Алексей Небоходов "Сотри и Помни"

Внутри женщины поднялась волна тёмного и горячего чувства. Если бы Лера находилась рядом, если бы не разделяли миры и измерения…

– Показать данные объекта "Лера Станкевич", – приказала она, и развернулась голографическая карточка.

Двадцать один год. Отличница. Староста группы. Победительница олимпиад. Дочь влиятельного чиновника местной администрации. Уверена, амбициозна, склонна к лидерству и доминированию. Психометрические тесты показывают высокий уровень нарциссизма и низкий уровень эмпатии. Потенциальный риск – манипулятивное поведение, психологическое давление на окружающих.

Ильга всматривалась в это лицо, пытаясь понять, что вызывает сильную, почти физическую неприязнь. Лера была красива понятной красотой – правильные черты, ясные серые глаза, безупречная кожа. Тип внешности, одобряемый социумом, получающий лайки, собирающий восторженные взгляды. В Верхнем Городе таких множество, с лицами, доведёнными до совершенства генной инженерией или косметической хирургией.

– Перемотать вперёд, – скомандовала Ильга. – Фокус на объект "Роман Соколов".

Система переместилась во времени. Роман сидел на подоконнике в пустом коридоре института, глядя на дождь. Лицо выражало усталость и глубокую, тихую печаль. Женщина невольно коснулась экрана, словно могла утешить прикосновением. Пальцы встретили холодную поверхность дисплея, напоминая о границе между мирами.

В этот момент Ильга осознала важное: реакция на унижение Романа не была исследовательским интересом. Не была профессиональным беспокойством создателя о творении. Не была обычной эмпатией. Это было личное, глубокое, болезненно-интимное чувство.

– Анализ психоэмоционального состояния оператора, – произнесла она, удивляясь решению обратиться к системе с таким запросом.

На мониторе появился отчёт: "Зафиксированы признаки сильного эмоционального возбуждения. Учащённое сердцебиение, повышенное давление, изменение паттерна дыхания, микродвижения лицевых мышц, соответствующие выражению гнева, расширение зрачков, изменение голосовых характеристик. Наиболее вероятная интерпретация: защитная реакция в ответ на угрозу значимому объекту. Классификация: эмоциональная привязанность высокой интенсивности с элементами собственнической реакции".

Ильга закрыла глаза. Система назвала это "эмоциональной привязанностью", но девушка знала другое, более точное слово. Слово, которое никогда не использовала по отношению к себе. Слово, означающее уязвимость, слабость, зависимость от другого существа.

Взгляд снова вернулся к экрану, где Роман сидел, глядя на дождь. В этом простом образе было больше подлинной красоты, чем во всех идеальных поверхностях Северной Башни. Красоты несовершенной, хрупкой, уязвимой, но именно поэтому ценной.

Ильга выпрямилась в кресле, отбросив привычную сутулость над консолью. Движения стали резкими, определёнными, словно она приняла важное решение.

– Деактивировать систему, – произнесла она.

Экран погас. В наступившей тишине слышалось только дыхание и тихий гул системы жизнеобеспечения квартиры. Ильга обхватила себя руками, словно защищаясь от холода, хотя температура в помещении оставалась идеальной.

– Что я делаю? – прошептала она в пустоту.

Девушка опустилась на пол рядом с креслом, прислонившись спиной к консоли. Впервые за долгое время Ильга позволила себе просто сидеть, не анализируя, не контролируя, не манипулируя чужими жизнями.

Правда, которую так долго отталкивала, теперь стояла перед ней, обнажённая и неоспоримая: влюбилась. Влюбилась в человека, которого создала сама. В его неловкость, ранимость, тихую стойкость перед лицом ежедневных унижений.

Это чувство не было запрограммировано. Оно родилось само, как цветок пробивается сквозь бетон – вопреки законам вероятности.

Решение пришло не как озарение, а как логичное завершение внутренней борьбы. Ильга осознала его, проснувшись посреди ночи в идеально температурной темноте квартиры, где система жизнеобеспечения создавала оптимальные условия для сна. Она не могла оставаться наблюдателем, смотрящим на Романа через стекло экрана. Граница между мирами, казавшаяся непреодолимой, представлялась лишь тонкой мембраной, которую нужно преодолеть.

– Активировать протокол «Янус», – произнесла в темноту.

Система отозвалась, наполнив комнату приглушённым голубоватым свечением.

Протокол «Янус» был эксклюзивной услугой Realika, доступной лишь избранным. Физическая инкарнация – не просто аватар в виртуальном пространстве, а полноценное воплощение в материальном мире, подключение к реальной физической оболочке по заданным параметрам. Технология на границе возможного, с ценником для привилегированной верхушки VIP-клиентов.

Перед Ильгой развернулся интерфейс, похожий на анатомический атлас эпохи Возрождения, но трёхмерный, с десятками парящих панелей. Коснувшись центрального элемента, пространство наполнилось проекциями, голограммами, схемами нейронных связей, моделями поведенческих паттернов – инструментарием создания новой личности.

– Базовая конфигурация: антропоморфная женская особь, европеоидная, возраст 20-25 лет, – голос звучал ровно, но пальцы, скользящие по виртуальным регуляторам, выдавали напряжение.

Перед ней возникла фигура – пока схематичная, полупрозрачная, обозначенная основными контурами. Универсальный шаблон для наполнения индивидуальностью. Ильга активировала панель детализации, руки начали двигаться в воздухе, словно у скульптора, лепящего из невидимой глины.

Пальцы замерли над панелью управления. Система ждала ввода параметров, но оператор знала точный ответ. Закрыла глаза, вспоминая ощущение своего тела той ночью – как оно двигалось в темноте комнаты Романа, изгибалось под его руками. Дыхание участилось. 168 сантиметров – такой рост был у неё в ту ночь. Не идеальные пропорции золотого сечения, а асимметричные плечи, лёгкая сутулость от долгих часов за компьютером, маленький шрам на левом бедре. Не создавала нового персонажа – воссоздавала себя, женщину, побывавшую в его постели.

Лицо требовало особого внимания. Ильга могла выбрать любой типаж, любую комбинацию черт, создать эталон красоты. Вместо этого пошла иным путём – не идеализация, а узнаваемость, живость, естественность. Овальное лицо с выступающими скулами, нос с небольшой горбинкой, рот с верхней губой тоньше нижней. Русые волосы средней длины, меняющие оттенок при разном освещении. Зеленовато-серые глаза, прикрытые верхними веками, создающие впечатление задумчивости.

Система предложила библиотеку стандартных выражений, но Ильга отмела их движением руки. Загрузила отдельный модуль эмоциональных микровыражений, детализированных до мельчайших движений мышц.

– Анализ объекта «Роман Соколов», выделение эмоциональных триггеров, – скомандовала девушка.

Перед ней развернулась многомерная карта нейронных реакций, собранная за годы наблюдений.

– Синтез оптимальной модели экспрессии для максимального эмоционального отклика.

Система обрабатывала запрос несколько секунд. Лицо аватара ожило, словно пробежала лёгкая рябь, и застыло с новым выражением – не явная улыбка, не открытое дружелюбие, а спокойная сосредоточенность с намёком на понимание, вызывающая у Романа позитивную реакцию.

Ильга всмотрелась в лицо – её и не её одновременно. Достаточно похожее для сохранения преемственности, но с изменениями для легенды.

– Имя: Елена Светова, – произнесла она, активируя модуль биографии. – Студентка МИФИ, факультет кибернетики и информационной безопасности, четвёртый курс. Переведена в Дармовецкий технический институт по программе обмена.

На виртуальной панели появились документы – свидетельство о рождении, паспорт, студенческий билет, зачётная книжка. Ильга настраивала параметры с математической точностью. Дата рождения – 17 апреля, за два года до Романа, чтобы быть немного старше, но не настолько, чтобы создавать дистанцию. Место рождения – Москва, спальный район Чертаново, добавляющий оттенок обыденности, понятный Роману с его происхождением.

Академическая история формировалась строка за строкой: средняя школа с углублённым изучением математики, победы на олимпиадах регионального уровня (но не всероссийского – слишком яркое достижение могло вызвать подозрения), поступление в университет не с максимальным баллом, а с высоким, но достижимым для трудолюбивого студента. Средний балл – 4.7, с несколькими четвёрками по гуманитарным предметам, делающими профиль реалистичным.

– Проекция академической истории, – Ильга активировала новую панель, и развернулась трёхмерная визуализация учебной нагрузки, экзаменов, курсовых работ. Она тщательно проработала каждый семестр, добавляя конкретные названия дисциплин, имена преподавателей, темы рефератов. Системе требовалось несколько минут, чтобы сгенерировать полный набор данных, но Ильга настраивала каждый элемент вручную, словно выписывая партитуру для будущего существования.

Интерфейс выдал предупреждение: «Избыточная детализация. Рекомендуется уменьшить глубину проработки несущественных элементов биографии». Ильга проигнорировала сообщение, продолжая вносить мельчайшие штрихи в историю Елены Световой. Теперь добавляла личные детали – увлечение фотографией в старших классах, год занятий в театральной студии, брошенной из-за нехватки времени, коллекция старых механических часов, унаследованная от деда-инженера.

Система снова предупредила о нецелесообразности такой проработки, но она отключила уведомления резким движением руки. Эти детали могли казаться несущественными для алгоритмов, но для неё оставались принципиально важными – они создавали не функционал, а человечность, индивидуальные особенности, которые невозможно спутать с шаблоном.

– Модуль речевых паттернов, – скомандовала девушка, переходя к следующему этапу.

Перед ней возникла звуковая матрица – трёхмерная конструкция, напоминающая сложное музыкальное произведение, где каждая линия представляла аспект речи: интонация, темп, тембр, эмоциональные модуляции, характерные речевые обороты.

– Базовый речевой профиль: московский нейтральный, образовательный уровень – неоконченное высшее техническое, возрастная группа – 20-25 лет, – Ильга задала параметры, но тут же начала вносить правки, тонкие корректировки в стандартный шаблон.

Небольшой акцент на гласных в безударных позициях – чуть сильнее, чем у типичного москвича, но недостаточно явный, чтобы вызывать вопросы. Привычка растягивать последний слог в вопросительных предложениях. Тенденция понижать голос в конце утвердительных фраз, создающая впечатление уверенности. Эти мелкие особенности, незаметные при случайном общении, формировали узнаваемый речевой почерк.

Ильга запнулась, заметив несоответствие. В профиле академической истории указала изучение французского языка, но в речевой модели не было соответствующих маркеров. Странная небрежность, нехарактерная для обычной методичности. Система не выделила это как ошибку, но она сама почувствовала раздражение от невнимательности.

– Добавить речевые маркеры изучения французского, уровень В1, – внесла корректировку, но механически, уже думая о следующем этапе.

Теперь предстояло интегрировать двигательные паттерны – походку, жесты, микродвижения, создающие впечатление живого человека, а не конструкта. Ильга загрузила стандартную библиотеку движений и начала настраивать параметры: более свободная амплитуда жестикуляции, чем у среднестатистического жителя провинции, но не настолько открытая, чтобы выглядеть вызывающе. Походка с акцентом на правую ногу – не хромота, а едва заметная асимметрия, объяснимая старой спортивной травмой.

Но здесь настигла новая ошибка – забыла внести эту травму в медицинскую историю Елены. Опять несоответствие, нарушение собственных стандартов качества. Ильга остановилась, обнаружив, что рука дрожит над виртуальной консолью. Это было совершенно непохоже на неё – такая небрежность, отсутствие системности.

– Анализ психоэмоционального состояния оператора, – произнесла она, активируя диагностический модуль.

Данные не обрадовали. Повышенный уровень кортизола, учащённое сердцебиение, нарушение паттерна дыхания – признаки стресса, влияющего на когнитивные функции. Система диагностировала: «Эмоциональная нестабильность, влияющая на качество принимаемых решений. Рекомендуется прервать процесс и возобновить после нормализации показателей».

Ильга проигнорировала рекомендацию, хотя в любой другой ситуации последовала бы без колебаний. Не могла остановиться сейчас, когда аватар был почти готов, когда возможность встречи с Романом стала близкой, осязаемой.

– Продолжить, – голос звучал жёстче, чем обычно, словно отдавала приказ не системе, а себе.

Теперь обратилась к документам, которые должны были подтвердить существование Елены Световой в материальном мире. Паспорт, созданный ранее, нуждался в физическом воплощении. Ильга активировала протокол синтеза материальных артефактов – одну из самых сложных функций Realika, позволяющую создавать настоящие объекты, а не виртуальные симуляции.

Система запросила подтверждение высшего уровня доступа, и Ильга приложила ладонь к сканеру, позволяя считать не только отпечатки пальцев, но и рисунок капилляров, температурную карту, электрический потенциал кожи. После паузы доступ был предоставлен, и в специальном отсеке консоли начал формироваться настоящий, физический паспорт гражданина Российской Федерации.

Ильга наблюдала за процессом с восхищением. Документ создавался послойно: специальная бумага с защитными волокнами, микротекст, водяные знаки, голографические элементы, машиночитаемая зона – в точном соответствии с действующими стандартами. На фотографии в паспорте было лицо Елены Световой – лицо создательницы, изменённое ровно настолько, чтобы соответствовать легенде, но сохраняющее неуловимое сходство с оригиналом.

Затем последовали другие документы: студенческий билет МИФИ с правильными регистрационными номерами, пропуск в общежитие, банковская карта с реальным счётом, привязанным к финансовой системе. Ильга заметила ещё одну ошибку – в студенческом билете указана другая форма обучения, не соответствующая легенде о переводе. Исправила несоответствие, но внутреннее раздражение от собственных промахов нарастало.

Наконец, перешла к последнему, самому сложному этапу – синтезу физического тела, которое должно стать временной оболочкой для сознания. Ильга активировала протокол биосинтеза, и в центре комнаты возникла полупрозрачная капсула, наполненная мерцающей жидкостью.

– Инициализация процесса биоформирования, – произнесла она, и жидкость внутри капсулы начала структурироваться, формируя сначала скелет, затем мышечную систему, кровеносные сосуды, внутренние органы.

Ильга наблюдала за процессом со странной смесью научного интереса и почти суеверного трепета. Участвовала в разработке технологии, знала каждый аспект на уровне фундаментальных принципов, но испытывала благоговение перед зрелищем рождающегося тела – временного, предназначенного для короткого существования, но полностью функционального, способного вместить сознание.

Система выдала предупреждение: «Обнаружены нестандартные нейронные конфигурации. Рекомендуется корректировка для обеспечения стабильности переноса сознания». Ильга просмотрела данные и отклонила рекомендацию. Эти «нестандартные конфигурации» были именно тем, что делало аватар уникальным, отличало его от шаблонных конструктов для рутинных задач.

– Завершающая интеграция, – скомандовала она, и тело в капсуле полностью сформировалось – обнажённая женская фигура с закрытыми глазами, с чертами лица Елены Световой, неподвижная, но готовая к пробуждению.

Оставался последний шаг – личные вещи, которые должны дополнить образ, сделать его убедительным не только для окружающих, но и для самой Ильги. Активировала синтезатор материальных объектов и начала создавать предметы Елены Световой: рюкзак из прочной ткани, потёртый на углах от долгого использования, несколько книг по программированию с пометками на полях, блокнот с записями лекций почерком, отличающимся от почерка хозяйки сознания, но сохраняющим некоторые характерные черты, механические часы на кожаном ремешке – маленькое семейное наследство, которого никогда не существовало.

Женщина добавляла детали с тщательностью архивариуса, восстанавливающего утраченную эпоху. Каждый предмет имел свою историю, характер, незаметные для посторонних, но важные черты. В карман рюкзака она поместила маленькую серебряную подвеску – копию той, что висела на стене в комнате Романа. Символ, связывающий миры, якорь памяти, который должен напоминать о настоящей цели даже когда сознание будет растворяться в созданной личности.

Наконец, всё было готово. Ильга стояла перед капсулой, глядя на тело, которое должно было стать временным домом. Система пульсировала, ожидая последней команды – инициации переноса сознания.

Она осознавала иррациональность своего поступка. Ведущий специалист Realika, человек, ставивший логику выше эмоций, готова рискнуть всем – карьерой, репутацией, возможно, жизнью – ради встречи с человеком, который не подозревал о её существовании. Это было абсурдно, нелогично и противоречило принципам, которыми руководствовалась годами.

И всё же знала, что сделает это. Потому что впервые за долгое время чувствовала себя живой, настоящей. Потому что за стеклом мониторов увидела то, чего не хватало в идеальном, стерильном мире – уязвимость, несовершенство, подлинность.

– Активировать протокол переноса сознания, – произнесла Ильга, и мир вокруг начал растворяться, превращаясь в поток света и информации, устремлённый к неподвижной фигуре в капсуле.

Последней мыслью перед погружением в темноту было странное ощущение, что не создаёт новую личность, а возвращается к чему-то давно утраченному, словно Елена Светова существовала всегда, задолго до того, как алгоритмы Realika начали формировать её облик.

Московский поезд прибыл на вокзал Дармовецка с опозданием в семнадцать минут. Платформа, потрескавшаяся и местами просевшая, встретила пассажиров запахом мокрого бетона и ржавчины. Среди выходящих людей – усталых, сонных, тянущих за собой потёртые чемоданы – никто не обратил внимания на молодую женщину, появившуюся словно из ниоткуда. Секунду назад её не было на платформе, а в следующий момент она уже стояла там, держа небольшой рюкзак и растерянно оглядываясь, будто новорождённый, впервые увидевший мир.

Ильга почувствовала, как воздух – настоящий воздух, не отфильтрованный системами очистки Северной Башни – ворвался в лёгкие. Это было почти болезненно. Слишком много кислорода, примесей, запахов, микрочастиц. Голова закружилась, колени ослабли. Она схватилась за металлический поручень, удивляясь шершавости и холоду. В симуляциях всё казалось гладким, усреднённым. Здесь же каждый предмет, каждая поверхность были острее, конкретнее, настоящее.

– Девушка, вы выходите или как? – раздражённо буркнул мужчина, стоящий позади.

Ильга вздрогнула от звука человеческого голоса – не синтезированного, не проходящего через фильтры и модуляторы, а живого, с хрипотцой от утреннего недосыпа и искажениями тембра. Кивнула и сделала шаг вперёд, ощущая, как гравитация – чуть более сильная, чем в идеально откалиброванной квартире – тянет тело вниз, заставляя мышцы работать активнее, чем привыкла.

Пять минут просто стояла на краю платформы, позволяя сенсорному опыту накатывать волнами. Вокзал Дармовецка видела десятки раз через камеры наблюдения – серое здание сталинской архитектуры с облупившейся штукатуркой и полустёртыми лозунгами прошлой эпохи. Но видеть и находиться внутри оказалось разными вещами. Звуки отражались от высоких потолков, создавая особую акустику, которую не мог передать ни один микрофон. Запахи – машинного масла, кофе из автомата, сырости от вчерашнего дождя – смешивались в коктейль, который невозможно воссоздать искусственно.

Рука потянулась к карману джинсов, где лежал паспорт на имя Елены Световой. Ильга вынула документ, раскрыла его на странице с фотографией. Лицо на ней – чуть более открытое, чем собственное, с веснушками и неидеальной улыбкой – казалось странно знакомым и одновременно чужим. Провела пальцем по гладкой поверхности пластиковой карточки, по рельефу букв. Это был не голографический документ, не цифровой идентификатор, а физический объект, существующий в пространстве и времени.

– Елена Светова, – прошептала она, и голос прозвучал иначе, чем обычно – мягче, с акцентом на гласных, именно таким, каким его запрограммировала. Но теперь этот голос выходил из собственного горла, создаваемый голосовыми связками.

Она двинулась к выходу из вокзала, стараясь не выдать неуверенности. Тело двигалось исправно, мышцы откликались на команды мозга, но каждый шаг требовал сознательного усилия, вроде того, что испытывает человек, впервые вставший на коньки. В новом теле было больше вибрации, микродвижений, чем в стерильной оболочке обитателя Северной Башни.

Дармовецк встретил Ильгу серым утренним светом, просачивающимся сквозь низкие облака. Привокзальная площадь – разбитый асфальт с лужами, в которых отражалось безрадостное небо, киоск с пирожками, источающий запах дешёвого масла, пара таксистов, курящих у потрёпанных машин. И люди – не идеальные тела, не выверенные образы, а настоящие, мятые жизнью фигуры в несочетающейся одежде, с усталыми глазами и напряжёнными плечами.

Девушка сделала глубокий вдох, пытаясь успокоить сердце, колотившееся быстрее обычного. Раньше система автоматически регулировала бы сердечный ритм, поддерживая в оптимальном диапазоне. Теперь пульс ускорялся от каждого нового впечатления, громкого звука или резкого запаха.

Дорога в институт была знакома наизусть – наблюдала за этим маршрутом сотни раз через системы камер, следя за Романом. Сейчас, шагая по тем же улицам, Ильга узнавала каждый поворот, каждое здание, но всё выглядело иначе – объёмнее, насыщеннее деталями. Невысокие дома хрущёвской постройки, серые и одинаковые, но с мельчайшими отличиями, которые не передавала даже совершенная камера: разные занавески на окнах, спутниковые тарелки под разными углами, сохнущее бельё на балконах.

Проходя мимо старой липы, Ильга остановилась, зачарованная игрой света в листве. В стерильном мире Северной Башни не было настоящих деревьев – только голографические проекции или идеально выращенные в лабораториях экземпляры, лишённые изъянов. Эта липа, с неровной корой и несимметричной кроной, казалась живее, настоящее, чем всё увиденное прежде. Ильга протянула руку и коснулась ствола. Шершавая текстура коры, прохладная и влажная от утреннего тумана, посылала в мозг сигналы, которые не мог симулировать ни один сенсорный интерфейс.

Дорога привела в центр города – оживлённый, с магазинами и кафе, открывающимися для утренних посетителей. Чувства перегружались от обилия информации: звук открываемых роллет, запах свежей выпечки из пекарни, мелькание ярких вывесок и рекламных щитов, голоса прохожих, шум машин. Ильга замедлила шаг, позволяя впитывать этот сенсорный шторм, вместо того чтобы пытаться отфильтровать его, как сделала бы обычно.

В витрине магазина электроники она заметила своё отражение и остановилась, разглядывая с научным любопытством. Елена Светова выглядела моложе, чем настоящая Ильга, но не из-за корректировки возрастных маркеров, а благодаря иному выражению лица – открытому, менее напряжённому. Русые волосы, собранные в небрежный хвост, оставляли несколько прядей свободными, обрамляя лицо мягким ореолом. Кожа не имела фарфоровой безупречности, характерной для обитателей Верхнего Города, – румянец от утренней прохлады, следы усталости под глазами, маленькая родинка у уголка рта, которую Ильга добавила для аутентичности.

Рюкзак за плечами ощущался странно уютным, почти домашним. В нём лежали вещи, созданные специально для этого момента – книги по программированию с загнутыми страницами и карандашными пометками, блокнот с записями лекций, пара энергетических батончиков, бутылка воды, механические часы, завёрнутые в мягкую ткань. Каждый предмет имел вес, текстуру, запах – был реальным в том смысле, в котором не могла быть реальной ни одна симуляция.

Когда здание института появилось на горизонте, сердце Ильги сбилось с ритма. Она видела его тысячи раз через объективы камер, изучала каждый угол, коридор, аудиторию. Но теперь это было не изображение на экране, а материальная конструкция, возвышающаяся перед ней, – четырёхэтажное здание сталинской архитектуры с широким крыльцом и потемневшими от времени колоннами. Окна с деревянными рамами, многие из которых никогда полностью не закрывались, пропуская сквозняки. Выщербленные ступени, ведущие к массивной двери. Надпись "Технический институт", когда-то позолоченная, теперь тусклая, с пятнами окисления.

Ильга поднялась по ступеням, ощущая, как одна плитка чуть просела под весом тела. Руки дрожали, когда толкнула тяжёлую дверь. Не от страха – от предвкушения. Где-то внутри этого здания был Роман. Настоящий, живой, дышащий, а не набор пикселей на экране.

Холл института оглушил эхом голосов, шагов, скрипом старого паркета под ногами. После тишины Северной Башни, где каждый звук был выверен и сбалансирован, этот акустический хаос казался почти болезненным. Воздух – затхлый, наполненный запахами мела, дешёвого кофе из автомата, влажной одежды студентов, пришедших под моросящим дождём – обволакивал, проникал в лёгкие, заставляя дышать глубже, чем обычно.

На стенах – выцветшие стенды с информацией, расписания, потускневшие фотографии выпускников прошлых лет. В углу – охранник, дремлющий на стуле, нарушая должностные инструкции. Всё было именно так, как видела через камеры наблюдения, но при этом совершенно иначе – насыщеннее, детальнее, подлиннее.

Ильга достала из рюкзака ежедневник и направилась к лестнице, ведущей на третий этаж. Знала, что Роман должен быть сейчас в аудитории 314, на лекции по дискретной математике. Ступени поскрипывали под ногами, перила были отполированы тысячами рук до блеска. В стерильном мире Северной Башни такая деталь была бы немедленно устранена – любой след времени считался недостатком. Здесь же эти следы создавали ощущение истории, непрерывности, жизни.

На третьем этаже коридор был заполнен студентами – перерыв между парами, гул голосов, смех, шелест страниц, стук каблуков по паркету. Ильга двигалась медленно, вглядываясь в лица. Она знала Романа лучше, чем кто-либо другой, – каждую чёрточку, привычку, микродвижение. Но увидеть его вживую, среди других людей, было иным опытом.

И вот, наконец, увидела его. Роман стоял у окна в конце коридора, погружённый в книгу, отстранённый от окружающего шума и суеты. Волосы, как всегда непослушные, падали на лоб, заставляя периодически откидывать их привычным движением руки. Иногда он машинально почесывал нос указательным пальцем – жест, который Ильга наблюдала сотни раз, но теперь видела без посредничества камер и мониторов.

Что-то сжалось в груди, словно невидимая рука стиснула сердце. Физиологическая реакция, которую не могла подавить никакая система контроля. Роман был настоящим – живым, дышащим, несовершенным, в потёртом свитере с растянутыми манжетами, с сутуленными плечами человека, привыкшего часами сидеть за компьютером. В нём не было идеальной геометрии синтетических тел, но присутствовала внутренняя гармония, неуловимая красота, которую не могла воспроизвести ни одна программа.

Ильга сделала глубокий вдох и двинулась к нему. Каждый шаг отдавался в ушах громче, чем следовало. Чувствовала, как кровь приливает к щекам, руки становятся холоднее, в горле пересыхает. Физические реакции, которые в Северной Башне были бы немедленно скорректированы, здесь просто происходили, непрошеные и неконтролируемые.

Роман поднял глаза от книги, почувствовав приближение постороннего. Взгляд – рассеянный, погружённый в собственные мысли – скользнул по лицу Ильги и вернулся к тексту. Затем, спустя долю секунды, что-то щёлкнуло в сознании, и он снова посмотрел на неё – внимательнее, с растущим удивлением, с проблеском недоверия в расширяющихся зрачках.

В его глазах – карих с золотистыми крапинками у зрачка, именно таких, какими создала их – промелькнула цепочка эмоций: недоумение, шок, смутное узнавание, непонимание. Он моргнул, словно пытаясь прояснить зрение, убедиться, что перед ним не галлюцинация, не продолжение странного сна.

– Извините, – произнесла Ильга, и голос прозвучал мягче, чем рассчитывала, с еле заметной дрожью, – вы не подскажете, где находится деканат?

Роман смотрел на неё, не моргая, словно загипнотизированный. Рука непроизвольно дёрнулась к карману, где лежал серебряный осколок – талисман, оставленный в ту ночь.

– Третий этаж, – ответил он, и голос звучал иначе, чем через систему аудиофиксации – глубже, с хрипотцой от утреннего воздуха, с едва заметными модуляциями, которые не мог передать даже совершенный микрофон. – Вторая дверь… слева. – Запнулся, всё ещё не отводя взгляд. – Вы… новенькая?

Ильга кивнула, позволяя нескольким прядям выбиться из хвоста и упасть на лицо – маленькая, рассчитанная небрежность, придающая образу Елены Световой.

– Перевелась из Москвы, – протянула руку, как это делали обычные люди при знакомстве. – Елена Светова. Четвёртый курс, ВМК.

Роман осторожно пожал протянутую ладонь, и Ильга почувствовала тепло его кожи, шершавость подушечек пальцев, лёгкое подрагивание – всё то, что никогда не смогла бы передать ни одна симуляция тактильного контакта. В этом простом рукопожатии было больше информации, жизни, чем во всех данных, собранных за годы наблюдений.

– Роман Соколов, – представился он, всё ещё не отпуская руку, словно боясь, что исчезнет, растворится, как призрак. – Третий курс. Информационные системы.