Это был только начальный этап испытаний. Все то, что я видела на экранах на протяжении всех этих лет, то, что слышала о нем из новостей, то, каким он стал… Все это – подтверждение того, что ему и без меня отлично живется.
Я поняла, что ему не нужна такая, как я. Я прогнила до костей в своей лжи, испортила его представление о девушках и исказила восприятие любви.
Сейчас я знаю, что моя правда уже ничего не изменит. Время для этой роскоши упущено. Эта драгоценная валюта превратилась в дым, сгорела, не оставив после себя даже пепла. Шанс что-то объяснить, что-то исправить – просто исчез.
Поэтому я буду хранить эту правду внутри себя до самой смерти. До тех пор, пока функционирую, я буду прятать ее глубоко, там, где прячутся крошки от чего-то, что когда-то было первой любовью.
Купив этот проклятый энергетик, еду обратно, чувствуя, как напряжение пульсирует в висках. Время поджимает: взглянув на часы, я прошу водителя немного ускориться, чтобы не опоздать. А потом снова смотрю на мелькающий в окне город и думаю о том, какими будут три месяца прожарки рядом с ним.
Сможет ли он не проявлять ко мне интерес и продолжать пытаться втоптать меня в землю своей дорогущей обувью, пока я не сравняюсь с плоскостью? Смогу ли я сдержаться и не выплеснуть больше эмоций, чем нужно?
Ответы на эти вопросы я получаю почти мгновенно – когда вхожу в музыкальную студию, двери которой распахнуты настежь.
Он сидит на черном кожаном диване. В его руке точно такой же энергетик, как в моей. А на его бедрах – девушка.
Вторая за день?
Брюнетка резво смеется, вероятно, от его шикарного юмора, и откидывает голову назад так, что, кажется, она вот-вот свернет свою шею.
И я бы была только рада увидеть такую «красоту».
Она возвращает взгляд к его лицу. Но не только взгляд – ее руки тоже тянутся к нему: ладонь ложится на подбородок, пальцы скользят по щеке, поднимаются к кудрям и сминают их.
Сердце начинает фолить[6 - «Фолить» – барахлить, давать сбой, ритм идет в разнобой.].
Его словно перевязывают прочной нитью, и ее острые концы, как паутина, безжалостно обвивают его, стягивая с каждым рывком сильнее.
Проверка, что крепче: мой орган или моя выдержка.
Разрывает. Медленно. Больно.
Он отвечает на ее смех, нежно поглаживая спину.
Первый рывок.
Он откидывается и искренне смеется с ее очередной тупой шутки.
Второй рывок.
Его рука находит ее шею, и он притягивает ее к себе для поцелуя.
Третий рывок.
Не в силах удержать контроль над нервами, я выпускаю из пальцев банку с энергетиком, как ненужный атрибут, как раз в тот момент, когда их губы почти соприкасаются. Банка падает и с влажным хлопком разбивается, расплескивая по полу зеленую жидкость, словно наглядное отражение моего внутреннего состояния.
Застываю и смотрю на созданный напитком постмодернистский шедевр.
Флешбэк.
Наша первая встреча. Его белая футболка и джорданы, облитые моим энергетиком. Багажник. Его смех и искренность. Моя ошибка и желание сбежать. Его поступки. Мой провал. Его жизнь. Моя смерть.
– Скарлетт, ты опоздала, – голос Тео отрывает меня от никому не нужного погружения в прошлое.
Я поднимаю на него взгляд, стараясь не обращать внимания на прилипшую пиявку к его телу. Но она провоцирует меня: намеренно поднимает свое обнаженное колено так высоко, чтобы он его поцеловал. И он целует, но смотрит на меня. А я терплю…
Терплю, зная, что таких поцелуев у меня никогда не будет… ни с кем.
– Я вернулась вовремя, – отвечаю я, сдерживая себя где-то между вспышкой раздражения и желанием запустить в ее голову что-то тяжелое. – Уложилась в данные мне полтора часа.
– Но банка разбита, – с иронией оттеняет свои слова, бросая взгляд на пол.
Разбита, как и мое восприятие реальности.
– Да, – сдержанно киваю, – но у тебя в руке точно такая же.
– Ты решила перейти на «ты»? – хмыкает он.
И я понимаю, что из-за растерянности допустила идиотскую ошибку, но мне уже плевать. К черту эту уважительность и вежливость.
– Я его почти допил. – Он демонстративно поднимает руку с банкой и встряхивает ее.
– Хорошо. Я взяла еще один.
– Сколько лживой заботы, – он презрительно усмехается.
– Столько же сколько в тебе пафоса и нарциссизма, – приглушенно отвечаю я, развернувшись к выходу.
– Что ты сказала? – его вопрос выстреливает в мою спину.
– Сказала, что сейчас принесу второй.
Делаю несколько шагов, улавливая очередную странность, произнесенную его голосом:
– И пол.
– Что пол? – переспрашиваю я, обернувшись к ним.
– Вытри пол, Скарлетт, – повторяет он, будто действительно имеет в виду именно это. – Тут слишком мокро. Подошва будет прилипать. Тебе надо исправить свою же ошибку.
А тебе надо перестать открывать свой рот и пытаться задеть меня этими идиотскими заданиями.
– Здесь нет уборщицы?
– После твоего появления, я понял, что ей здесь делать нечего, поэтому перевел ее в другое место.
– Как это… мило с твоей стороны…
– Средства для уборки в шкафу. То есть в твоем кабинете, – кричит он вслед.
– Спасибо, что сказал, – громко бросаю через плечо, чувствуя, как мысли о мести слегка смазывают границы между логикой и желаниями.
Логика приводит меня к заключению: я ведь и вправду виновата в том, что выронила банку, но не виновата в том, что она лопнула.
Но желание тянет меня в сторону – сделать так, чтобы на колени встала я, а униженным при этом был он. Если он собирается относиться ко мне как к мусорному ведру, я позволю ему бросать в меня фантики. Но при случае ветер поднимет их и вернет прямо ему в лицо.
Подойдя к шкафу, в котором на самом деле находятся средства для уборки, я беру необходимые вещи и иду к столу, чтобы довести свой образ до совершенства насколько это допустимо.
Пальцы тянутся к рубашке, расстегивая несколько пуговиц, которые открывают вид на черный кружевной топ, поддерживающий форму груди. Снимаю очки и стягиваю резинку с идеально вылизанного хвоста, который я все утро с психами укладывала. Зарываюсь пальцами в рыжих локонах, массируя кожу головы, и закрываю глаза, ощутив облегчение.
– Задерживаешься, – слышу его голос за своей спиной. Чувствую его ладонь на своем животе, в котором от его прикосновений мгновенно возрождаются бабочки.
– Отпусти меня, – шепчу я, обхватывая его ладонь пальцами.
– Мышь, если я тебя отпущу, ты исчезнешь. А я этого не хочу.
Мышь… и тут, открыв глаза, я понимаю, что это – иллюзия того, что никогда не произойдет. Но решаю повернуться назад, чтобы убедиться в этом наверняка. Пусто. Его здесь нет. И не было.
Мотнув головой, перевязываю волосы в небрежный пучок, оставляя несколько локонов свисать на лице. Подхожу к своей сумке, достаю из нее наушники-капельки и, вставив их в уши, включаю музыку на среднюю громкость, чтобы не слышать ничего отвлекающего, пока я буду заниматься уборкой.
Захожу обратно, не смотрю на них, плевать, что там разворачивается почти порно-сцена. Бросаю на диван энергетик (а хотелось бы в голову этой даме) и сразу же приступаю к выполнению того, что он сказал мне сделать. Ставлю ведро на пол, надеваю перчатки и плавно опускаюсь на колени, пряча под маской пофигизма свое раздражение.
Руки погружают тряпку в ведро, достают и выжимают ткань. Вытираю места, где видны следы от энергетика – избавляюсь от липкости, к которой он так придирается. Лучше бы придрался к этой прилипале, которая слишком сильно увлажнила своим языком его шею.
Закончив с «уборкой», я провожу тыльной стороной ладони по лбу, убирая локоны с лица. Мой взгляд целится на происходящее впереди, пока в ушах играет трек, от которого спектакль перед моими глазами приобретает оттенки остросюжетной драмы, где главная героиня – бесхребетная амеба с половиной извилины на всю голову, мечтающая трахнуть того, кто не отрывает от меня своего озлобленного и агрессивного взора.
И чего это мы так агримся, напыщенный бурундук?
Намеренно учащенно дыша, я лишь вопросительно изгибаю бровь, как бы спрашивая: «Какого хрена ты на меня смотришь, если на твоих бедрах сидит другая?»
Его губы вздрагивают в ухмылке, будто он прочитал в моем взгляде то, что я и закладывала, а потом перестраивает маршрут своих глаз с меня на пышный бюст раздвигательницы ног.
Эта выброшенная на берег камбала что-то лепечет, округляя напичканный силиконом рот, а потом бросает на меня взгляд, наполненный каким-то дурацким подтекстом, и начинает смеяться.
Она поднимается с бедер Тео, берет банку энергетика и идет в мою сторону, веляя своей задницей так, что, кажется, у нее случится вывих тазобедренной кости. Она становится в чересчур уверенную позу, выставляя один плавник вперед. Открывает напиток, делает несколько глотков прежде, чем «случайно» уронить банку на пол прямо передо мной.
Содержимое расплескивается не только на поверхность, но и на меня – на штаны, рубашку и даже на лицо – я ахаю и прикрываю глаза, чувствуя холодные капли на щеках. Открываю глаза и смотрю на нее, замечая на ее рыбьей морде наигранную эмоцию сожаления.
Это… нормально? Я должна терпеть к себе такое отношение еще и со стороны тупых одноразок Тео? Ну уж нет… Я готова быть подстилкой только для обладателя белых джорданов. И то… что-то я очень сомневаюсь, что меня надолго хватит.
Снимаю перчатки, демонстративно поднимаю средний палец к своей щеке и вытираю капли, после чего погружаю его в рот и пробую на вкус. Потом довольно облизываю губу и принимаю решение, которое считаю самым правильным.
Натягиваю на лицо маску, содержащую приблизительно такое описание: «Черт возьми, ты меня так сильно обидела. Сейчас разрыдаюсь от печали и душевной боли». Поднимаюсь на ноги, видя в ее глазах удовлетворение, и вытаскиваю из одного уха наушник.
Что ж, я хотела быть хорошей и послушной… Но если меня пытаются ранить таким идиотским способом, то… я отвечу ранением посерьезнее и еще более по-идиотски.
Убрав один наушник в задний карман, я поднимаю ведро, в котором, напомню: лежит половая тряпка. Подхожу к ней чуть ближе и, подняв его над ее головой, выливаю содержимое на лицо, отражающее уверенность, которая тут же сменяется на панику, и шлюшье платье, которое теперь выглядит еще «сексуальнее».
– Ты…ты… – заикаясь, произносит она, брезгливо скидывая тряпку со своей головы.
– Я… я… – повторяю за ней, делая такие же прерывистые выдохи.
– Ты…
– Холодная вода так сильно деформировала твой речевой аппарат? – интересуюсь я, слегка нахмурившись. – Или ты всегда так красноречиво выражаешь свои мысли в стрессовых ситуациях?
Тео поднимается и подходит к ней, а я стараюсь не думать о том, что он имеет отношение к тому, что эта идиотка сделала.
Я делаю шаг назад, оценивающе скользя взглядом по ее фигуре, смотрю на Тео, который сдерживает улыбку за сильным укусом губы, и хмыкаю от увиденного.
– Крошка, скажи «спасибо», что я твою искусственную на вид голову не утопила в этом ведре, а всего лишь освежила тебя и придала твоему образу индивидуальности, – произношу я, выплевывая в ее лицо едкое раздражение, которое она вызвала у меня с первого взгляда. – Свою часть я убрала. Вот это, – обвожу пальцем масштаб катастрофы, – последствия твоей ошибки. И убирать это только тебе. Постарайся, чтобы пол сверкал и не было липкости, как просил мистер Каттанео.
Я собираюсь уйти – уже поворачиваюсь, но в последний момент передумываю и возвращаюсь. Останавливаюсь напротив Тео и громко говорю:
– Бесплатный совет для тебя, если вдруг захочешь сделать идеальный подарок этой камбале. Подари ей эспандер. Пусть тренирует свои руки крепче держать предметы. А то, вдруг, в самый неподходящий момент ее ладони ослабнут, и ты останешься неудовлетворенным.
Вижу в его глазах всплеск интересных эмоций, которые он никак не выражает в словах, а лишь едва заметно качает головой.
Довольная собой, я отворачиваюсь и направляюсь к двери, слыша отголоски их диалога:
– Детка, – обращение, режущее мой слух, – ты в порядке?
– Да, милый, она просто… просто сука.
О да, милая, поэтому выводить суку-Скай из себя настоятельно не рекомендуется.
– Джина, прекрати. Не стоит тратить свое время на человека, которого ты больше не увидишь никогда.
Не увидишь никогда? То есть… он меня уволит? Видимо, я слегка переусердствовала…
Оказавшись за пределами студии, я не ухожу – прислоняюсь к стене и продолжаю слушать.
– Пойдем, я тебя порадую чем-то интересным, – голос Тео приобретает оттенки пошлости, и мои глаза автоматом закатываются.
– Мне нужно переодеться, милый.
– Можешь не беспокоиться, – говорит он, понижая тональность, – у меня дома есть сушилка. Твоя одежда высохнет, после чего я отвезу тебя, куда скажешь.
– Спасибо, милый.
Эта девушка не может запомнить его имя? Поэтому употребляет одно-единственное слово-обращение, которое вместилось под ее выкрашенными в темный цвет волосами?
Услышав причмокивающие звуки слюнообмена, я понимаю, что мне пора сваливать отсюда.
Я раздражена? Или мне плевать? Да-да, мне плевать.
Захожу в свой уютный кабинет и забираю сумку. Поворачиваюсь, чтобы уйти отсюда к черту, но, открыв дверь, вижу перед собой Теодора, мать его, Каттанео, прислонившегося к стене одной рукой так, что я не могу пройти.
Его взгляд направлен на мои глаза, как будто он заведомо знал, что я буду стоять именно здесь и буду смотреть на него.
