Ксавье О. Холлоуэй "Комикс"

– Расскажи что-нибудь.

– В смысле? – настораживается старик.

– Ну, побубни что-нибудь. Я устала, мне нужно расслабиться перед его приходом. Что у вас нового?

– Да ничего… Что у нас может быть нового? Наш район скучен. Здесь ничего не происходит, тоска. Вы ведь и сами все знаете… Смешно. Сюда полиция нос не сует уже лет десять… Кто бы мог подумать лет сто назад, что проститутки превратятся в обычных клерков с зарплатой, профсоюзами и пенсией. Хотя, чего там, даже геи теперь, оказывается, не извращенцы, а простые обыватели.

Валери пожимает плечами. Бармен ставит перед ней чашку и наполняет ее из чайника.

– Ну, а у тебя миссис есть или ты из обывателей? – Отпивает чай.

– Моя миссис умерла восемнадцать лет назад.

– И ты не нашел новую?

– Нет. Мне больше никто не нужен. Да и вообще, чем старше становится человек, тем он меньше интересуется этим миром и тем меньше мир интересуется им. В детстве в любой момент можно нарваться на неприятности. Не знаю, как у вас, а у меня все детство состояло из встреч и открытий. Сейчас я могу часами ходить по улице, и на меня никто не обратит внимания. И я ни на кого не обращаю внимание.

– Грустную историю ты рассказал… – Валери выдыхает дым и задумывается.

Открывается дверь, и входит он.

Старина Браун отворачивается. Валери быстро тушит сигарету, встает, поспешно хватает шарф и перчатки.

* * *

Высокое кресло. Тяжелая старинная лампа на столе. Трость. Черная борода. Черные с проседью немного вьющиеся волосы зачесаны назад. Дорогой костюм в тонкую полоску. Взгляд тяжелый, едкий. Дым. Трубка. Голос хрипловатый, приглушенный:

– Что нового?

– Все, как мы задумали. Я только беспокоюсь, не станет ли он слишком агрессивным? Вернее, не станет ли он слишком агрессивным раньше времени? – Валери стоит напротив Файерса, тень от абажура скрывает ее голову и шею.

– Не волнуйся, наш паладин не может совершить ошибку. Все, что он делает, – предначертано. Полиция идет по следу?

– Конечно.

– Тогда давай посвятим время тому, чему хотели. Я не люблю менять планы.

Валери руками крест-накрест спускает платье с плеч на бедра. Файерс выключает лампу на столе. Сумрак окутывает комнату. Набалдашник трости поблескивает в ответ заглянувшей в окно луне.

* * *

Изображение в телевизоре: за столом сидит Уэйд в помятом костюме.

«…основная версия – террористический акт с применением психотропных средств. Винни Купер и все представители его штаба взяты под стражу как организаторы мероприятия. Федеральная служба ведет расследование.

Слава богу, никто не погиб, но в кинотеатре было более трехсот человек. Большинство из них сейчас находится в больницах города в тяжелом состоянии».

Сменяется несколько каналов, и экран гаснет.

Серый пульт на белой тумбочке.

Больничная палата. Возле чернеющего окна – койка, на которой лежит Гомес. Капельница. Входят два врача.

– Ты думаешь, один из тех?

– Вряд ли. Мне рассказывал знакомый из центральной клинической, что все, кого к ним привезли, свихнулись – их привязывали к кроватям, все кричали. Там до сих пор не могут понять, что с ними. Все анализы чистые.

– А когда это было? Позавчера?

– Ага.

– Да, не сходится. Этого нашли на улице без сознания.

Гомесу снится дождь.

Дождь.

Туманный переулок. Он бежит, натыкаясь на мусорные баки, падает, поднимается, снова бежит.

Его настигает темная фигура и валит прямо в лужу на асфальте. С разных сторон слышится противный писк – из мусорных баков выползают крысы. Он закрывает лицо руками. Крысы набрасываются на него. Крик.

Гомес просыпается в ледяном поту. Привычно тянется за сигаретой, но вспоминает, что он в больнице, что капельница… Слышен дождь. Где-то вдалеке грохочет метро. Включает телевизор. Очередные новости. Выключает звук и задумывается. Пытается вспомнить все, что с ним произошло за последние дни…

«Интервью. Да интервью… Утром, после проклятого кинотеатра… Что было потом? Что было потом?.. Что…»

Тут его взгляд натыкается на Эвила в телевизоре.

Гомес свешивает голову с кровати и блюет желчью на пол.

В комнату вбегает медсестра…

* * *

Светится монитор. Фигура спящего за столом Уэйда отбрасывает на стену громадную тень. Один из окурков еще тлеет в пепельнице. Бутылка виски почти пуста.

Уэйду снится туман.

Туман.

Фонари. Свет нитями тянется сквозь воздух. Все поверхности в капельках влаги. Длинный-длинный переулок между небоскребами.

От стены к стене шныряют бродячие коты и собаки.

Все черно-серое.

Крик.

В переулок забегает человек – его видно только в пятнах света от фонарей. Он появляется и пропадает. Появляется и пропадает. За ним на расстоянии трех фонарей мчится какое-то существо.

Человек бежит все медленнее.

Два фонаря.

Один фонарь.

Темнота.

Рычание. Всхлип. Крик. Удары. Возня. Рычание.

В последнее пятно света, сливаясь с капельками влаги, заползает кровавый ручеек.

Уэйд просыпается и долго не может понять, где он. За окном предрассветная синева. Смотрит на руки. Кажется, что они в крови. Зажмуривается. Звонит телефон.

Открывает глаза.

Руки чисты.

Пытается ответить на звонок, но не успевает. Номер не определяется.

Тишина. Уэйд зевает, встает с кресла. Кости ломит. Он потягивается, хрустнув суставами. Выливает в кофеварку вчерашний кофе. Подходит к окну: фонари выключены, все серо, туман стал тяжелее – видно, как в воздухе лениво кружатся мелкие капельки. Кофеварка пищит.

* * *

Медсестра заходит в больничную палату – постель пуста, капельница опрокинута.

Часть вторая

Как в кино

Гомес заходит в свою квартиру, включает свет и получает удар в челюсть.

Боль.

Он едва удерживает равновесие.

Следующий удар сбивает его с ног.

Падая, он бьется головой о стену.

Новая боль в виске заглушает старую.

Гомес ничего не понимает: «Кто? За что?»

Ему забавно: «В этих случаях принято думать, это какая-то ошибка».

Он улыбается. Кровь обильно стекает на подбородок.

Что-то мешается во рту.

Десна пульсирует.

«Соль».

В ушах звон.

Гомес видит перед собой плинтус, кусок обоев и мерзкие узоры грязно-коричневого цвета.

«Линолеум».

Он дотрагивается до подбородка, смотрит на окровавленные пальцы.

Все еще улыбается.

Изо рта прямо в маленькую красную лужицу друг за другом вываливаются два зуба.

«Как капли».

Боль возвращается, он морщится.

Слышит, как кто-то ходит по комнате.

Шорохи, шелесты.

«Тишина».

Ему почему-то смешно.

Смеяться не получается – вырывается что-то между взвизгиванием и мычанием.