Я поспешил представить своего друга, чтобы сразу прояснить ситуацию:
– Василь Петрович, это Дима – береговой нашей ватаги.
Хмурость медленно сошла с лица трактирщика, и он солидно кивнул, приветствуя нового гостя:
– Береговой, конечно, не боевой ушкуйник, но человек тоже важный и нужный.
– Мое почтение, Василий Петрович, – повторил за мной сиплым голосом Дима и поклонился в нихонской манере.
Трактирщик улыбнулся, но явно понял, откуда тут растут ноги. Наш наставник в «Омуте» появлялся редко, но его заморочки знали многие.
Береговыми у ушкуйников называли завхозов ватаги – тех, кто помогал готовиться к походам и заботился об остающемся дома добре. Я не соврал ни на йоту – Дима действительно активно участвовал в делах нашей маленькой компании и приносил много пользы. Правда, в обычных ватагах береговыми становились либо покалеченные, либо слишком старые для походов ватажники. Такие как тот же Василь Петрович. Но то дело капитана – кого и на какую должность назначать, и лезть в чужие расклады никто не станет.
Трактирщик заметил мой растерянный взгляд в зал, хитро улыбнулся и подозвал полового:
– Проводи капитана к боковому столику.
Лично я мог бы пойти на второй этаж, но Диме там делать нечего. Шустрый парнишка лет пятнадцати от роду провел нас в сторону выхода с кухни. Неподалеку от двери действительно обнаружился небольшой столик, прижавшийся к стене. Большую компанию за него не усадишь, а вот двоим будет вполне комфортно. Тут никто не стал заморачиваться табличкой «занято», как в трактирах подороже или ресторанах, просто убрали стулья, а сверху поставили ящик с пустыми бутылками. Половой быстро унес ящик на кухню и вернулся с двумя простыми, но надежными табуретами. Затем выслушал наш заказ.
Из-за расстройства тетушки Агнес меня дома не покормили, так что я заказал к пиву изрядную порцию печенного на углях мяса. А вот Дима ограничился вяленой рыбой. Он-то был накормлен, да и вряд ли свалившиеся на него события способствовали аппетиту. Казалось бы, поговорить по душам, когда вокруг куча народа, не получится, но в этом-то и прелесть подобных мест. Никому ни до кого нет дела, да и гул голосов служил неплохой шумоизоляцией.
– Я так понимаю, ты у нас больше не мальчик? – не стал я ходить кругами и спросил в лоб.
– Как-то само собой получилось, – краснея ответил Дима. – Сегодня матушка перед дневным сном попросила Фросю отнести старые шторы в чулан. Я вызвался помочь, а там как-то внезапно все и вышло. Получается, я изменил Насте, – ошарашил меня Дима неожиданным выводом.
– Это каким таким боком?
– Ну я же говорил ей, что люблю, а сам…
– А сам нарушил слово, которое дал самому себе. Плохо, конечно, но изменой тут даже не пахнет. Предательство – это когда ты обманул доверие и ожидания близкого человека. Думаешь, Настя надеялась, что ты навеки будешь не просто ее другом, но и девственником, даже когда она выйдет замуж? Мы тоже друзья, ты же не считаешь, что предал меня?
– А у тебя с Фросей что-то… – тут же встрепенулся он.
– Ешки-матрешки, Дима! Ничего у меня с Фросей не было и быть не могло. Не нужно заморачиваться. Ты у нее далеко не первый, в любви ей не признавался. Или я ошибаюсь?
Дима яростно затряс головой, а затем для ясности добавил:
– Не признавался. И что мне теперь делать?
– Ну, уж точно не жениться. Если хочешь продолжить, старайся думать, что говоришь и обещаешь. На подарки не жадничай, но не морочь девочке голову намеками на будущее.
– Да не хочу я продолжать! – вскинулся Дима и покраснел. – Сложно это.
Да уж, действительно сложно, для меня тоже, особенно после того, как расстался с Элен. С ней было просто и ясно, а сейчас куда напряжнее. Хорошо хоть моя бывшая любовница помогла – через свою модистку нашла вдовушку, которая зарабатывала стиркой и с трудом содержала двоих детей. Элен даже сумела обернуть все в красивые слова: мол, молодая и пока еще вполне красивая вдова бедствует и уже подумывает о том, чтобы пойти работать в публичным дом. Так что стать содержанкой молодого капитана ей будет за счастье. Я в этом уверен не был, и первые встречи Верой прошли очень неловко. Затем как-то свыклись. Не идти же обоим в тот самый бордель, правда с разными целями. Для Димы подобного я тоже не хотел, потому и затеял все это дело с Фросей. Прав или нет, время покажет.
Веру я своим вниманием старался не утруждать, но содержание платил исправно. Даже если найду себе зазнобу или женюсь, не перестану это делать – не смогу оставить без помощи не столько саму любовницу, сколько ее детей. Мать-содержанка – это, конечно, плохо, но мать-проститутка куда хуже. Тряхнув головой, я вынырнул из воспоминаний и с серьезным видом посмотрел на Диму:
– Если не хочешь продолжения, можешь сам ей сказать, а можешь ничего не говорить. Я уже пообщался. Она девочка умная, поймет. А там как получится.
И только тут я запоздало понадеялся, что произошедшее не приведет к беременности, но вслух ничего не сказал, чтобы не пугать друга еще больше.
Мы несколько минут просидели молча, поглощая закуски и прихлебывая пиво. Я уже собирался задать Диме пару вопросов по нашим ушкуйным делам, но не успел: рядом остановился невысокий, броско одетый парень и посмотрел на нас сверху вниз:
– А кто это у нас тут? Лихой капитан Проходимец, но почему-то без няньки. Да еще и какого-то сладенького мальчика с собой притащил.
Ну, тут все просто. Чтобы просчитать ситуацию, не нужны пресловутые семь пядей во лбу. Для понимания хватало собственного, пусть и убого опыта жизни в Речном квартале. Там такие разводки понятны даже дурачкам. Увы, в среде ушкуйников у меня хватало и друзей, и врагов. Кто-то недолюбливал втайне, кто-то открыто. Сейчас вариант как раз открытый, и об этом говоруне я слышал. Фока ходил в ватажке капитана Дубыни. И это не фамилия, а прозвище. Там вообще компашка мутная: то ли ушкуйники, то ли контрабандисты, то ли вообще наркоторговцы. Но в нашем кругу совать нос в чужой трюм не принято – кто как может, так и вертится.
С чего это Фока, который известен своей хитростью, наглостью и умением изъясняться почти по-господски, но не впечатлявший боевыми навыками, вздумал нарываться на схватку в круге, тоже гадать не приходится. Как раз меня он не оскорблял. Скорее всего, ждет, что я полезу защищать Диму, а затем Дубыня с полным на то правом встанет на защиту своего ватажника. Я не видел этого капитана в бою, но он наверняка уверен, что в легкую разделает сопливого выскочку. Причина всего этого хоровода тоже ясна: Дубыня вплотную сотрудничал со старейшиной Борисом.
Нахал принял мои раздумья за нерешительность, но ничего не добавил, лишь гаденько так ухмыльнулся. Я же посмотрел на Диму, который был необычайно бледен, но яростно сверкал глазами. При этом он смотрел не на Фоку, а на меня. Я вопросительно поднял бровь. В ответ получил уверенный кивок. Ну что ж, вообще-то, он тренировался наравне со мной, к тому же я давно объяснил боевому библиотекарю, как нужно вести себя в подобных разборках. После моей ободряющей улыбки он со все еще бледноватым лицом развернулся на табурете и презрительно посмотрел в лицо нависающему над ним Фоке:
– И откуда тебе знать, сладенький я или нет? Не помню, чтобы разрешал тебе лизать мои пятки.
Фока зашипел и ухватился за рукоять ножа, висевшего на широком поясе. А вот это уже серьезно. Я резко встал и, откинув полу куртки, продемонстрировав рукоять револьвера в плечевой кобуре. Старался сделать это так, чтобы видел только вздрогнувший Фока. Ему понравилось – вон как перекосило. Но на этом грызня закончилась, потому что Василь Петрович был на чеку. В трактире к этому моменту стало тихо, и все смотрели нас, так что слова старика были слышны отчетливо:
– Фока, а ну грабки убрал от ножа. Если хочешь с кем-то пободаться, вали в круг.
– Да эта сявка залетная даже не ушкуйник, с чего бы я с ним в круг пошел? – ткнул пальцем Фока во все еще сидящего Диму.
– Ну так ты и не капитан, чтобы привередничать, – жестко осадил его трактирщик. – Эй, береговой, пойдешь в круг с этим болтуном?
Вот теперь Дима, с которого постепенно сходила бледность, встал и решительно заявил:
– Пойду, прямо сейчас.
Дело шло явно не по сценарию Фоки. Его смутила решительность моего друга, но все равно не видел в Диме сильного бойца. Даже наоборот, считал пусть и ершистым, но домашним мальчиком, так что решился:
– Пойдем, красавчик, подправлю тебе смазливую мордашку, а то смотреть противно.
Скорее обидно, потому что у самого Фоки физиономия была предельно далекой от идеалов мужской красоты.
Изобразив хищную улыбку, Фока решительно направился к выходу, а мы с Димой последовали за ним. На ходу я тихонько сказал другу:
– Спокойнее. Уверен, ты его умотаешь, но и не расслабляйся.
– Все в порядке, – кивнул Дима, но я все равно немного волновался.
Мне довелось повидать достаточно боев на окруженной невысоким каменным бордюром площадке за трактиром, но лично в этот круг пока не входил. Правда, есть у меня подозрение, что Дубыня от задуманного не отступится даже после того, как Фока провалил свою часть плана.
Дима снял куртку и передал ее мне, оставшись в дорогой голубоватой рубашке, чем вызвал в толпе смешки. Но он этого не заметил, слишком уж был сосредоточен на своем сопернике. Фока раздеваться не стал, словно намекая, что уложит потерявшего берега берегового, не вспотев и испачкавшись. Зря он так, нарядная то ли куртка, то ли сюртук сегодня наверняка близко познакомится с перемешанным с пылью песком.
Не знаю, остался ли кто в трактирном зале, потому что площадку уже окружала изрядная толпа. Даже Василь Петрович явился, оставив свое хозяйство на кого-то из помощников. Он же и объявил начало схватки.
– Готовы? Правила знаете? – уточнил старый ушкуйник и, увидев кивки противников, крикнул: – Начали!
Но сразу ничего не изменилось – оба соперника стояли, глядя друг на друга. Никто не спешил нападать первым. Фоке хватило чуйки, чтобы заподозрить неладное. Стойку, в которой застыл Дима, ушкуйник наверняка уже видел в исполнении Акиры в этом же кругу. Так что он решил спровоцировать моего друга на атаку:
– Чего застыл, красавчик? Боязно?
– Конечно боязно, – задорно заявил Дима. – Сам же сказал, что я красавчик, поэтому не спешу портить себе лицо. Оно барышням нравится. А ты-то чего мнешься, с такой рожей уже нечего бояться.
– Фетюк драный! – зарычал Фока и кинулся на противника, намереваясь не столько ударить, сколько вцепиться ему в физиономию.
Дима спокойно, как на тренировке, сместился на пару сантиметров. Затем принял на ладони правую руку Фоки, легким толчком нарушил равновесие разогнавшегося противника и, почти нежно проведя вокруг себя, отправил кубарем дальше. Сам же снова замер на месте. Народ загудел, и было пока непонятно, с одобрением или осуждением. Они ждали честного мордобоя с брызгами крови, а не эти непонятные пляски. Впрочем, значение имело только то, что правила не нарушаются.
Фока прокатился по песку и ткнулся спиной в каменный бордюр. Завозился, поднимаясь на ноги и ругаясь последними словами. А затем сжал кулаки и снова бросился на Диму. Я уже думал, что все повториться, но тут схватка пошла наперекосяк. Уже подбегая к противнику, ушкуйник, казалось бы, слишком рано дня нормального удара выбросил вперед левую руку и растопырил пальцы. Оказывается, пока он лежал, то сгреб в ладонь немного песка, который сейчас и полетел в лицо Димы. Мой друг от такой подлости растерялся и прикрыл глаза. В итоге пропустил удар в левую скулу, отчего начал заваливаться на спину. Я уже думал, что его вырубило, а Фока решил, что раз уж нарушил правила, так хоть отыграется на красавчике по полной. Но тут, словно компенсируя несправедливость ситуации, вмешалась госпожа удача, которую ушкуйники ценят даже больше, чем опыт и доблесть.
Дима сознания не терял. Упав, он решил покрасоваться и лихо, как на тренировке, вскочить на ноги, оттолкнувшись спиной, но увидел прыгающего на него Фоку, так что просто поджал ноги, а затем лягнул ими, как молодой жеребчик. Попал крайне удачно – прямо в лицо явно собиравшегося навалиться на него сверху противника. Учитывая встречное движение ушкуйника, удар вышел весомым. Мне даже почудилось, что там что-то хрустнуло. Фока отлетел назад и свалился на песок, явно потеряв сознание еще в полете.
Вокруг площадки воцарилась гробовая тишина. Никто не смел войти в круг. Лишь Василь Петрович деловито пересек границу и подошел к лежащему навзничь Фоке. Дима уже успел подняться на ноги и с опасением смотрел на неподвижное тело. Трактирщик нагнулся и пощупал пульс на шее пострадавшего от собственной подлости бузотера. Разогнувшись, он громко заявил:
– Живой. – Затем позвал кого-то из своих помощников. – Прошка, подь сюда. Тащи эту падаль на улицу. И чтобы ноги его здесь больше не было.
Затем Василь Петрович нашел кого-то взглядом в толпе и заявил:
– Дубыня, это твой человек накосорезил. С тебя и спрос. Вира в пять червонцев общине и десять Красавчику.
Конечно, не самое брутальное прозвище, но тоже очень неплохо. Мой друг покраснел и тут же поспешил ко мне, явно чувствуя себя неловко под всеобщим вниманием, но пообщаться мы не успели.
– Не вопрос, Петрович. Мой косяк. Рассчитаюсь честь по чести, – примирительно сказал широкоплечий и длинноруки Дубыня, шагнув через бордюр. – Но раз уж собрались, может, капитан Проходимца покажет свою удаль и хоть раз выйдет в круг, а то все за караем мнется.
Увидев угрюмое выражение на лице Василь Петровича, Дубыня добавил:
– Это не вызов, просто хочется размяться. Капитан вполне может отказаться, я плохого слова не скажу.
Ну да, не скажет, но трусом я точно прослыву. Словно в издевку, послышался голос с другой стороны.
– Ну, раз хочешь размяться, может, со мной попробуешь? – спросил также шагнувший в круг Колотун.
Вот оно как интересно бывает в жизни. Год назад это здоровяк тоже пытался вытащить меня в круг, чтобы оторвать голову по совершенно нелепому обвинению, а сейчас пытается защитить. Увы, этим он мне сделает медвежью услугу. Вон как разулыбался Дубыня, так что нужно действовать:
– Спасибо, Колотун, но я как-то сам управлюсь. А если уважаемому капитану будет мало, то потом можешь добавить, раз ему так хочется повеселить народ.
Улыбка Дубыни немного увяла, зато Колотун расплылся в зловещем оскале, намекая, что продолжение будет обязательно. Здоровяк чувствовал себя обязанным мне, хотя я уже не раз говорил, что мы квиты.
Дима даже попытался вцепиться мне в рукав, чтобы остановить, понимая, что этот противник будет куда опаснее хлипковатого Фоки, но быстро оставил в покое. В толпе забегали половые, собирая ставки. Делали ли ставки на бой Димы, я просто не заметил: слишком волновался за друга. К тому же сейчас все происходило с большим ажиотажем. Это вам не хуры-мухры, а стычка двух капитанов – довольно редкое событие. Я мог бы поставить на себя, но, во-первых, не был уверен, что смогу победить, а во-вторых – мне сейчас как-то не до побочного заработка. Сохранить бы все кости целыми.
Я начал снимать куртку и тут вспомнил, что лишний раз светить револьвер не стоит. Возможно, было глупо показывать его Фоке. С другой стороны, если обиженный ушкуйник надумает собрать компанию и напасть где-нибудь в другом месте, этот факт остудит его порыв. Отдавать револьвер Диме даже на время не совсем законно. К счастью, проблему решил подошедший Василь Петрович:
– Ты, Степан Романович, ствол-то мне отдай. Надеюсь, разрешение на него у тебя имеется? – небрежно поинтересовался трактирщик, словно даже не допуская мысли, что я тупо таскаю с собой огнестрел, надеясь лишь на лицензию ушкуйника.
– Конечно. Личное дозволение князя.
– Слышал я кое-что о твоей сделке с князем. Нужное дело, хоть и мутное, не всякий…
Не знаю, что он хотел добавить, но старик вдруг осекся, увидев, что я незаметно для остальных протягиваю ему небольшой револьвер.
– А Горыныч где? – удивленно и даже как-то обиженно спросил трактирщик.
– Горыныч отдыхает после жаркой работы. Он меня сегодня от бесноватого спас. Да и зачем таскать по трактирам такого тяжеловеса. Неудобно же, благо мне дали разрешение на револьвер, не уточнив, какой именно, – выкрутился я, стараясь не покраснеть от стыда. Ведь Горыныча я даже не удосужился почистить, лишь отмыл сверху от нечистот вместе с кобурой.
– Ну, если так, то ладно, – ворчливо согласился трактирщик, пряча мой револьвер под свой фартук.
Дальше было проще потому, что пустая кобура на фоне чехлов с метательными ножами в глаза на бросалась. Я постарался выгнать из головы все ненужные мысли и сконцентрироваться на предстоящем бое, хотя сделать это было не так-то просто. Конечно, теперь мне удается намного лучше управлять своими собственными мыслями, а не как раньше наблюдать за их полетом как будто со стороны, но все равно полностью отрешиться от назойливых дум получается не всегда.
Дубыня тоже снял куртку и закатал рукава рубахи, демонстрируя увитые татуировками предплечья. Ничего странного в этих рисунках не было, подобное носила половина ушкуйников. Выглядел мой соперник мощно, особенно без верхней одежды. Под тонкой рубахой перекатывались тугие узлы мышц, а длинные руки и, как говорится, пудовые кулаки не предвещали ничего хорошего. Дальше больше. Резкими движениями ударов в воздух Дубыня разогнал кровь в теле и, хищно улыбаясь, встал предо мной.
– Готовы? Все знают правила? – разразился ритуальными фразами Василь Петрович и, увидев наши кивки, скомандовал: – Начали!
Так же, как и предыдущие соперники, мы не спешили атаковать друг друга. Мой стиль боя вообще строился от обороны, а Дубыня явно сделал выводы из неудачи Фоки. Думаю, он и бой Колотуна с Акирой разобрал по косточкам. Так что теперь не пер буром, а, продолжая разминаться резкими и короткими имитациями ударов, медленно подходил ко мне, да еще и по дуге, тем самым заставляя разворачиваться.
Мы с Акирой обсуждали такой вариант, и учитель называл его наихудшим для меня – сейчас Дубыня начнет наносить короткие удары, совершенно не теряя устойчивости. С его длиннющими руками это получится легко и просто, так что подловить кулачного бойца на классический нихонский прием нечего и надеяться. А в обычном мордобое я ему не соперник. До начала его атаки оставались считанные секунды, и тут от капитана ушкуйников, явно вгонявшего себя в боевой кураж, повеяло кое-чем очень знакомым.
Не понял. Он что, одержимый?! Это плохо. Но как такое вообще возможно?! Очень хотелось выглянуть из себя, но сейчас все внимание толпы было сосредоточенно на мне, и непонятно, как ушкуйники поведут себя, в буквальном смысле почуяв неладное. Мне только славы колдуна не хватало.
Ну что, же вот и момент истины. Акира так и говорил: прорыв возможен, только если подойду к краю. От Дубыни веяло ненавистью. Меня сейчас будут либо убивать, либо калечить. Не понятно только за что. Мы с наставником давно пытались найти применение моим шаманским навыкам в чем-то еще, кроме простого выглядывания в мир духов и работы призрачным ножом. Еще у себя на родине Акира пытался изучать духовные практики соседней империи Чжунго. Получалось из рук вон плохо, но у него была надежда, что мой усиленный чужаком и шаманом дух, да с навыком его расшатывания по шаманской же методе, поможет освоить искусство боевых монахов.
Наши дополнительные тренировки казались мне такими же нелепыми, как и манерное нихонское искусство в самом начале изучения. Надеюсь, я прямо сейчас пойму, насколько ошибался, ну или меня поломают.
Осмысливая ситуацию и наблюдая за приближающимся соперником, я не забывал легкими горловыми вибрациями расшатывать свой дух и по методике Акиры гонять по нему, как говорил нихонец, энергию ци. Отклика по-прежнему не чувствовал, и это, честно говоря, пугало. Дубыня атаковал резко и, несмотря на всю мою подготовку, неожиданно. Все навыки нихонского стиля оказались бесполезны, но неожиданно дала о себе знать память чужака. Я тупо и бесхитростно прикрылся руками, при этом представил, что укрепляю свою ауру на предплечьях, к тому же заставляя ее вибрировать. И это помогло! Нет, удары моя зашита не ослабила: предплечья прострелило болью, и синяки там будут изрядные. Но вдруг Дубыня встряхнул правой рукой, словно она немного онемела. Окрыленный надеждой, я попробовал укрепить таким же образом кулак и попытался ударить соперника в слабо прикрытую грудь. Почему не в лицо? Да кто ж его знает. Но интуиция и в этот раз не подвела. Удар вышел удручающая слабым, таким даже синяк не поставишь, но внезапно тело моего соперника дернулось, словно его скрутила судорога, совсем короткая и почти незаметная, но все же. А еще я ощутил выплеск духовной энергии, пропитанной болью и страхом. Я чувствовал подобное, когда вырывал духов-наездников из тел бесноватых!
Времени было крайне мало, так что я ринулся вперед, нанося удары кулаками в лицо. Первые два он пропустил, но меня подвели слабые ударные навыки. Вырубить или ошеломить противника не получилось. Дубыня пришел в себя и словно тараном заехал мне в грудь. То, что меня не унесло за пределы круга, поломав при этом кости, казалось чудом. Словно это была не полноценная атака, а инстинктивное желание отбросить от себя неожиданно ставшего слишком опасным соперника.
Мне удалось сохранить равновесие. Неловко перебирая ногами, я отошел назад. Дубыня, взревев от ярости, бросился на меня еще до того, как мои ноги встали в надежную позицию, но тут сработали вбитые тысячами повторений рефлексы, и летевшего на меня соперника я принял почти не задумываясь. Все прошло как на тренировке: уход от яростного удара, легкий толчок и проводка массивного, уже потерявшего равновесие тела мимо себя. Дубыня, несмотря на весь свой боевой опыт, повторил кувырок своего подручного и неслабо так треснулся плечом в каменный бордюр. Не знаю, кто придумал такой периметр, но это явно нехороший человек: если треснуться головой, можно и кони двинуть.
Дубыня, покачиваясь, поднялся на ноги и зарычал совсем уж по-звериному. От него повеяло хорошо знакомой ледяной опасностью, и стало понятно, что шутки кончились. Совсем.
– Все, хватит! Бой закончен первой кровью! Победил капитан Проходимца, – громогласно заявил Василь Петрович, перекрывая гомон толпы.
Я сначала не понял, о чем это он, но потом заметил, как из носа моего противника падают красные капли, растекаясь по подбородку и груди. Все-таки я сумел врезать ему по сопатке, что и решило дело. Но Дубыня, похоже, ничего не услышал или просто не захотел. Он дернулся в мою сторону, правда далеко уйди ему не дали: и без того накрученные зрители, получив нужный сигнал, скопом рванули в круг, останавливая озверевшего капитана. Поднялся сущий бедлам: кто-то радовался моей победе, кто-то возмущался, что дело не доведено до конца, а я, пользуясь неразберихой, аккуратно выглянул из себя и посмотрел на рвущегося из хватки многих рук капитана.
А вот это что-то новенькое. Похожий способ усмирять духов-подселенцев я уже видел у Рвача и сам же избавил его от надоевшей контрабандисту ноши. Но там были цепи из светящихся латинских букв, а здесь какие-то незнакомые символы. Или все же знакомые?
Я так задумался, что не почувствовал, как меня окружила компания знакомых людей и потащила в сторону трактира. Это была ватага капитана Пескаря, в которую входил Колотун. Именно этого капитана я помог вытащить из больших неприятностей. Не скажу, что мы стали друзьями, но общаться с ними было приятно. И очень понравилось то, что ушкуйники легко приняли в наш круг Диму, признав хоть и береговым, но в доску своим.
– За везучего как черт капитана Проходимца! – провозгласил Пескарь, и все дружно подняли кружки с пивом.
У меня всегда все наперекосяк. Даже нормального прозвища не получил. Ушкуйники обращались ко мне либо по имени, либо как к капитану ушкуя под названием Проходимец. Впрочем, жаловаться глупо – сам так назвал свой катер-переросток. Вот теперь и расхлебываю.
Глава 2
Утро выдалось действительно добрым, несмотря на вчерашний загул. В плане пития горячительных напитков у меня уже имелся опыт. Не в том смысле, что много выпил и успел притерпеться к похмелью. Нет, просто взял себе за правило не пить больше положенного, тогда и вечер пройдет в радость, и утром никаких проблем не будет. А вот с Димой у нас сегодня беда. Вчера я притащил его буквально на себя. Думаю, когда он проснется, в доме Спаносов случится знатный переполох, особенно потому, что из-за пропущенного удара уже с вечера на лице моего отважного друга начал наливаться изрядный такой синяк. Даже лед в тряпице, которым щедро поделился Василь Петрович, не особо помог.
Проснулся я на рассвете, но все равно, когда наведался в ванную комнату, услышал, как на кухне звенит посуда и слышны голоса тети Агнес и Фроси. Рыжая приходила на работу рано, так что в этом нет ничего удивительного. Очень надеюсь, что никаких плохих последствий вчерашнего пикантного события в чулане не будет. Честно говоря, я как-то совсем забыл рассказать Диме о защите от нежелательной беременности. У самого-то всего две женщины было, так что ходок из меня еще тот.
