Эрнест Сетон-Томпсон "Рольф в лесах. Лесные рассказы"

– И ты покинешь все это? – спросил он, взмахом руки обводя скалу, индейскую тропу, равнину, где некогда стоял Петукапен, и могилы погибших.

Их взгляды встретились, и из груди индейца вырвалось короткое:

– Ак!

Один слог, как басовая нота, но сколько он поведал! О медленно зародившейся крепкой дружбе, о внутренней борьбе, продолжавшейся с утра, когда Хортон явился с роковой вестью, и о победе, одержанной дружбой.

Рольф понял все это, и к горлу у него подступил комок, но вслух он сказал только:

– Конечно. Если ты и вправду так решил.

– Ак! Я пойду, но когда-нибудь я вернусь сюда.

После долгого молчания Рольф спросил:

– А когда мы отправимся в путь?

– Завтра в ночь.

Глава 15

На пути в северные леса

Утром Куонеб отправился в Мьянос с тяжелой ношей. Никого не удивило, когда он вошел в лавку Сайласа Пека и предложил ему пару индейских лыж, связку капканов, кое-какую посуду из липы и бересты, а также тамтам, взяв в обмен чай, табак, порох и два доллара наличными. Он молча повернулся и вскоре был уже под скалой. Взяв котелок, он ушел в лес и принес его назад до верху полным коры серого ореха. Кору он залил водой и кипятил до тех пор, пока вода не стала темно-коричневой. Едва жидкость остыла, Куонеб перелил ее в неглубокую миску и окликнул Рольфа:

– Иди сюда, я сделаю из тебя синаву.

Намочив мягкую тряпочку, он покрасил мальчику лицо, уши, шею, кисти рук и хотел было этим ограничиться, но Рольф, сказав: «Делать так уж делать», разделся донага. Желтовато-бурый настой придал его белой коже красивый медный цвет. Вскоре перед Куонебом уже стоял индейский мальчик, в котором никто не узнал бы Рольфа Киттеринга. Краска скоро высохла, и Рольф оделся, чувствуя, что мосты сожжены.

Куонеб снял с вигвама две полосы парусины и завернул в них одеяла. Томагавк, луки со стрелами, ружье и медный котелок с припасами они поделили между собой, упаковали, стянули ремнями – и можно было отправляться в путь. Однако у Куонеба оставалось еще одно дело. Он поднялся на скалу. Для индейца настала минута прощания, и Рольф рассудил, что индейцу надо побыть одному.

Куонеб закурил трубку, выпустил четыре клуба дыма в дар четырем ветрам, начав с западного, потом некоторое время сидел неподвижно и молча. Затем со скалы донеслась песня-просьба об удачной охоте:

Отец, веди нас!
Отец, помоги нам!
Отец, укажи нам края хорошей охоты!

Едва голос Куонеба смолк, как в лесу, севернее скалы, закричала неясыть.

– Ак! Это хорошо, – только и сказал Куонеб, спустившись к Рольфу.

Но вот солнце закатилось, и они отправились в долгий путь на север – Куонеб, Рольф и Скукум. Впрочем, не прошли они и ста шагов, как пес повернул назад, помчался к кусту, где ранее прикопал кость, схватил ее в зубы и вновь затрусил рядом с путниками.

Конечно, идти по почтовому тракту было бы легче, но их могли заметить, и путешествию сразу пришел бы конец, а потому они свернули на тропу, которая змеилась вверх по берегу Асамука, и через час у Кошачьей скалы вышли на дорогу, которая ведет на запад. Но Куонеб вновь не соблазнился удобной дорогой, и путники зашагали прямиком через лес. Полчаса спустя их задержал Скукум, принявшийся выслеживать енота. Когда удалось его отозвать, друзья продолжали идти еще два часа, а потом милях в восьми от Длинной запруды устроили привал: Рольф уже еле передвигал ноги. Разостлали одеяла, наспех растянули над ними полог из парусины и сомкнули слипающиеся глаза до утра под обнадеживающий крик их приятельницы неясыти: «Ху-у, ху-у, ху-у, ху-у, яа-а, ху-у!», который по-прежнему доносился с севера.

Когда Рольф проснулся, солнце стояло высоко и Куонеб успел приготовить завтрак. Все тело мальчика ныло от вчерашнего перехода с тяжелой ношей, а потому в глубине сердца он очень обрадовался, услышав, что весь день им предстоит отдыхать в лесу. Дальше они пойдут, только когда смеркнется, – и так до тех пор, пока не доберутся до мест, где их никто не сможет узнать и задержать. Путники были уже в штате Нью-Йорк, но из этого еще не следовало, что за ними не отрядили погоню.

Около полудня Рольф пошел побродить вокруг с луком и тупыми стрелами. Главным образом благодаря Скукуму ему удалось сбить пару белок, которые были затем поджарены на обед. С наступлением ночи друзья тронулись в путь и прошли миль десять. В третью ночь они покрыли заметно большее расстояние, но на день все равно затаились, так как было воскресенье. Зато утром в понедельник – в то утро, когда их уж обязательно должны были хватиться, – они под ярким солнцем зашагали по проезжей дороге, полные бодрости, какой не испытывали с начала пути.

Две вещи были Рольфу внове: любопытные взгляды сельских жителей, мимо домов и фургонов которых они проходили, и неистовая ярость собак. Впрочем, последних удавалось утихомирить, погрозив им палкой или нагнувшись за камнем, но какой-то громадный, свирепый мастиф увязался за ними с оглушительным лаем, держась вне достижения палки, и даже немного помял Скукума. Но тут Куонеб достал лук и пустил тупую стрелу точно в нос назойливому провожатому. Пес с воем помчался домой, а Скукум, к большому своему удовольствию, успел раза два куснуть своего врага с тыла.

В этот день они прошли двадцать миль, а на следующий – двадцать пять, потому что шли теперь по хорошим дорогам, да и груз их стал полегче. Не раз какой-нибудь добросердечный фермер угощал их обедом, но все дело портил Скукум – фермерам не нравились его покушения на их кур. Скукум никак не желал освоить тонкое зоологическое различие между рябчиками – крупными птицами, на которых можно охотиться, и курами – крупными птицами, на которых охотиться нельзя. На подобный глупый педантизм и внимания-то обращать не следовало, а уж считаться с ним и тем более!

Вскоре друзья убедились, что к дому Рольфу лучше подходить одному, пока Куонеб в отдалении держал Скукума. Запах Рольфа меньше возбуждал собачью злость, а мальчик, вспомнив, как он сам относился к бродягам, когда они стучались в их с матерью дверь, всегда начинал с вопроса, не найдется ли у хозяев дома работы, за которую его накормили бы. Затем он заметил, что надежды на успех было больше, если он обращался к хозяйке дома, улыбался во весь свой белозубый рот и здоровался с ней на чистом английском языке, который производил особый эффект в устах индейского подростка.

– Раз уж я стал индейцем, Куонеб, ты должен дать мне индейское имя, – сказал Рольф своему другу после одного из таких эпизодов.

– Ак! Это хорошо. И очень легко. Ты – Нибовака, что значит «мудрец».

Куонеб оценил ухищрения Рольфа, потому и дал мальчику такое имя.

Теперь они проходили за день от двадцати до тридцати миль, огибая стороной селения на реке. Не заглянули они и в Олбени, столицу штата, и впервые увидели величавый Гудзон лишь на десятый день, выйдя к Форт-Эдуарду. Задерживаться там они не стали, а двинулись дальше, миновали Гленс-Фолс и на одиннадцатый вечер пути прошли мимо заброшенного форта и увидели впереди широкое зеркало озера Джордж, окаймленное лесистыми берегами. Дальше к северу высились острые вершины гор.

Теперь обоими овладела мысль: «Эх, если бы у нас было каноэ, которое осталось на берегу Длинной запруды!» Сожаление это пробудил необъятный водный простор, а Рольф к тому же припомнил, что озеро Джордж соединяется с озером Шамплейн, открывающим доступ в глубины дремучих лесов.

Путники устроили привал, как уже устраивали его пятьдесят раз прежде, и перекусили. Голубая вода, сверкающая совсем близко, неотразимо манила к себе. Они направились к берегу, и тут Куонеб указал на какой-то след, коротко пояснив:

– Олень!

Внешне индеец сохранил полное спокойствие, чего никак нельзя сказать о Рольфе, и оба вернулись к костру, испытывая приятное волнение: они добрались до земли обетованной! Теперь надо заняться серьезным делом – отыскать охотничий участок, еще никем не занятый.

Куонеб, припомнив древний закон лесов, что каждая долина принадлежит охотнику, первому до нее добравшемуся или унаследовавшему ее от первооткрывателя, погрузился в свои мысли. А Рольф ломал голову, как им раздобыть необходимое снаряжение – каноэ, капканы, топоры и съестные припасы. Первым нарушил молчание мальчик:

– Куонеб, нам нужны деньги, чтобы купить все необходимое. Как раз начинается жатва. Мы могли бы наняться на месяц к какому-нибудь фермеру. Так мы будем сыты, заработаем нужные деньги и познакомимся со здешними краями.

Индеец ответил только:

– Ты Нибовака.

Ферм тут было мало, и отстояли они друг от друга очень далеко. К берегу озера примыкали всего две. Рольф повел Куонеба к ближней, где в поле золотилась пшеница. Но оказанный им прием – начиная от первой стычки с собакой и кончая заключительной перепалкой с фермером – оставлял желать лучшего. «Уж как-нибудь я обойдусь без краснокожих забулдыг! В прошлом году нанял двух таких, а на поверку вышло, что оба горькие пьяницы и лентяи!»

Вторая ферма принадлежала дородному голландцу. Он как раз ломал голову над тем, как бы ему разом управиться с поздним сенокосом, ранней уборкой овса, неокученным картофелем, заблудившимися коровами и надвигающимся прибавлением семейства, как вдруг перед его дверями появились два ангела-хранителя медно-красного цвета.

– Работайт вы хорошо?

– Конечно. Я с детства жил на ферме, – сказал Рольф и показал свои ладони, не по возрасту широкие и загрубелые.

– А находайт моих коров вы сумейт, как сам я их не находайт!

Сумеют они разыскать потерявшихся коров? Им это проще простого!

– Я давайт вам два доллара, если вы пригоняйт их быстро-быстро.

Куонеб отправился в лес, а Рольф пошел было с мотыгой на картофельное поле, но его остановило отчаянное кудахтанье. Увы, Скукуму опять вздумалось поохотиться на кур! Минуту спустя песик был безжалостно прикован цепью к крепкому столбу, около которого мог на досуге раскаиваться в содеянном, пока путешественники не отправились дальше.

Под вечер Куонеб вернулся с коровами. Он тут же сообщил Рольфу, что видел пять оленей. В глазах его светился огонек охотничьего азарта.

Три дойные коровы, трое суток бродившие в лесу, требовали немедленного к себе внимания. Рольф пять лет дважды в день доил пять коров, и толстяк Ван Трампер с одного взгляда убедился, что перед ним большой специалист этого дела.

– Хорошо. Хорошо. Я давайт пойло свинкам.

Он направился к хлеву, но тут его нагнала краснощекая белокурая девочка:

– Папа, папа! Мама говорит…

– Ох-хо-хо! Я не думайт, что так скоро! – И толстяк затрусил за девочкой в дом.

Минуту спустя он снова появился – его добродушное лицо стало хмурым и озабоченным.

– Эй ты, большой индеец! Можешь грести каноэ?

Куонеб кивнул.

– Так идем. Аннета, приводийт Томас и Хендрик.

Отец взял на руки двухлетнего Хендрика, Куонеб – шестилетнего Томаса, а двенадцатилетняя Аннета пошла за ними, полная непонятного страха. Они спустились к воде, детей усадили в каноэ, и только тут их отец спохватился, что не может оставить жену одну. Детей придется отослать с неизвестным индейцем. В тупом отчаянии он спросил:

– Можешь ты отвозийт их в дом за озером и привозийт назад миссис Каллан? Скажи ей, Марта Ван Трампер она нужна быстро-быстро.

Индеец кивнул.

Отец было заколебался, но еще одного взгляда на Куонеба оказалось достаточно. Что-то шепнуло ему: «Он человек надежный», и, не слушая плача малышей, которые вдруг увидели, что остались в лодке одни с темнолицым дядькой, фермер оттолкнул ее от берега.

– Ты побереги мои детки! – воскликнул он и утер глаза.

Плыть надо было всего две мили по зеркальной вечерней воде. Миссис Каллан собралась в мгновение ока – какая женщина не бросит все и вся, когда от нее ждут такой помощи!

Через час она уже хлопотала вокруг матери изгнанных из дома белокурых головенок. Судьба, повелевающая ветрами и распоряжающаяся жизнью диких оленей, не забыла женщин, живущих в лесной глуши, вдали от удобств и умелых врачей больших городов. Уединенная жизнь и тяжелый труд несут в себе свою награду: чего бы не дали ее изнеженные городские сестры за такое крепкое здоровье! Задолго до наступления темных страшных часов ночи, когда жизненные силы в человеке убывают, великое чудо свершилось вновь. Под кровом голландского поселенца появилась еще одна белокурая головка, и все было хорошо.

Глава 16

Жизнь у фермера-голландца

Индейцы спали в прекрасном бревенчатом сарае с крепкой кровлей, расстелив одеяла на груде душистого сена. Оба были довольны: они добрались до дикой лесной глуши, ее обитатели были совсем рядом. Каждый день, каждая ночь подтверждали это.

Угол сарая был отгорожен под курятник, где полтора десятка кур исправно исполняли свои обязанности. В первую ночь водворения в сарай «медно-красных ангелов» хохлатки уже сладко спали на насестах. Внезапно новых работников разбудило отчаянное кудахтанье, которое тут же оборвалось, словно курице привиделся какой-то куриный кошмар и она свалилась наземь, но тут же взлетела на свое место и снова уснула. Однако утром в уголке сарая они увидели полусъеденный труп производительницы свежих яиц. Куонеб осмотрел безголовое тело, следы в пыли и буркнул:

– Норка.

– А может, скунс? – заспорил Рольф.