воткнул шест в грунт и прикопал ногой для большей устойчивости. Налетевший ветерок распрямил полотнище. Над рекой, у самого советского берега, реял чужой флаг.
– Глянь, что творят! – возмутился Резепов.
Двое других японских солдат, перебрасываясь фразочками, наблюдали за работой сухопарого, а когда тот с довольным видом завершил дело и веселым тоном что-то сказал приятелям, все трое загоготали. Затем самый низенький из них, на лице которого красовались тонкие усики, повернулся спиной к берегу и хлопнул себя обеими ладонями по заднице. Новый взрыв хохота.
– Эх, сейчас бы ему солью зарядить… – мечтательно произнес Карпенко.
Данилин без комментариев повернулся на другой бок, укладываясь поближе к «максиму».
– Даже не думать о стрельбе! – встревоженно скомандовал комвзвода.
Но приказ не подействовал. Резепов не вытерпел издевательств и со словами «Хотя бы флаг им порвать» высунулся из зарослей, вскинув винтовку. Грохнул выстрел, и в полотне образовалась дыра. Трое незваных гостей попадали на песок, а со стороны катера раздалась ответная очередь. Провокаторов прикрывал четвертый, все это время таившийся на дне катера и, очевидно, державший береговую полосу на мушке пулемета.
От противоположного берега выдвинулись два других катера, поспешивших, ускоряясь, на подмогу первой команде.
– Отставить! Не стрелять! – выкрикнул Павлов, чудом не задетый пулеметным огнем.
Но из пограничников никто не стрелял, все смотрели в сторону Данилина. Он тряс за плечи Резепова и громко звал его: «Ильдарчик! Ильдарчик!» Паренек не отвечал, по его груди растекалось огромное темное пятно.
Катера подкрепления уже достигли середины реки, до косы оставалось всего ничего. Через пару минут по берегу будет открыт шквальный огонь, и если не сдержать противника, то весь отряд поляжет на месте. Пока что невидимый пулеметчик молчал.
Неужели вот он – очередной «инцидент», которые так любила устраивать японская военщина по всей Азии и которые всегда приводили к жестокой войне?
– Что с ним? – тормошил Данилина Карпенко, затем, не дождавшись ни слова, принялся расстегивать на Резепове гимнастерку, чтобы осмотреть ранения.
Катера остановились у косы; с них никто не высаживался, японские солдаты оставались на своих местах, целясь в берег из винтовок и пулеметов. Трое «десантников» проворно вскочили с песка и запрыгнули в свой катер, после чего флотилия отчалила и двинулась прочь. Рваный флаг по прихоти ветра помахал им на прощание.
В зарослях осоки на подстилке из опавшей дубовой листвы умирал человек.
2
Конечно, капитан мог крупно ошибаться: определить производителя бумаги на ощупь невозможно. Но листок, на котором Петр Зайцев накорябал своим неуклюжим почерком письмо брату, едва заметно отличался по качеству от бумаги, на которой привыкли писать Назаров и его сослуживцы. Хотя возможно, в Петропавловск-Камчатский поставляют писчую бумагу с другой фабрики.
В немалой степени смущал и тот факт, что в предыдущие годы разведку нашей территории самураи выполняли неглубокими «булавочными» уколами, когда агенты не уходят в тыл далее двадцати километров от границы. Лишь немногие лазутчики получали задание достичь линии Дальневосточной железной дороги. Зайцев же сел на поезд от Лесозаводска до Хабаровска. Немалый такой маршрут, надо сказать.
Если это шпионаж, то какие цели преследует столь рискованное задание? И почему агент так плохо оснащен? Если считать за текущий год, с 1 января и до 14 августа, когда на станции задержали Зайцева, пограничниками и органами СМЕРШ на границе с Маньчжурией и Японией задержано 522 человека, по большей части это контрабандисты, провокаторы, необученные диверсанты или лазутчики, а также распространители пропагандистских материалов. Профессиональных агентов, прошедших перед выброской спецподготовку, задержано всего 24 человека. Все они имели при себе фотоаппараты, а иногда и радиостанции. Зайцев путешествовал налегке. Много полезной информации он бы не перевез, разве что обладает феноменальной памятью.
Неважно, лабораторная проверка подозрительного листка бумаги никогда не лишняя. Как говорится, «лучше перебдеть, чем недобдеть». Одновременно следует связаться с Петропавловским портом и получить информацию от Петра Зайцева. Кроме того, необходимо срочно отправить человека в колхоз «Пограничник», чтобы допросить других членов семьи Зайцевых. Пусть едет старший лейтенант Михаил Тимофеев, он как раз освободился, и захватит с собой недоверчивого Валентина Петракова.
Ивана Зайцева по прибытии в Хабаровск повторно задержать до выяснения всех обстоятельств.
«Неужели Валька был прав? Почему же я ничего не увидел? – терзал себя вопросами Николай Иванович. – Купился на красивую историю о несостоявшемся дезертирстве. Старею, размяк».
С годами у чекиста могут быть две причины, по которым он может сойти с прямого пути: особист становится либо мягче, либо жестче. И то и другое для работы одинаково вредно. Мягкий благодушествует, склонен к попустительству и всепрощению, обладает пониженным чувством опасности. Жесткий, заматеревший чересчур подозрителен, склонен к самоуправству, безразличен к человеческим судьбам, забывает, что поставлен на свой пост защищать людей, а не ломать им жизни.
Прибыл старший лейтенант, но Назаров не успел изложить ему свои планы, так как Тимофеев рапортовал о провокации на Уссури в районе Емельяновки. Ситуация требовала личного присутствия капитана на месте происшествия. В Приморском округе впервые произошло убийство пограничника в ходе провокации, до этого подобные трагедии изредка случались только в неспокойном Забайкалье.
– Выезжаем туда немедленно, – распорядился Назаров. – Скажи Клавдеичу, чтобы заводил машину. Чем заняты Петраков с Рябцевым?
Ответить Тимофееву не дали. В дверном проеме возник Петраков, доложивший о массовом появлении шаров-пилотов близ Имана.
– Запускают с горы Циньюнь. – Валентин назвал небезызвестную гору по ту сторону границы, удобный наблюдательный пункт, откуда хитрый противник, затаившись, нередко следил за нашими землями. – Вылетело штук десять, если не больше.
Шарами-пилотами на языке контрразведки закрепился обычай обозначать заурядные надувные шарики из резины, которые так нравятся детворе, но отличаются от них тем, что наполняются не воздухом, а водородом, чтобы завезти на советскую территорию особый груз – листовки, полные призывов к сотрудничеству с японцами, воспеваний военного могущества Японии и обещаний «сладкой жизни» в случае измены. Короче говоря, все, что выкрикивают из кустов советским пограничникам китайские нищие, которым японцы платят пару грошей за пересечение границы ради проведения идеологических диверсий с сомнительным успехом: «Рус, идь сюда, тута хорош!»
По инструкции все эти листовки требовалось собрать и не допустить их распространения среди местных жителей и красноармейцев. Назаров сильно сомневался, что подобной примитивной макулатурой японцам удалось бы добиться разложения советских граждан, в особенности – личного состава погранвойск. Пускай бы треклятые бумаженции валялись и гнили на земле, тем более что большинство из них наверняка упали вдали от жилья, где-нибудь в чаще. Но приказ есть приказ.
Кроме того, в нелепом приказе присутствовала своя логика и гуманность. Стоит оставить листовки, как их непременно подберет какая-нибудь любопытная дура (и она не одинока!), примется разносить по округе, зачитывать вслух соседям, а чекистам потом бедняжку арестовывай. В глазах правосудия она виновна. Получи, злодейка, десять лет лагерей, а дома останутся трое детишек мал мала меньше, которым расти без мамки до окончания школы. Хорошо, если война у них отца не забрала, а если забрала? Право же, детям лучше с дураками-родителями, чем без них.
Это означало, что делом Зайцева заниматься некому, на сегодня все подчиненные Назарова загружены по горло – те, кто не выезжал к месту провокации, где погиб пограничник, выдвигаются под Иман часов пять потрудиться дворниками, то есть собирать японские листовки.
«Хорошо, хоть успел направить запросы в хабаровскую лабораторию и Петропавловский порт», – подумал Николай Иванович.
Его обуревало желание подкинуть работенку коллегам из Хабаровска, поручив им проверить, сошел ли Зайцев с поезда и прибыл ли в часть. После секундного колебания Назаров поднял трубку и попросил телефонистку соединить его со старшим лейтенантом Мелентьевым.
Леонид Дмитриевич был Назарову симпатичен. Бывает такое, что почти незнаком с человеком, но чувствуешь к нему искреннее расположение и доверие. Назаров из когда-то зачитанного личного дела Мелентьева помнил лишь, что тот родился в 1913 году под Ленинградом, а в 1932 году был призван в РККА. Вот, пожалуй, и все. Как этот человек попал в НКВД, Николай Иванович успел забыть, а может, и не знал никогда наверняка. Черты лица, поступки, манера речи старшего лейтенанта – все в нем говорило о его надежности. Нельзя сказать, что к другим сотрудникам капитан испытывал недоверие, и все же если кому-то в Хабаровске и следует поручить проверку Зайцева, то определенно Леониду Мелентьеву, который сделает все как надо и перезвонит, чтобы сообщить о результатах.
Переговорив с Мелентьевым, Назаров помчался во двор, где капитана поджидал «виллис». Ефрейтор Семен Кириллов, для друзей – Клавдеич, сидел за рулем и о чем-то размышлял, положив ладонь на подбородок и разглаживая указательным пальцем пышные усы, из-за которых сослуживцы постоянно сравнивали его со Щорсом. Тимофеев стоял рядом с машиной, притопывая от нетерпения, и курил.
– Понеслись! – скомандовал Назаров, усаживаясь в машину.
В дороге он поделился с Тимофеевым своими подозрениями и посвятил в планы на ближайшие дни. Старшего сержанта Назаров с первого дня знакомства воспринимал как надежного помощника, считал правой рукой, постоянно вовлекал в обсуждение рабочих вопросов. Оба обращались друг к другу на ты.
– Если Зайцев все-таки японский агент, то что это означает? – спросил Михаил.
– То, что никакого Ивана Архиповича Зайцева в природе не существует, – ответил Назаров, называя вещи своими именами. – Его биография является тщательно продуманной легендой.
– Получается двойная легенда, – задумчиво проговорил Кириллов, встревая в разговор.
– Верно подмечено, Клавдеич, – откликнулся Назаров на реплику шофера. – Легенда как бы составлена из двух слоев. Первый слой сгодится для поверхностной проверки, это глупенькая история о бойце, отставшем от поезда. Второй слой легенды более изощрен и способен выдержать более строгую проверку, это история о несостоявшейся попытке дезертировать.
– Я про двойные легенды у шпионов никогда не слыхал, – произнес пораженный Тимофеев, – только в приключенческих романах читал.
– Это не писательский вымысел, поверь, – убежденно сказал Назаров. – Изредка зарубежные разведки, в первую очередь абвер, придумывают многослойные легенды, некоторые мои коллеги сталкивались с подобными случаями. Разумеется, двойная легенда готовится для агента высокой квалификации, исполняющего сложнейшую миссию.
Тимофеев обратил внимание на упоминание германской разведки. Ведомство Вильгельма Канариса с начала Второй мировой получило широкую известность в качестве одной из лучших разведслужб Европы.
– Абвер? А японцы что? – поинтересовался Михаил.
– Японцы пока что ничего подобного не практиковали, но они быстро учатся. А спецов для составления правдоподобных легенд в их распоряжении хватает.
Тимофеев дальнейших вопросов не задавал, он уже вник в особенности шпионажа против СССР. И гитлеровский абвер, и японский Второй отдел опирались при разработке легенд и планировании операций на специалистов, блестяще знающих географию и экономику нашей страны. Эти кадры формируются в основном из белоэмигрантов, в некоторых случаях – из перебежчиков и других изменников Родины.
– То есть, если ты прав, Зайцевых у нас, в Бикине, нет и не было никогда?
– Фамилия, к сожалению, распространенная, – возразил Назаров, – так что можно не удивляться тому, что в Бикине действительно проживает семья Зайцевых. Даже наверняка найдется, и не одна. Придется разбираться очень долго: «Есть ли в вашей семье сын Иван, есть ли у него брат Петр, кто и где служит?» В любом случае легенда шпиона будет отличаться от биографии реального Ивана Зайцева, если таковой живет где-то в наших краях. Если вам с Петраковым повезет, то на все Приморье окажется один Иван Зайцев, и то – старый дед, сто лет в обед.
– Я что-то не надеюсь на везение.
– Правильно делаешь, Тимофеев, – согласился капитан. – Обязательно подключи к делу милицию, вдвоем вы не справитесь. Бикин не такой уж маленький. Но все это завтра, а сейчас нас ждет другая работа.
И ожидавшая их работа отняла у Назарова время до самого вечера. Когда он, измотанный и голодный, вернулся в свой кабинет, заходящее солнце розовыми лучами золотило стены и бедную обстановку, приглашая отдохнуть с дороги, но Николай Иванович вызвал секретаря и спросил, есть ли новости о Зайцеве.
Результаты экспертизы, разумеется, еще не были готовы, их следовало ждать на следующий день. Мелентьев звонил и отчитался, что Зайцев в Хабаровск прибыл, в часть поступил, но дальнейшая информация о бойце отсутствует. Возможно, его полк уже отправили на фронт и сию минуту рядовой под стук колес минует Благовещенск, направляясь в сторону грохочущего опаленным металлом Курска.
Единственная ценная новость за день – ответ из Петропавловска. Порт откликнулся быстро и дал подробный отчет, дотошно записанный секретарем. Петр Зайцев полностью подтвердил правдивость биографии брата и в точности повторил рассказ об истории их семьи.
3
На следующее утро Назаров внезапно отменил свое решение отправлять Петракова в колхоз на поиски Зайцевых.
– Поедем вдвоем, – объявил капитан Михаилу Тимофееву и велел отдать распоряжение Клавдеичу заводить машину.
Обращаться в милицию за помощью не понадобилось, так как председатель «Пограничника» прекрасно знал Зайцевых, много поведал об их семье и подсказал, где найти их избу, попутно предупредив, что Архипа Петровича дома не застать, поскольку по поручению председателя глава семейства уехал на закупки во Владивосток.
Чекистов встретила мать Ивана и Петра, невысокая женщина сорока шести лет. Она пригласила их в избу и предложила садиться.
– Беспокоиться не о чем, Татьяна Федоровна, – располагаясь за столом, завел разговор Назаров. – Возникла небольшая путаница с документами вашего сына Зайцева Ивана Архиповича, нас прислали разобраться. Это ведь ваш младший сын, верно?
– Верно, – настороженно ответила Зайцева и замолкла, смутно опасаясь дурных новостей.
– Стало быть, двадцать пятого года рождения?
Она нервно кивнула, дернув плечами.
– Очень хорошо! Вот и разобрались, – радостно произнес Назаров, потирая руки, словно на самом деле узнал все, что нужно, и собирается уходить. – Получается, в военкомате Ивана перепутали со старшим братом, с Петром.
– Да как же так? – недоумевала женщина.
– Ошибка при заполнении анкеты. Людей-то сколько через военкоматы проходит! Стали перепроверять данные, а тут всплыло имя другого Зайцева. Они ведь оба родились в Бугурусланском уезде?
Она вновь кивнула.
