Добравшись до больницы, я встал на парковочное место, выделенное для инвалидов, и вышел. Быстро смотаюсь… оставлю эту бестию и поеду в Аскат.
Взяв за поводок Бруно, я поднялся с ним по ступеням в приёмную, толкнул дверь и оказался в мире леченных-покалеченных.
– С собакой сюда нельзя, – это выдала дама, сидящая в очках в роговой оправе за старым школьным столом, со здоровенной бородавкой над губой и завивкой а-ля 70-е.
– Собака не моя, а пациента.
– Молодой человек, вы понимаете русский язык? Нельзя.
На меня уже стали пялиться пациенты, и кто-то даже рискнул погладить Бруно… но рука быстро отдёрнулась от вздыбившейся шерсти и рыка.
– Попрошу немедленно уйти.
Пришлось спускаться и обвязывать поводок вокруг фонарного столба.
Возвращаюсь. Дама одарила меня вежливым взглядом «Да пошёл ты» и вернулась к журналу.
Я по памяти прошёл к лестнице, поднялся на третий этаж и по длинному коридору, от которого поднимался запах хлорки до зуда в носу, остановился. Вынужденно. Точнее, меня попросили встать и не мешать. Женщина с крупным задом полоскала в ведре тряпку. Я подошёл к подоконнику с фикусом. Пробежал глазами по стоянке и нашёл Бруно, сидящего на задних лапах.
Через пять поцокиваний с моей стороны мне всё же «разрешили» пройти. Спасибо. За мной раздавался хлюп-хлюп – влажное соитие тряпки с полом.
Палата, где разместили пацана, была в самом конце, и, взявшись за ручку, я решил, что правильно будет постучать. Постучал. Вошёл.
В мою сторону обратилось помятое искалеченное лицо цвета порченной груши. На него даже смотреть больно… я перевёл взгляд на стул возле стены.
– Меня зовут Костя, это я нашёл тебя в том переулке, – сажусь. Краем глаза вижу выглядывающую из-под кровати наполненную мочой утку.
Слышу сопение. Поднимаю глаза на… заплывший лиловый глаз. Он что-то говорит… точнее, шепчет. Я прошу повторить и слышу: «Спасибо».
– Тут вот какое дело… я… – чешу затылок и пытаюсь отыскать правильные слова, – в общем, твой пёс… он внизу.
Парнишка начал чаще дышать.
– У тебя есть кому я могу его отдать, пока ты… ээ… выздоравливаешь?
Я снова прошу его повторить и слышу: «Нет».
– Что, и дальних родственников… подруги, может?
Опять «нет»…
Я смотрю в открытую форточку, сквозняком колышущую жалюзи.
Не зная, куда деть руки, и кладу их в карманы. Был же план… и вот сейчас… я проглатываю претензию. Да и что я скажу? Забери своего пса? Забрать куда – в палату?
– Ладно, – говорю и встаю. – Я что-нибудь придумаю. – затем подхожу к двери и виновато бросаю: – Выздоравливай.
Я вышел из палаты, и в голове зародился план, куда деть эту шерстяную обузу.
Глава 11
– И это вы называете собачьей гостиницей? – я обвожу «это» взглядом. – Сколько же у вас звёзд: четыре? Что, пять? – приходится перекрикивать нескончаемый гав-ГАФ-гав-ГАФ.
Девушка-студентка поднимает на меня уставшие глаза и, поправляя зализанную чёлку, отвечает:
– Да. Гостиница. Собачья.
Прям тремя предложениями. Вкрадчиво. Доступно.
Я смотрю на неё, она смотрит сквозь меня, а на фоне – нескончаемый ГАФ-гав-саундтрек. Да… не хватает ещё попугайчика в клетке, который, не замолкая, пояснял бы для непонятливых: «Дааа, барррррдак! Баррррррдак!»
В общем, я разворачиваюсь и оставляю эту «гостиницу» за спиной. Запах мочи и собачьих консервов медленно забывается… Сажусь на ступени.
– И куда мне тебя деть?
Бруно, высунув язык, поглядывает на стайку голубей.
– Эй?
Легонько тяну за ошейник. Не… ни в какую, всё его внимание на нахохлившемся голубе, который вальяжно ухаживает за самкой. Туда… сюда… Бруно облизывается и подаётся немного вперёд.
– Спокойно, охотник, тут четыре пролёта ле-е-е-е-ес… – не успеваю договорить слово «лестницы», как Бруно отталкивается задними лапами и, чуть не вырвав моё плечо, во всю прыть несётся на добычу.
А чем всё закончилось, могу только догадываться – мой полёт с лестницы оказался болезненным. Просто БАМ. Коленка щёлкнула, поводок вырвался из рук… Крылья голубей захлопали по асфальту. Обходительное «курлык» перешло в безумное «КУРЛЫК»!
Держась за колено, я перевернулся на бок и, втягивая воздух ртом, смотрел, как перья парят, словно конфетти на празднике. Бруно, с пастью, набитой этими самыми перьями, волчком закрутился на месте – видимо, посчитал, что и его хвост тоже добыча. Вот гад… И как на него обижаться?
Перья осели. Боль в колене чуть стихла. Я встал – и услышал ХРУСТ. Нагнулся к поводку и притянул Бруно к себе… но тот вертел башкой, не успокаиваясь. Пришлось дёрнуть сильнее – кожу защипало. Смотрю на ладонь – ну вот, содрал. Смачиваю слюной и, прихрамывая, веду Бруно к машине. Ну как «веду»… волоку. Он упирается, я упираюсь, однако машина всё ближе.
Открываю дверь. Последнее перо, смазанное слюной, шмякается на асфальт. Бруно закрывает пасть и поскуливает.
– Собачьи консервы вкуснее, согласен, – машу рукой в сторону салона. – Залазь.
Понял… понял… опять поунижаться. Включив приторный тон, я миленько прошу поднять его пушистый зад в машину. Сработало. Со всей силы хлопаю дверью.
Сажусь за руль и говорю:
– Слушай, приятель, ты мне не нравишься, и догадываюсь, что это взаимно. Мне некуда сдать тебя, а раз мы с тобой теперь сожители, то будь добр слушаться!
Бруно отворачивается к пассажирскому окну. Я дышу… дышу… и прокручиваю в голове варианты, где могу оставить пса. Родители? Ммм, нет… мать – кошатница, а отец женат на матери-кошатнице, что тоже аргумент. Сестре? Так она постоянно в разъездах, пёс с голоду сдохнет. Друзья? Что ж, тут тоже мимо.
Поворачиваюсь назад:
– Либо вали. Я открою тебе окно, и упрыгивай на своих чудных лапках куда хочешь. Скажу, что ты убежал. Или… не мешай мне, понял?!
Я жму на кнопку на своей двери, и стекло перед Бруно со скрипом опускается.
– Решайся. Дорога дальняя, ехать далеко. Мы либо как-то начинаем друг друга уважать… – Бруно хрюкнул или издал чихающий-сопящий звук. – Либо рви когти отсюда.
В салон залетела муха и уселась на подголовник пассажирского кресла. Бруно это заинтересовало. ЕЩЁ КАК заинтересовало! Он облизнулся, притих и приготовился к прыжку. Я сработал на опережение и со всего размаху зарядил по мухе. Дохлый трупик упал на пол. Бруно осуждающе посмотрел на меня.
Я завёл тачку и вбил конечную точку – Аскат. Дорога обещает быть весёлой. Чёрт… и угораздило же меня взять этого пса.
Глава 12
В приёмной играла классическая музыка. Негромко. В самый раз. Журналы горкой возвышались на столике. Я перелистал большую их часть. Скверно.
Я расстёгиваю две пуговицы на пиджаке и, освобождая галстук, посматриваю на настенные часы. Две минуты… Тянусь к вазе с конфетами. Ковыряюсь… шуршу… и наконец вытаскиваю мятные. Секундная стрелка идёт на последний круг. Закинув в рот конфетку, перекатываю её по нёбу, задевая зубы.
– Кирилл Валерьевич.
Я поднимаю взгляд к секретарше.
– Вас готовы принять.
Встаю. Поправляю рубашку, разгрызаю на ходу карамельку и подхожу к двери.
Приглушённый свет кабинета, мягкий ворсистый ковёр, в котором утопает обувь, и сделанная на славу шумоизоляция создают эффект кокона. Защищённого и скрытого от всех кокона.
– Присаживайтесь… и… я же просила не брать на сеансы оружие.
– Я при исполнении.
Сажусь и закидываю ноги на софу. Портупея с выпирающим пистолетом упирается в стенку дивана.
Я не вижу её – и это мне нравится. Шелест листов блокнота, бархатный, скорее низкий голос и запах кондиционера для одежды – вот, собственно, и всё, что напоминает о присутствии живого человека.
Формальный вопрос приводит к формальному ответу, и я вспоминаю, какой это по счёту психотерапевт: двенадцатый или всё же четырнадцатый… и почему я решил дать ей второй шанс? Может, потому что она не наседает со своим юнговским подходом, не ковыряет тему родителей… и выжидает. Только вот…
– Зачем вы приходите? – её голос вырывает меня из размышлений.
Моргаю и отвечаю как есть:
– На этом настаивает моя жена.
– Что ж, этого мало, чтобы продолжить. – она закрывает блокнот. Точнее, по звуку я понимаю, что это блокнот.
Приподнявшись на локте, я оборачиваюсь на неё. Пока она, сняв очки с тонкой оправой, массирует глаза, мне удаётся её изучить. Она из той породы женщин, кто к четвёртому десятку по долгу службы маскирует красоту. Минимум макияжа, короткая причёска и никаких украшений. И всё же… это тот тип красоты, который проглядывает сквозь напускной вид серьёзности.
Вернув очки на место, она встаёт. Подходит ко мне. Я чувствую её запах.
– Вам лучше подыскать другого специалиста.
Бесшумно подойдя к двери, она кладёт ладонь на ручку.
– Не тратьте время попусту. – говорит она и открывает дверь. Свет лампы прямоугольником ложится на ковёр.
– Каждый день мне снятся кошмары.
Прямоугольник на полу сужается, а затем исчезает.
– Когда это началось?
Прикрыв глаза, я шумно выдыхаю. Мне сложно объяснить, что кошмары не покидают меня после пробуждения. Они всегда со мной, стоит только закрыть глаза.
Я вижу лицо семнадцатилетнего подростка, его испуганное выражение лица. То, как он поднимает пистолет. Я прошу его успокоиться. Бросить оружие. Его руки трясутся. Стиснув зубы, он учащённо дышит. Я настаиваю, говорю, что ещё можно всё исправить, что я помогу. Чтобы он поверил мне… но он не верит, и предохранитель снят…
От стен заброшенного здания эхом отражаются два выстрела. Он падает на колени. Его стеклянный взгляд, в котором проносится вся его жизнь… возможная жизнь… отпечатывается в моей памяти. На его белой майке в области сердца образуется красное пятно, и затем он валится на пол. Я оборачиваюсь и вижу на кирпичной кладке след второй пули. Чуть выше плеча…
В ушах звенит. В комнате повисает запах пороха. Я опускаюсь к мальчику, проверяю пульс и докладываю в рацию, чтобы прислали наряд скорой помощи. В этот момент во мне что-то надломилось. Безвозвратно ушло. Забрать жизнь, когда можно… я уверен, что можно было решить вопрос мирно…
