– Она старше на два года училась, окончила школу уже. Но никто из выпускников с ней не общается.
Поразительно, какая разница была во внешности двух девушек, являвшихся почти ровесницами. Я продолжала разглядывать Ярославу, силясь найти в ее чертах сходство с собой. Но девушка быстро отвернулась к матери. Та, должно быть, снова рыдала. Я вздохнула, испытывая какое-то непонятное щемящее чувство.
Алиса продолжала шепотом докладывать, кто заходит в автобус, пока он не заполнился. Последней вошла мать моей новой знакомой – женщина с усталым, но собранным видом, и принялась всех пересчитывать. Из чего я заключила, что она принимала участие в организации похорон. Я вдруг подумала, что, возможно, занимаю чье-то место. Однако встать сейчас и выйти было бы крайне странно. Тем более что моя соседка продолжала рассказывать историю о друге Иванова, который не смог приехать на похороны, и просил сделать видеозвонок с кладбища, чтобы он имел возможность проститься с покойным.
– И кто будет звонить? Убитая горем вдова? – возмутилась я.
– Да никто не будет, вот еще! Но сам факт, надо же такое придумать! Совсем они в этой Москве не от мира сего… – Алиса насторожилась. – Ты не оттуда, случайно?
– Нет, – поспешила я успокоить собеседницу.
– Ну я и смотрю, ты мне сразу понравилась. Еще в церкви.
Я смутилась, не зная толком, как воспринимать ее слова. К счастью, девочка продолжила травить байки про соседей и коллег. Я силилась запомнить все имена, а также кто кому и кем приходится, надеясь узнать что-то о родне, когда услышала, как женщина, сидевшая позади нас, вполголоса обратилась к своей соседке:
– А этих-то видела, из администрации? Лица скорбные состряпали, а сами небось рады, что не видать городу теперь реабилитационного центра.
Я сразу вспомнила наш вчерашний разговор с нотариусом.
– Интересно, на кладбище явятся?
– Хватит наглости, не сомневайся! Еще и речь на поминках толкнут.
– Ну уж туда вряд ли поедут, – засомневалась собеседница.
– Скорее закатят пьянку у себя, отметят, – хмыкнула женщина.
Алиса продолжала что-то говорить, склонив голову в мою сторону, а я – кивать в такт ее словам и движению автобуса.
Когда мы подъезжали к кладбищу, я уже знала, что родители Аркадия Александровича скончались: мать в прошлом году, а отец гораздо раньше. Родных братьев и сестер у него не было. Кто-то из двоюродных хотел приехать, но Алиса не знала, добрались или нет. Нескольких чужаков она из собравшихся в храме вычислила. Я была в их числе, но слишком молода для подобного родства – так рассудила сама девочка.
Выходило, что жена Иванова, Людмила Борисовна, и ее дочь Ярослава – вот и вся моя родня среди тех, кто приехал на похороны. Если, конечно, никто из двоюродных дядюшек или тетушек не подтянется.
Что-то, и вероятнее всего, это были здравый смысл и трезвый ум, подсказывало мне, что две эти женщины вряд ли будут в восторге от внезапного появления здесь внебрачной дочери усопшего. Поэтому, едва после кладбища мы вернулись в город, я предприняла попытку к отступлению. Однако Алиса, быстро раскусив мои намерения, буйно запротестовала. Дабы не привлекать к своей персоне ненужного мне сейчас внимания, я смиренно позволила увести себя за руку в сторону вытянутого одноэтажного строения с огромными окнами.
В столовой был накрыт длинный стол, вдова с дочерью сели во главе, а мы с Алисой и ее мамой заняли места ближе к выходу. Раиса, так звали мать девочки, выбрала такую рассадку неспроста – ближе к кухне, женщина продолжала ответственно контролировать все процессы. Ну а мне грела душу мысль, что близость к улице даст мне возможность в скором времени ретироваться.
Я ковыряла ложкой кутью, чтобы хоть чем-то занять руки, и внимательно слушала трогательные речи о покойном от присутствующих. По всему выходило, что отец мой был человеком широкой души, отличным хирургом, прекрасным руководителем и образцовым семьянином. Последнее утверждение казалось мне спорным, ведь, как я успела узнать, Иванова была его второй женой. И уж если говорить об идеальном отце семейства, следовало вспомнить хотя бы о моем существовании… Впрочем, человеку ничто не мешало с годами остепениться. Хотя моя мудрая мать всегда твердила, что брак может быть только один, все остальное – фикция и никчемные попытки кому-то что-то доказать. Опыта в этом деле ни у нее, ни у меня не было, поэтому и проверить утверждение мне пока не довелось.
– Добрый день, скажете что-нибудь об отце? – услышала я голос дочери Иванова. – Я, кстати, Ярослава. А вы?
Она подошла к блондинке из гостиницы, которая сидела за столом напротив меня, и теперь стояла, выжидательно на нее глядя.
– Елена Геннадьевна, – спокойно ответила девушка. – Коллега. Возьму слово чуть позже.
– Где вы вместе работали?
– В Москве.
– Ясно. – Ярослава поджала губы и отошла в сторону окна, где стояли двое молодых мужчин в темных пиджаках. Один был высоким, смуглым, вид имел какой-то уж очень сосредоточенный, а второй, напротив, казался растерянным, измученным, словно толком не спал последние дни.
Я испугалась, что сейчас девушка заинтересуется и моей персоной. Я понятия не имела, знает ли она о моем существовании и будет ли рада знакомству.
– Ты смотри, – зашептала Алиса матери, – Яська сестру ищет!
Раиса коротко кивнула, не пожелав развивать разговор. Тогда словоохотливая соседка переключила внимание на меня.
– Тут такое дело, нарочно не придумаешь, – заговорщически зашептала она. – Короче говоря, Аркадий Александрович признался своим, что у него кроме Ярославы дети есть. Она-то всю жизнь думала, что единственная и неповторимая, но оказалось, что нет!
– Ничего он не признался, – тихонько фыркнула Раиса. – Дураком-то не был, поди. И не узнали бы они никогда от него. Зря, что ли, Аркадий столько времени тайну хранил?
– Ну да, – согласилась Алиса. – Там как вышло, он попросил помощи в поиске своих детей у московского приятеля.
– Того самого, что видеотрансляцию погребения хотел организовать? – не удержалась я.
– А кто его знает, – хохотнула девчонка. – Не удивлюсь. Так вот, тот ему прислал письмо электронное. Иванов его на рабочем месте читать стал, не удержался. Тут я его понимаю на все сто: я бы тоже ни о каких делах думать не смогла, пока не узнала бы, что там. Любопытно же! Ну вот, читает он, значит, и тут в кабинет к нему врываются Людмила Борисовна с Сонькой, – тут Алиса кивнула на одну из двойняшек, брюнетку, что сидела по диагонали от нас. – Срочная операция нужна, после аварии парнишку привезли. Иванов и подскочил в одну секунду, помчался в операционную.
– Какой же светлый человек, невероятный специалист, – тихонько прокомментировала Раиса. – Сколько боли за ближнего…
Она невольно слушала рассказ дочери, который наверняка был ей прекрасно известен. Женщина трудилась в одном коллективе со всеми действующими лицами.
– В общем, прочитала Иванова переписку ту, вот так и узнала, что у муженька, помимо Ярославы, дети имеются.
Я сидела, опустив взгляд в тарелку, и рассматривала лужицу меда, растекшуюся в липкое пятно неровной формы рядом с ноздреватым блинчиком. Вот сейчас Алиса спросит меня: «Кстати! А уж не ты ли тот самый внебрачный ребенок?» Но она не задавала вопросов, продолжая увлеченно рассказывать мне историю, которую считала очень занятной:
– Такое она там учудила, в кабинете-то!
– Чуть технику казенную не разбила, – добавила Раиса.
– Сонька как увидела, что Людмила Борисовна творить начала, сразу на помощь звать бросилась. Мамка-то первая прибежала, кабинеты рядом.
Раиса усмехнулась:
– Да там чуть ли не парень после аварии с операционного стола вскочил, так Иванова буйствовала.
– Вот не понимаю я все-таки, – нахмурилась Алиса. – Ну есть еще дети, и что? Или он ими обзавелся, будучи уже женатым на Людмиле Борисовне?
Мать спокойно ответила дочери:
– В подробности она не вдавалась, да и успокоилась быстро. Выпустила пар, а потом мир да любовь пышным цветом. Все-таки женщина взрослая, понимает, поди, что воздух сотрясать – дело неблагодарное. Детей обратно-то не родишь. Да и жили они с Ивановым душа в душу. Так, мелкие ссоры в какой семье не бывают? А после кончины его так и вовсе сказала мне: «Хорошо бы познакомиться».
– С кем? – удивилась Алиса.
– С детьми его.
– Это еще зачем?
– Все-таки Яськина родная кровь, как ни крути.
– А их позвали? – любопытствовала Алиса.
– Почем мне знать? – пожала женщина плечами. – В списке гостей не было. Да и непонятно, успел ли Аркадий детей-то найти.
– А их, кстати, у него сколько? Ну, не считая Яськи? – не унималась девочка.
– Сонька рассказывала, – сообщила Раиса с важностью, будто речь шла о сведениях государственной важности. – Она осталась в кабинете, когда Людмила за компьютер-то мужний засела, что кричала что-то про дочь. А потом и вовсе вопила: «И сын!» Но кто его знает, что там на самом деле. Может, сокрушалась, что сейчас о дочери узнала, не ровен час, и сын объявится? Кто его знает, что она там себе надумала.
Выходит, о моем существовании женщины в доме Ивановых знали. Новость о том, что Ярослава – не единственный ребенок главы семьи, восприняли скверно, но потом вроде бы страсти улеглись и они худо-бедно свыклись. Людмила даже обмолвилась, что не прочь была бы свести знакомство. Интересно, она это для красного словца среди коллег бросила или и в самом деле желала встречи?
– Может, они просто вид делали на людях, что все хорошо, а дома Людмила Борисовна ему мозг выносила? Вот и не выдержало сердце…
– Тише, – шикнула на дочь Раиса.
Алиса тут же замолчала. То ли добавить к увлекательной истории было нечего, то ли гадала, сколько на самом деле у покойного было детей. А может, и вовсе ждала от меня какой-нибудь реакции. Я продолжала смотреть в тарелку, боясь поднять на соседок взгляд, словно нашкодивший ребенок.
Судя по всему, нотариус не лукавил: ни о каком убийстве речи не было, и Иванов скончался от проблем со здоровьем.
Наконец, набрав в грудь побольше воздуха, я отодвинула стул и стрелой направилась к уборным, опасаясь, как бы Алиса не увязалась за мной. Не оборачиваясь, резко сменила траекторию, толкнула тяжелую металлическую дверь и оказалась на улице.
Я уже прикрыла глаза и выдохнула с облегчением, когда заметила в десятке метров от себя Ярославу в компании тех самых мужчин, что недавно стояли у окна в столовой. Увлеченная созерцанием блина в тарелке под увлекательный рассказ девчонки, я не заметила, как эти трое покинули помещение. Сейчас один из мужчин, тот, что был выше, курил, а второй обнимал девушку за талию. Она стояла, опустив голову ему на плечо. Во взгляде читалась усталость.
Удивительно, как по-разному можно переживать одну и ту же утрату: мы обе, кажется, потеряли отца. Я никогда не видела Иванова, а Ярослава прожила с ним много счастливых лет, о которых, должно быть, сейчас с тоской вспоминала, сдерживая слезы. Он был неотъемлемой частью ее жизни – светлой и, вероятно, счастливой. Возможно, она сейчас вспоминала, как он гладил ее по голове, катал на качелях во дворе, смеялся.
Когда из жизни уходит кто-то близкий, человек жалеет не столько о его уходе, сколько себя самого. Боль приходит не столько от осознания самой смерти, сколько от потери привычной связи. Невыносимо сложно представить привычную жизнь без родной души.
Мне стало вдруг очень жаль девушку. Настолько, что захотелось подойти и выразить свое сочувствие, сказать что-то простое, человеческое. Впрочем, вряд ли она в нем нуждалась. Напомнив себе, что мгновение назад я собиралась незаметно покинуть заведение, чтобы избежать встречи с ней, я заспешила прочь. Не успев пройти и пяти метров, услышала за спиной знакомый звонкий голос:
– Майя, – кричала Алиса. – Ты куда?
– Кажется, ретироваться не получится, – прошептала я себе под нос и замерла.
Шаги приближались, а я судорожно подыскивала себе оправдание, медленно оборачиваясь. К моему удивлению, ко мне спешила не Алиса: она осталась возле входа в столовую, прямо передо мной возникла Ярослава.
Следы недавнего горевания напрочь исчезли с ее лица. Девушка выражала предельную сосредоточенность, чем меня пугала.
– Майя? – переспросила она, приблизившись вплотную.
– Мои соболезнования, – процедила я, кивнув невпопад.
Только собеседница меня не слушала. Ее глаза расширились, брови сдвинулись у переносицы, и в следующее мгновение кулак взметнулся в воздух – прямо к моему лицу – и материализовался возле моего глаза. Каким-то чудом я успела увернуться от удара. Однако Ярослава не собиралась сдаваться: носком черной лакированной туфли она со всей силы ударила меня по коленной чашечке. Я взвизгнула и осела на землю, зажмурившись от боли. На глазах выступили слезы: то ли от боли, то ли от ужаса. К такому меня жизнь не готовила.
– Помогите! Люди! – донесся до меня вопль испуганной Алисы.
Кажется, есть во всей этой ситуации несомненный плюс: не придется подыскивать оправдания для девчонки за свой стремительный уход в английском стиле.
Вдруг скальп мой будто вспыхнул – боль была такой яростной, словно меня не просто схватили за волосы, а выдирали их клочьями. Ярослава впилась в мою шевелюру с силой, которую вряд ли можно было ожидать от девушки в лакированных туфлях. Если бы не подоспевший мужчина, я бы, возможно, уехала из этого гостеприимного городка с новой, крайне своеобразной прической.
– Мотя, отвали! – истошно орала девушка на молодого человека, который совсем недавно ее обнимал и был союзником, а теперь кинулся меня спасать.
Он пытался освободить меня, расцепив ее пальцы, а я старалась не двигаться, чтобы не делать себе больнее. Чтобы отвлечься от невыносимого жжения, я рассматривала своего спасителя. Издалека он казался мне значительно старше, теперь, когда я могла разглядеть его лицо, стало очевидным, что парню чуть за двадцать. Должно быть, виной тому прическа Моти: вряд ли он начинал лысеть в столь раннем возрасте, но отчего-то был обрит наголо. Вероятно, хотел походить на героя какого-нибудь боевика и, следовало признать, сейчас полностью соответствовал роли. В данную секунду мы все словно находились в сцене кинофильма: драка, дерзкая дочь покойного, наголо бритый боец и безвинная героиня с разлохмаченной прической. Только боль была настоящей.
Наконец мои волосы были освобождены, и я облегченно выдохнула. Ирония судьбы: парень, лишенный своей шевелюры, оказался самым отчаянным защитником моей.
– Батюшки святы! – сокрушался незнакомый голос над моим ухом, пока я пыталась подняться на ноги.
Я попыталась встать, пошатываясь. Сразу несколько рук подхватили меня, и в тот момент я осознала масштаб катастрофы: похоже, на улицу высыпали почти все гости поминок. Кто-то ахал, кто-то суетился, кто-то с интересом снимал происходящее на телефон.
Тем временем зачинщица продолжала брыкаться в руках своего спутника, который, потеряв терпение, оттаскивал ее прочь от зрителей. Рядом, мелкими шагами, семенил второй мужчина. Ярослава вырывалась, что-то кричала, но Мотя действовал без сантиментов: он просто прижал ладонь к ее рту, резко и намертво, словно нажал «паузу» на пульте, чтобы остановить боевик.
– Деточка, – услышала я ласковый голос.
Рядом со мной стояла вдова и легонько касалась моего плеча своей горячей ладонью. Увидев эту картину, Ярослава разнервничалась еще больше. Мотя побагровел, но хватку свою не ослабил.
– Ты как? – участливо спросила Иванова.
– Соболезную, – зачем-то выдала я невпопад.
– Пойдем-ка внутрь, – скомандовала она. – У нас тут знаешь сколько врачей? Мигом вылечим!
Она подхватила меня под руку и повела обратно в столовую. Туда я сегодня возвращаться не планировала. Еще одна женщина приобняла меня с другой стороны, а за спиной я услышала чей-то шепот, комментировавший происходящее:
– Небось боится, как бы полицию на дочу-то не вызвали, вот и суетится!
– И давно пора этой Яське гонору поубавить, – хмыкнул кто-то в ответ.
– Ну ты, Федоровна, помолчи уж, девка отца потеряла.
– Ага, а из-за хахаля чуть человека не покалечила.
– Из-за Мотьки, что ль?
Продолжения я не услышала. Похоже, собравшиеся зрители молча пришли к единственно возможному для них выводу: Ярослава устроила сцену ревности и вцепилась в соперницу. То есть – в меня. Вероятно, в их воображении я уже успела закрутить роман с Мотей прямо на похоронах.
Меня бережно отвели в коридор, ведущий к кухне. Там царил свой, параллельный мир: пахло маслом, укропом и чем-то мучным. Раиса уже стояла наготове с пакетом, извлеченным из морозилки. Я попыталась прочесть надпись на упаковке, но в ту же секунду он с шорохом опустился мне на голову. Пакет был ледяным, тяжелым и по-своему спасительным. Женщина стояла надо мной, придерживая сверток.
– Давай, – протянула мне стакан грузная брюнетка, которая отводила меня сюда вместе с Ивановой. – Тут вода.
Я залпом выпила содержимое.
– Где болит? – задала мне вопрос Людмила Борисовна с такой интонацией, словно я была заболевшим ребенком, а она – моей заботливой мамой.
– Все в порядке, – не без труда выдавила я из себя.
На самом деле колено жутко болело, пульсировало, а голова ощущалась словно чужая, да еще и чугунная.
– Куда тебе попало? – не сдавалась вдова, сужая глаза, будто собиралась вынести диагноз по выражению моего лица.
Я молчала, но брюнетка в теле, кажется, успела увидеть момент нападения, потому что скомандовала:
