– Не лично.
– Но слышал о ней.
– Учитывая ее громкое исчезновение, любой, кто скажет вам обратное, соврет.
– Как так вышло, что ты не общался с девушкой лучшего друга?
– К тому времени он уже не был моим другом.
– Почему?
Майкл провел языком по пересохшим губам, но те сразу же высохли, точно вода ушла в песок.
– Это не связано с делом об исчезновении. И это личное, знаете?
– Ты, наверное, думаешь, почему я так активно интересуюсь…
На самом деле мысли Майкла уносились куда-то далеко, за грани реальности и сознания – к ядовитому топливу, что убивало его, но превращало мир в выносимый, а порой и приятный.
– А дело вот в чем…
Стайн достал из второго кармана пиджака какой-то небольшой предмет, завернутый в белый платок, положил на кофейный столик и, придвинув к Майклу, откинул ткань.
Лоб Майкла пошел полосами, как гладь озера, в которую бросили камушек. Зажигалка. Его зажигалка.
– Что это, Майкл?
– Зажигалка, – просипел он.
– Твоя?
Нужно отпираться, лгать до последнего, думал Майкл, но уже выдал себя с потрохами – кровь отлила от лица.
– Да.
Кэтрин в немом ужасе зажала рот рукой, будто его уже выводили из дома в наручниках в свете мигалок полицейских машин.
– Каким образом она оказалась в комнате Мэри?
– Я не знаю. – Он почесал нос. – Не знаю…
– Майкл… – начала было Кэтрин.
– Я его ни в чем не обвиняю, – примирительно вскинул руки Генри. – Пока что.
– Как вы узнали, что она моя?
– Я опросил более двух десятков учеников, и никто из них не подтвердил, что Мэри курила, но хочешь угадать, кого чуть ли не каждый день видели расхаживающим с этой зажигалкой по кампусу?
– Это ничего не доказывает.
– Так что, она не твоя?
– Моя… Была моей. Это подарок. От Фреда.
Майкл спрятал лицо в ладонях на пару секунд и выдохнул в них, кожу обдало горячим дыханием. Руки предательски тряслись. Тьма накатывала с боков. Затяжка. Хотя бы тоненькая. Хотя бы одна.
ну пожалуйста
Кэтрин придвинулась ближе, положила руку ему на плечо, но он дрогнул, точно бездомная собака, не привыкшая к прикосновениям, и забился в угол дивана.
– Когда мы поссорились, я был зол и отдал ему все подарки, которые он дарил мне. Можете не верить, но так и было.
Генри подался вперед, облокотившись на колени.
– Что ты ему вернул? Кроме зажигалки.
– Да ничего такого. Перочинные ножики, бинокль – всякие мелочи, ерунда…
– Были свидетели, которые могут это подтвердить?
– Нет, это было лишь между нами. И, слушайте, это было почти год назад.
– Если ты не докажешь, что передал ее Фреду, мои подозрения станут далеко не иллюзорными. Знаешь, что означает это слово?
– Мистер Стайн, вы забываетесь, – встряла Кэтрин.
– Да… но я… Можно спросить у Агнес или… может, кто-то в доме Лидсов видел эту коробку. Я не знаю… Я не… – Майкл с силой прикусил язык и, обхватив себя руками, попытался заставить себя замолчать.
– Миссис Парсонс, не хочу вас расстраивать и беспокоить, но я обязан проверить его слова. – Генри звучно шлепнул себя по коленям и встал. – Поднимайся, Майкл. Мы едем в Лидс-хаус.
– Я поеду с вами. – Она вскочила пружиной и поправила жакет, потянув его за полы. – А также наш адвокат. Мой сын не обязан свидетельствовать против себя.
– Это решать Майклу – он уже совершеннолетний.
Две пары глаз испытующе уставились на него, молчаливо перетягивая на свою сторону.
– Все нормально – я поеду. – Он нехотя встал и сказал Кэтрин: – Я поеду один.
Чем больше она знает, тем больше выболтает отцу, подумал он, а ему не хотелось вмешивать в это дело Джейсона и его адвокатов. Будь его отец судьей, он бы давно гнил в камере.
– Думай, что говоришь, – шикнула Кэтрин, прихватив его за локоть, и уже мягче шепнула: – Пожалуйста.
– Скажи Кэти, что я люблю ее, – ответил он и, освободившись, последовал за детективом с рвением ягненка, идущего на заклание.
За ними хвостом увязался Премьер-министр, и Майкл похлопыванием по мохнатому боку поблагодарил пса за поддержку. В мареве солнечного света перед глазами плыли круги разных цветов и размеров, он увяз в летних лучах и звуках – линии причудливо изгибались и расползались – сюрреализм «Постоянства памяти». На подъездной дорожке был припаркован старенький темно-синий седан «Форд». Майкл открыл дверцу Министру, а сам уселся на переднее сиденье, рядом со Стайном.
– Я-то думал, крутые детективы ездят на «Шевроле» или чем-то вроде такого.
Генри встретился взглядом в зеркале заднего вида с Премьер-министром.
– Ты предпочитаешь его собственной матери? – поинтересовался он, пропустив мимо ушей предыдущую фразу.
– Я кого угодно предпочитаю моей матери.
Стайн призадумался, сведя брови к переносице, и завел машину. Вибрация двигателя прошлась по ним, а после повисла неловкая, томительная тишина, в стоячей воде которой росло напряжение, и Майкл мог бы разглядеть в этом стратегический ход со стороны Генри, если бы не был так взвинчен и одновременно отстранен от мира. Зелень проносилась за окном все быстрее.
– Откуда ваш акцент? – спросил наконец Майкл, распоров бессвязное молчание.
– Я из Уэльса. – Лицо Стайна смягчилось. – А твой?
– Я из Аризоны.
Генри окинул его мимолетным недоверчивым взглядом.
– Не больно ты похож на американца, – выдохнул он смешок. – Так странно, что вы всегда называете штат, словно весь мир обязан знать, как устроена ваша страна.
Не найдя признания своему происхождению, Майкл притих, едва не разодрав заусенцы в кровь, пока Генри сосредоточенно уставился на дорогу, распластавшуюся перед ними серой лентой.
– Что, если… если Фред выкинул эти вещи?
На миг Генри слегка пригнул голову, чтобы поймать потупленный взгляд Майкла.
– Ты что, и вправду не понимаешь? Кто бы что ни говорил, Мэри Крэйн мертва. Ее тело найдут – это лишь вопрос времени. И когда это случится, полиция, СМИ и все обеспокоенные родители таких же девочек, как Мэри Крэйн, встанут на уши – и будут правы. Они схватятся за любую возможность, любой намек – и будут правы. И зажигалка окажется этой возможностью.
– Вы нашли в комнате Мэри зажигалку, которая когда-то была моей. Это ничего не доказывает. Полиция ее не нашла. Может, вы ее подложили? Да и как они узнают, если вы не скажете?
– Во-первых, Агнес Лидс видела, как я нашел ее у Мэри в пиджаке, во?вторых, доказать, что она твоя, не составит никакого труда – тебя видела с ней половина школы. На ней мужик с отрубленной головой – такое не забудешь.
– Это Бертран де Борн, – буркнул Майкл.
– Знаю. Иллюстрация сделана Гюставом Доре к «Божественной комедии». Де Борн был трубадуром, которого Данте поместил на восьмой круг ада. Но о чем это я? – призадумался он, с притворным благодушием добавив: – А, точно – с чего ты взял, что я не скажу полиции?
Майкл закусил губу, от слова «полиция» скрутило желудок – от него так и веяло запахом дешевого кофе, духотой кабинетов с табличками на двери, размеренным жужжанием старых кондиционеров, колючим забором и небом в сеточку.
– И все равно… это ничего не изменит.
– Что ты сказал Инейну о Мэри?
– Инейн? – Память на имена в последнее время его страшно подводила, да что там, он едва помнил, что делал вчера.
– Детектив, который ведет дело.
– А, этот… он как бы далеко не гений.
– Скорее как бы полный тупица. Но это не отменяет моего вопроса. Что ты сказал ему о Мэри?
– То же, что и вам. Я не знал ее.
– И какой из этого мы можем сделать вывод? – по-учительски спросил Стайн.
Майкл пожал плечами.
– Ты соврал. Я доберусь до истины, какой бы она ни была. И если пойму, что ты мешаешь мне, препятствуя расследованию, то стану тем, кто отвезет тебя в полицейский участок. Смекнул?
– Слишком глуп для этого.
– Не глуп. Просто хочешь таким казаться – вот только не пойму зачем.
Оладьи
Рождество в доме Парсонсов проходило, как и все остальные праздники, согласно четкому расписанию. Дом украшали профессиональные декораторы – блестящее безумие, в которое превратили бы елку дети, только раззадорило бы суровый нрав Джейсона. Все, что было призвано придать уют, появлялось благодаря труду и усердию чужаков и оттого оставалось безжизненным и лишенным приятных воспоминаний.
В то предрождественское утро Парсонсы завтракали в столовой. Отец ел молча, и все смиренно довольствовались тем, чем обеспечил их глава семьи. За окном все затянуло снежным туманом, и казалось, они навеки заперты друг с другом в этом холодном доме без заботы и любви. Майкл долго собирался с силами, чтобы нарушить тишину:
– Я просил тебя подписать разрешение, чтобы я мог на выходные покидать Лидс-холл…
– Зачем? – спустя долгую минуту с напускным безразличием поинтересовался Джейсон.
– Нас часто возят на экскурсии, в том числе в Лондон, и все такое…
– И все такое, – со снисходительным презрением усмехнулся отец. – Чему вас только учат в этих ваших пансионах?
Сегодня, в канун Рождества, у Майкла, как и у всех членов семьи, были вполне веские основания рассчитывать на расположение Джейсона, однако одной робкой фразой Майкл все безвозвратно испортил, и теперь в нем плескались мучительное смущение и злоба, от которых предательски зарделись щеки.
Разговор тут же иссяк. Лязганье приборов. Стрелки дальше кряхтели по циферблату. Кэти притихла и клевала носом, лениво размазывая еду по тарелке. Железная рука сжимала сердце Майкла, как шарик с водой, и тот каждый раз лопался, когда он представлял, как она справлялась со всем в одиночку. Раньше он считал, что быть средним – проклятие, истинное наказание, но все же у него было преимущество: он никогда не оставался единственным ребенком в доме.
– Еду надо есть, – отрезал отец, смерив дочь глазами.
Кэти подняла голову – острый, уверенный взгляд, как ни посмотрит, точно ножом к стене пригвоздит. Майкл поймал себя на мысли, что сегодня он, усталый и заторможенный, пожалуй, расплакался бы, если отец посмотрел бы на него таким образом, но Кэти уже выучилась немому сопротивлению. И когда она успела обзавестись этим навыком, спрашивал себя Майкл, он тоже хотел научиться: Кэти не пропускала отцовские слова через себя – только сквозь, никогда не перечила, не спорила, словно его не существовало, оставалась заледенело безразличной ко всем его порывам, превращая каждый из них в несусветную чушь.
Отец поставил чашку с кофе на стол, и та со звоном ударилась о блюдце, придав действу тревожную нотку. У Майкла внутри все болезненно сжалось.
– Ты хоть знаешь, что твоя мать голодала, когда была молода? Она молила о куске черствого хлеба, в то время как ты пренебрегаешь свежим. Черная неблагодарность! Она сыграет с тобой злую шутку. Со всеми вами!
Майкл часто слышал об этом из уст отца, но матери – никогда, и в этом тоже крылся какой-то злорадный, намеренно унижающий оттенок, словно Кэтрин стремилась навеки забыть прошлое, а Джейсон, почуяв, что рана затягивается, безжалостно срывал с нее корочку, и та начинала кровоточить вновь. Когда-то Кэтрин, не имевшей ни семьи, ни друзей, приходилось голодать и работать не покладая рук, попутно зализывая раны после того, как беспощадно била ее жизнь, – пока она не встретила Джейсона. Ее первый муж, отец Эдмунда, был небогат. Они поженились совсем молодыми, и через пару лет он погиб, спасая чужие жизни в пожаре, не оставив ей ничего, кроме истерзанной души и долгов. Мечты о том, как отец горит в огне, живо вспыхивали в воображении Майкла, он даже чуял этот омерзительный, тошнотворный запах горящей плоти.
Моисей был скромен и косноязычен, и за него говорил старший брат его, Аарон. У Майкла тоже такой имелся – Фред без труда поставил бы Джейсона на место, не боясь ни наказания, ни изгнания. Как бы он хотел быть таким же умным, проницательным и всемогущим, но он был всего лишь Майклом и жаждал вернуться в комнату и уснуть. Он всегда очень много спал, до головной боли, до рези в боках – мечтал спать днями, неделями и даже месяцами, а после проснуться, посмотреть в зеркало и увидеть взрослого человека, чтобы уже никто не управлял его жизнью.
– В одну из особенно холодных зим она чуть не лишилась пальцев. Знаешь, что она ела в это время? – Отец с садистским удовольствием смаковал подробности прошлой жизни матери, рассказывая их, как другим детям рассказывали сказки. – Все, что такие, как ты, выбрасывают в мусорные баки. Пора повзрослеть и осознать, что значит быть благодарной.
Майкл представлял, как Кэти сжимает кулаки под столом, и попытался найти ее ноги своими, но отец метнул в него свирепый взгляд, и он прекратил.
– Ешь.
