Второгодка. Книга 1. Старая школа рулит
Дмитрий Ромов
НЕЗАКОННОЕ ПОТРЕБЛЕНИЕ НАРКОТИЧЕСКИХ СРЕДСТВ, ПСИХОТРОПНЫХ ВЕЩЕСТВ, ИХ АНАЛОГОВ ПРИЧИНЯЕТ ВРЕД ЗДОРОВЬЮ, ИХ НЕЗАКОННЫЙ ОБОРОТ ЗАПРЕЩЕН И ВЛЕЧЕТ УСТАНОВЛЕННУЮ ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВОМ ОТВЕТСТВЕННОСТЬ.
Что если ты вернулся в школу со всеми знаниями, которые накопил?
Что если ты – волк, а твой класс – стая избалованных щенков?
Что если среди них – сын того, кто тебя предал?
В девяностых, он был опером и погиб, защищая невинного. Но не умер, а перенёсся в тело десятиклассника в наши дни. А значит история с его убийством ещё не закончена. Он должен отомстить предателям и восстановить справедливость. Ведь у него есть собственный кодекс чести.
Но сейчас его положение – хуже некуда. Одноклассники – мажоры, директриса хочет отчислить. А старые враги имеют власть и силу. Только он не привык сдаваться. Он человек старой школы и готов бросить вызов всему миру!
Дмитрий Ромов
Второгодка. Книга 1. Старая школа рулит
0. Бешеный
Март 1995, Верхотомск, областной центр
– Никитос! – позвал я.
Мой товарищ оторвал взгляд от круглосуточного ларька и обернулся, выпустил из руки разлапистую сосновую ветку. Она пружинисто взмыла, возвращаясь на место, закачалась. Сверху полетели редкие снежные хлопья.
– Ну, ты как? – подмигнул я.
С этим делом он был весь на стрессе, на нервах, осунулся, на привидение стал похож. Да я и сам чувствовал сильное напряжение.
– Нормально, – неохотно ответил он и отвернулся.
– Никит, хорош уже. Мы с тобой кто?
– Чего? – он снова повернулся ко мне и нахмурился.
– Ну, – развёл я руками, – кто мы с тобой такие?
– Менты, – ответил он с презрением и сплюнул на облизанный солнцем и заледеневший к вечеру снег. – И дебилы, вот кто.
– Блин, братан, ну хорош уже, – примирительно улыбнулся я. – Понятно, что менты, я ж не об этом. Мы с тобой последние защитники справедливости, забыл? Весь мир только на нас и держится. И у нас есть принципы, так?
Он кивнул и посмотрел в сторону, на дорогу, по которой, стуча шипами, промчал бордовый «Пэтрол».
– Если бы не эти принципы, – мрачно сказал он и достал из кармана пачку «Парламента», – мы бы с тобой давно на таких же гоняли.
Это он, чтоб меня позлить. Была у него такая привычка.
– Нет, братишка, – невесело усмехнулся я. – Если бы не эти принципы, я бы сейчас здесь не стоял, потому что тогда в Афгане, в том ущелье ты помчался бы с первым отделением спасать свою шкуру. Вот что было бы. А потом и сам остался без башки, потому что я бы уже не смог вышибить мозги тому духу, да? И гранату тоже, наверное, помнишь? Не забыл ещё?
– Не забыл, – процедил он сквозь зубы и снова уставился на ларёк, разминая в пальцах сигарету. – Только с тех пор многое изменилось и никаких принципов и правил давно не осталось. Посмотри вокруг. Каждый сам за себя и выживает, как может.
– Ты походу американских боевиков насмотрелся. Ладно, короче, хочешь делать вид, что ни чести, ни совести не существует, вали домой, я один разберусь. Задолбало твоё нытьё слушать.
– Ага, – хмыкнул он. – Рэмбо, в натуре. Разберётся он. Ты с бабой своей разобраться не можешь, а тут разберёшься, да? Насмешил, блин.
– Так! Никитич, это чё за базар, я не понял!
– Да ничё-ничё, кто тебе скажет-то если не я? Ты ж у нас Бешеный. Тебя, кроме твоих дурацких правил, кроме кодекса твоего ничего больше не интересует. Все вокруг в дерьме по уши, а ты один чистенький. Зорро, в натуре! А Катюхе твоей жить хочется, пока молодая и красивая. Другая бы давно загуляла, или бросила. И не потому что сука, а потому что тебе на всех плевать. И на неё плевать, и на меня тоже. А вот на эту шлюху Юлю не плевать почему-то. Ты, может, шпилишь её между делом?
– Ты больной что ли? – нахмурился я и сжал зубы.
Честно говоря, это уже было похоже на истерику.
– Никит, тебе реально по барабану, что сейчас подъедет Ахмат со своей шоблой и в прямом смысле эту Юлю на куски порубит? А ведь это мы с тобой гарантировали, что если она даст показания, ей никто ничего не сделает.
– Допустим, не мы, а ты, – хмыкнул Никита, вставил в зубы сигарету с белым фильтром и щёлкнул зажигалкой.
– Ну, зашибись, – пожал я плечами. – Понял. Говорю же, можешь идти, куда там тебе надо было. Я ей гарантировал, я и обеспечу.
– Да не надо вот этого. Знаю я, ты благородный и неподкупный, человек чести, сска. А я дерьмо неблагодарное.
– Ну, это ты сам сказал.
– Это у тебя на лбу написано, брателло. Титры. Ладно, заколебал ты, знаешь ведь, что не брошу. Просто я предупреждал, что Ахмата выпустят и никакие твои железные улики, показания и вещдоки никто даже рассматривать не станет. Ахмат под кем ходит? Под Ширяем. А Ширяй нашего генерала за какой орган держит? За кошелёк, Серый. За кошелёк. Поэтому генералу нашему твои представления о чести и справедливости…
– Это не мои представления, это кодекс уголовный. А если не работает уголовный, тогда включается мой личный кодекс чести.
– Кодекс он тоже в гробу видал. И твой, и уголовный, и даже кодекс джедая. Ему вообще всё похеру.
– Перестанет быть похеру, – пожал я плечами, – потому что если Ахмат хотя бы дёрнется, я ему башку снесу. А по генералу я информацию собираю. Помнишь Саню Мамаева, замка из третьего взвода? Мамая?
– Да чё с тобой, Серёга, какой к лешему Мамай? – взорвался Никита. – Забудь ты про Афган! Уже сто лет прошло. В стране другая жизнь давно. Вообще другая. Свободная, блин и демократическая. Сейчас человек человеку не товарищ и брат, а волк и враг. Сейчас только бабки решают, а не кодексы. Ты прям, как дитё малое.
– Так вот, – продолжил я. – Мамаев, между прочим, работает в министерстве. И не где-нибудь, а в недавно организованной службе собственной безопасности. И он мне сказал, что поддержит и поможет, если я соберу материалы. Не все продажные, Никита. Не все.
– Не поддержит, – вздохнул он. – Если генерал наверх регулярно заносит, то…
– Так, тихо! – прервал его я. – Пошли!
Мы вынырнули из-за деревьев и рванули в сторону ларька. Обычный круглосуточный ларёк, выкрашенный голубой краской, потрескавшейся и облупившейся за зиму. Такой же точно ларёк, как и все остальные на площади у старого цирка, с зарешеченными окнами, со сникерсами и всеми этими чудесами из огромного свободного мира.
А Юлька, молодая отчаянная баба, в одиночку воспитывающая дочку, взяла этот самый ларёк на территории Ахмата, наняла какого-то малохольного чувачка в напарники и стала вкалывать. На учительскую зарплату прожить было нереально, вот и взвалила на себя не бабскую ношу.
Ну, а Ахмат… он же падишах, здесь всё его и, главное все его. Он брал, что хотел и кого хотел. Прицепился к девчонке. Она хоть и не красавица, но молодая, фигурка ладная и, главное, ни в какую. Не давала. Тут любая по щелчку перед ним ноги раздвигала, а эта упёрлась.
Он и так и эдак, а она – нет. Ну вот, его и рубануло. Ворвался, избил и прямо в ларьке взял то, что по его пониманию, принадлежало ему по праву. И на следующий день, и потом снова. Никита узнал, мне рассказал.
Ну, мы Ахмата взяли. У него и ствол на руках оказался, и свидетельские показания нашлись, правда потом были отозваны, но и так хватило бы на долгую счастливую жизнь на зоне. Да только сегодня его выпустили. И вот он со своими корешами приехал наказывать Юлю. Подъехали на двух «Каринах» прямо к ларьку, перекрыли проход.
Я рванул вперёд. Никита побежал за мной.
– Э, Бешеный! – дёрнулся мне навстречу громила с бритой головой и квадратной челюстью. – Куда летишь, мусарелло! Стоять, я ска…
Не договорил. Не останавливаясь я ткнул стволом «макарова» в кадык, и он захрипел, упал на колени, затявкал, как шакал. Я не обернулся, побежал дальше.
– Стоять! – рявкнул ещё один пёс и выхватил из расстёгнутой кожаной куртки волыну.
Выхватил и… и тут же – БАХ! Я ведь не шутил и успел раньше него, влупил шесть граммов свинца ему в грудь. Он отлетел, и в тот же момент открылась дверь ларька, из неё высунулся Барсук, подручный Ахмата, больной урод и садист.
Со всей дури впечатал я подошву ботинка в тяжёлую железную дверь и она, как пневматический пресс по раскалённой заготовке шарахнула по уродливой несимметричной голове. Барсук охнул и пополз вниз, оставляя на косяке красно-коричневый след.
Я влетел внутрь, обрушив башню из пивных упаковок. Юля стояла ни жива, ни мертва, а к её голове был приставлен ствол. Из носа тонкой струйкой стекала кровь, воротничок курточки был разодран.
– Ты, мусор поганый, – скривился в усмешке низкий коренастый Ахмат, – на кого пасть разинул? Я ей сейчас мозги вышибу и мне ничего не будет. И тебе вышибу, и тоже ничего не будет. А потом домой к тебе приду и твою бабу….
– Не бойся, Юль, – перебил его я. – Он не посмеет, потому что знает, если что, я из него решето сделаю. Сначала выстрелю в плечо, чтобы он больше не мог на спуск нажать, потом в колено, во второе колено, во второе плечо. И только после этого – в член. Он будет лежать и истекать кровью. Корчиться будет, визжать, как свинья. Будет умолять добить, но я дождусь, когда он сам кончится. Знает, что не шучу, поэтому не дёрнется.
– Считай, ты уже покойник! – зарычал Ахмат, и я заметил, что он побледнел. – Тебя генерал за яйца подвесит, если хоть один волосок с моей головы упадёт. Так что иди лесом, мент! Вали, сука!
В этот момент снаружи щёлкнул выстрел и тут же ещё один и ещё. Ахмат на мгновенье отвлёкся, глянул в окно. Одна секунда, даже меньше. Один миг. Глянул и… всё. Подписал приговор. Вернее, приговор он подписал раньше, а теперь я просто привёл его в исполнение.
Бах! Юля вскрикнула, и в ларьке кисло запахло порохом. Ахмат завалился на коробки, на все эти марсы, спрайты и видеокассеты. Распахнулась дверь, я резко обернулся. Это был Никита.
– Там чисто, – кивнул он и быстро подошёл к Ахмату. Наклонился и трижды нажал его пальцем на спусковой крючок. Бах! Бах! Бах!
Юля присела закрыла руками уши и задрожала от рыданий. Никита грубо оторвал её руки и заговорил громко и напористо.
– Ахмат ворвался, начал избивать, пытался изнасиловать. Вошёл капитан Бешметов, потребовал прекратить. Ахмат начал стрелять в Бешметова. Дальше ты ничего не помнишь. Всё. Поняла?
Она несколько раз кивнула.
– Серый, пошли, сейчас группа подъедет, – бросил Никита и открыл дверь.
– Юль, – кивнул я. – Всё. Не бойся. Кончились твои страданья. Больше никто к тебе не сунется.
Она снова кивнула и всхлипнула, размазывая по щекам тушь, слёзы и помаду, а я вышел наружу вслед за Никитой.
– Ну, брат, это ты загнул, что всё кончилось, – хмыкнул он. – Ничего для неё не кончилось, а только началось. Думаешь, Ширяй оставит это просто так?
– Никит, ну кто такой этот Ширяй? Посуди сам. Я считаю, он больше не полезет. Он думал, что если купил закон, то может делать, что захочет, и что его бригадир может насиловать, грабить, убивать. Но теперь призадумается. А Ахмат… ты же знаешь, сколько на нём душ. Нет, братан. Справедливость на нашей стороне. А Ширяй теперь лишний раз подумает, прежде чем что-то сделать.
***
Вернувшись в управление, мы десять раз всё доложили злому, как собака майору Кузьмичёву. Он орал так, что стёкла дрожали. Никита шарахнул дверью и свалил, а я засел за писанину, но после одиннадцати швырнул ручку, выматерился и двинул домой. Было уже около полуночи, когда я нажал кнопку звонка.
– Привет, – кивнул я, когда, дверь открылась. – Чего не спрашиваешь?
Она не ответила, повернулась и бросила на ходу:
– У нас гость…
– Кто так поздно? – удивился я и прошёл за ней на кухню.
На столе стояла открытая бутылка «Наполеона», конфеты. Я нахмурился.
– О… Никита… А ты чего?
– К Катюхе твоей подкатываю, а она ни в какую, – ощерился он, а Катя внезапно покраснела.
– Чего?
Он был нормально так под градусом.
