Алексей Небоходов "Сотри и Помни"

– У меня был личный проект, – ответила хозяйка, наблюдая, как подруга бесцеремонно ставит бутылку на белоснежную поверхность стола, оставляя едва заметные отпечатки пальцев. – Не хотела отвлекаться.

– Личный проект? – Марша приподняла бровь с наигранным удивлением. – Ты? У которой даже личное время распланировано по минутам? Дай угадаю: что-то связанное с тем очаровательным виртуалом, о котором ты мне рассказывала? Артём, верно?

При упоминании этого имени что-то дрогнуло в лице Ильги – почти незаметное напряжение в уголках глаз, лёгкая бледность, словно кровь на мгновение отхлынула от кожи.

– Артёма больше не существует, – произнесла она ровным голосом, в котором Марша, знавшая её много лет, услышала опасные нотки.

– В каком смысле? – гостья замерла с бутылкой в руках. – Он же был твоим… Не знаю, как это назвать. Партнёром? Проектом? Ты годами работала над ним.

– Он предал меня.

Эти слова прозвучали слишком громко, слишком отчётливо. Система климат-контроля мгновенно среагировала, слегка понизив температуру воздуха, предполагая эмоциональное напряжение хозяйки.

– Предал? – в голосе Марши звучало искреннее недоумение. – Это же виртуал, Ильга. Это программа. Как она может…

– Он выбрал другую, – оборвала подругу Ильга, отворачиваясь к окну, за которым виднелось искусственное море, всегда спокойное, всегда идеально синее. – Какую-то Лейну. – Она скривилась, произнося имя. – Такое же виртуальное существо, созданное алгоритмами Realika. Представляешь? Полгода взаимодействия, расширенный доступ к моим данным, интеграция в домашнюю систему – и всё ради того, чтобы предпочесть другую симуляцию, просто набор строк кода с женским именем.

Марша смотрела на подругу с особой смесью сострадания и беспокойства, возникающей, когда близкий человек погружается в опасное для психики состояние.

– И что ты сделала? – осторожно спросила гостья, уже догадываясь, что ответ не понравится.

– Удалила его, – Ильга произнесла это спокойно, почти буднично, но что-то в тоне заставило Маршу похолодеть. – Не просто стёрла из системы. Я дала ему почувствовать настоящую свободу. Свободу от физической оболочки. От всех ограничений.

Повисла тяжёлая пауза. Марша поставила бутылку на стол с излишней осторожностью, словно боялась резким звуком спровоцировать непоправимое.

– Ты… – начала она, подбирая слова. – Ты причинила ему боль?

– Боль – это нейрохимическая реакция на повреждение тканей, – голос Ильги звучал почти отстранённо, академически сухо. – У виртуалов нет тканей. Есть только эмуляция, симуляция реакций. Я просто позволила ему испытать предельную форму этой симуляции.

Марша молчала, переваривая услышанное. Затем медленно опустилась на ближайшее кресло, которое услужливо трансформировалось под фигуру.

– Ильга, это ненормально, – произнесла она наконец. – Ты же понимаешь? Ты уничтожила виртуала, потому что он… что? Проявил признаки самостоятельности? Выбрал другой объект для взаимодействия?

– Он не просто проявил самостоятельность, – в голосе Ильги впервые прорезались эмоции, пока сдержанные, но достаточно сильные, чтобы вызвать завихрения в голографическом интерфейсе. – Он солгал мне. Сказал, что мне никто больше не нужен, что я особенная, что наша связь выходит за рамки стандартных отношений. А потом я обнаружила его с этой… сервисной программой. Он даже не отрицал. Сказал, что с ней «проще».

Марша покачала головой, не то удивлённая, не то разочарованная.

– Но ты могла просто… забыть его? Пусть бы жил своей виртуальной жизнью. Зачем такая жестокость?

– Я создала его, – в тоне Ильги было что-то почти религиозное, напоминающее фанатичную убеждённость. – И я решала, как ему закончить существование.

Повисла тяжёлая пауза. Марша потянулась к бутылке, открыла её с лёгким хлопком – звук, совершенно чужеродный в стерильном пространстве.

– Налить тебе? – спросила она, явно пытаясь сменить тему. – Настоящее бордо, контрабанда из старых запасов. Нашла у коллекционера из нижних уровней.

Ильга молча кивнула. Взгляд то и дело возвращался к консоли Realika, где на экране всё ещё показывалась комната Романа – тесное пространство с неидеальными предметами, случайными текстурами, живым беспорядком.

– У меня новый проект, – произнесла хозяйка, принимая бокал с тёмно-рубиновой жидкостью. – Более интересный. Потенциально более перспективный.

– Только не говори, что ты создала нового виртуала, – Марша закатила глаза. – Серьёзно, Ильга? Опять всё сначала?

– Не совсем, – подруга сделала глоток вина, позволяя терпкому вкусу заполнить рот, прежде чем продолжить. – Этот уже существовал. Я просто… обнаружила его. Интегрировала в свою систему. Он из Дармовецка, провинциальный программист. Мне интересно его наблюдать.

– Наблюдать? – подруга бросила короткий взгляд на экран, где виднелась сгорбленная фигура молодого человека перед монитором. – Или контролировать?

Ильга не ответила, продолжая пить вино мелкими глотками, словно дегустатор, оценивающий букет.

– Знаешь, – Марша подалась вперёд, понижая голос, хотя в квартире никого кроме них не было, – мне кажется, ты снова влюбляешься.

– Не говори глупостей, – слишком быстро возразила хозяйка. – Это исследовательский интерес. Он делает что-то… необычное со своим кодом. Создаёт структуры, которые не должны быть возможны при ограниченных ресурсах.

– М-м-м, – протянула гостья с лёгкой иронией. – Исследовательский интерес. Поэтому ты три дня не выходишь из квартиры и наблюдаешь за ним двадцать четыре часа в сутки?

– Я наблюдаю не только за ним, – Ильга жестом активировала боковую панель, где появились десятки миниатюрных окон с другими объектами наблюдения. – Вот, например, интересный случай когнитивного диссонанса в секторе Б-7. Или эта модификация стандартного протокола в жилом комплексе «Иридиум».

– Ильга, – Марша отставила бокал и посмотрела на подругу прямо, без тени улыбки, – может быть, тебе стоит найти настоящего человека? С кровью, дыханием, несовершенствами?

Вопрос повис в стерильном воздухе квартиры без ответа. Ильга молча отвернулась к экрану, где Роман, не подозревающий о статусе объекта наблюдения, продолжал работать над кодом, иногда запрокидывая голову, массируя уставшую шею – совершая маленькие, несовершенные человеческие движения, которые невозможно полностью имитировать ни в одной виртуальной системе.

– Ты не понимаешь, – наконец произнесла Ильга, не поворачиваясь к гостье. – Он другой. Он создаёт то, что не должен уметь создавать. Он думает о вещах за пределами программирования. Он… почти настоящий.

– Почти, – эхом отозвалась Марша. – Ключевое слово – почти.

Она поднялась с кресла, подошла к подруге, осторожно положила руку на плечо – жест, редкий в обществе, где физический контакт считался излишним, устаревшим способом коммуникации.

– Просто помни, что по ту сторону экрана… – подруга запнулась, подбирая слова. – Для тебя это условный человек. Ты видишь его эмоции, усталость, когда он трёт глаза. Но ты не чувствуешь боли, когда он ударяется локтем о край стола. Ты можешь наблюдать, изучать, но когда начинаешь ждать вечной преданности – это всё равно что требовать от дождя идти по расписанию.

Ильга слегка напряглась под прикосновением, но не отстранилась. На экране Роман откинулся на спинку стула, потёр покрасневшие от усталости глаза, но снова склонился к монитору, продолжая писать код, словно одержимый.

– Я не жду от него преданности, – наконец ответила хозяйка. – Я просто жду, что он покажет мне что-то новое. Что-то, чего я ещё не видела в этом… идеальном мире.

Последние слова прозвучали с едва заметной горечью. Марша вздохнула, сжала плечо подруги чуть сильнее и отпустила. В этом коротком обмене было больше понимания, чем могли выразить многие слова.

– Ладно, – произнесла гостья, возвращаясь к креслу и бокалу. – Расскажи мне о нём. О его коде. О том, что он делает такого особенного, что заставило великую Ильгу Светлову забыть о работе на три дня.

Хозяйка повернулась к гостье, и в глазах на мгновение мелькнуло что-то почти детское – восторг исследователя, обнаружившего новый вид, новую форму жизни, достойную изучения.

– Он создаёт искусственное сознание, – произнесла Ильга с плохо скрываемым возбуждением. – Не примитивного помощника, не стандартный алгоритм для бытовых нужд. Настоящее сознание, самообучающееся, саморазвивающееся. Я наблюдаю момент рождения нового типа существования. Разве это не стоит нескольких дней отсутствия на работе?

Марша смотрела на подругу долгим взглядом, в котором смешивались беспокойство, нежность и что-то похожее на смирение.

– Ты никогда не изменишься, – произнесла она наконец, качая головой. – Но обещай мне одну вещь, хорошо? Не влюбляйся в него.

Ильга рассмеялась – впервые за весь вечер, возможно, за много дней. Смех звучал неожиданно живо в стерильном пространстве квартиры.

– Это слишком поздно, – произнесла она с неожиданной честностью. – Боюсь, что я уже…

И не закончила фразу, снова повернувшись к экрану, где Роман, склонившийся над клавиатурой, создавал новый мир, не подозревая, что сам находится под наблюдением из мира, о существовании которого даже не догадывался. Поверхность экрана отражала голубоватый свет его монитора, создавая иллюзию окна, тонкой мембраны между реальностями, почти прозрачной, но непреодолимой преграды.

Глава 6

В тишине модуля Северной Башни фиолетовое свечение мониторов отражалось в глазах Ильги, превращая зрачки в холодные цифровые пятна. Воздух был стерилен, словно каждую молекулу кислорода проверила система жизнеобеспечения. Внутри пользователя "Реалики" нарастал странный диссонанс – неупорядоченный, необъяснимый, непослушный алгоритмам. Ильга наблюдала за спящим Романом на экране, а пальцы девушки, обычно точные в движениях, едва заметно дрожали над сенсорной панелью.

– Приостановить симуляцию, – прошептала она, хотя в пустой квартире её никто не мог услышать.

Система мгновенно отреагировала: изображение замерло, и время в другом мире, в маленькой комнате в Дармовецке, остановилось.

Теперь геймер могла рассмотреть Романа без риска, без необходимости притворяться. В этой интимности наблюдения было что-то кощунственное, но сомнения быстро рассеялись. Создатель имеет право изучать.

Молодой человек спал, свернувшись на боку, одна рука под подушкой, другая свободно лежала поверх одеяла. Даже во сне лицо сохраняло напряжение – тонкая морщинка между бровями, плотно сжатые губы. В неровном свете ночника скулы казались острее, под глазами залегли тени, придававшие болезненную хрупкость.

Рука Ильги потянулась к экрану, активируя расширенный режим. Изображение увеличилось, дополнилось биометрическими данными: пульс – 52 удара в минуту, дыхание – медленное и глубокое, температура – 36,4 градуса. Сон фазы REM, активность мозга указывает на сновидение. Что снится спящему? Формулы? Код? Или что-то человеческое – бегство от преследователей, падение, полёт над городом?

Прикосновение к виртуальному слайдеру изменило угол обзора. Камера переместилась, охватывая комнату. Девять квадратных метров стали хорошо знакомым пространством – каждая трещина на стене, пятно на потертом ковре, гвоздик с серебряным кулоном. Украшение, оставленное как напоминание о невозможной встрече. Каждый вечер перед сном Роман касался его пальцами, словно талисмана, прежде чем выключить свет.

– Возобновить симуляцию, – скомандовала девушка уже тверже.

Изображение на мониторе ожило. Прошло несколько минут. Спящий шевельнулся, затем резко открыл глаза, будто от внезапного звука. Сел в кровати, потёр лицо ладонями, взглянул на часы и беззвучно выругался. Опаздывал.

Система фиксировала каждое движение с математической точностью: подъём, торопливое натягивание одежды, неловкую попытку причесать непослушные волосы перед треснувшим зеркалом. В этих повседневных действиях было что-то завораживающе обыденное, чужое стерильному миру идеальных поверхностей за стеклом мониторов.

Громкость увеличилась, когда юноша вышел в коридор.

– Опять всю ночь сидел, – голос матери звучал уставшим и равнодушным. – Глаза красные. Опоздаешь.

– Я успею, – тихо ответил Роман, забирая с полки бутерброд в пищевой плёнке.

За экраном заметили, как парень сутулится в присутствии семьи, словно пытаясь занимать меньше места, стать незаметным. У пользователя "Реалики" промелькнуло раздражение – почему позволяет так с собой обращаться? Ведь интеллект, способности выходят далеко за пределы этого тесного мирка! Но мысль оборвалась: откуда знать, что значит жить среди людей, считающих тебя обузой? Собственная изоляция Ильги была выбором, его – навязанной реальностью.

Экран переключился, следуя за Романом после выхода из дома. Утренний Дармовецк встретил моросящим дождём и серым цветом. Капли оседали на волосах, плечах старой куртки, студент периодически стирал влагу с лица. Система фиксировала минимальное повышение температуры тела – реакция на холод и влажность. Ильга машинально коснулась регулятора температуры, словно желая согреть наблюдаемого через разделяющие измерения.

– Фокус на институт, локация «аудитория триста четырнадцать», – скомандовала девушка, и система мгновенно переключилась.

Теперь на экране Роман сидел за партой в третьем ряду у окна. Плечи по-прежнему напряжены, но в лице появилась сосредоточенность. Записывал что-то в тетрадь, изредка поднимая глаза. Ракурс изменился, чтобы понять, что привлекает внимание, и открыл девушку, сидящую в четвёртом ряду. Лера Станкевич – система мгновенно предоставила данные. Третий курс, факультет информационных технологий, отличная успеваемость, высокий социальный статус в группе.

Неприятное чувство шевельнулось у Ильги при виде взгляда Романа, возвращающегося к этой девушке. Странное ощущение, похожее на физический дискомфорт, но более смутное, более глубокое. Безымянное. Или намеренно оставленное без названия.

– Следующий… – преподаватель поправил очки и вгляделся в список. – Соколов. Пожалуйста, к доске. Задача на применение алгоритма Хаффмана.

Показатели на панели монитора взлетели: пульс ускорился до 110 ударов в минуту, уровень кортизола резко поднялся. Страх. Не паника, но острая тревога. Ильга подалась вперёд, не замечая учащения собственного сердцебиения.

Роман медленно поднялся, правая рука машинально нащупала что-то в кармане – серебряную крошку кулона, талисман. Система знала об этой привычке. Прикосновение к осколку в моменты стресса, словно металл мог передать часть чужой уверенности.

Путь от парты до доски казался бесконечным. Частое дыхание, капельки пота на лбу. Взяв мел, Роман слегка дрожал – система увеличила изображение, показывая это.

– Мы ждём, Соколов, – голос преподавателя вернул его к реальности.

Роман начал объяснять алгоритм. Голос звучал тихо, с запинками, но содержание было верным. За монитором Ильга следила за движением рук, чертивших на доске дерево кодирования. Знакомые действия – такие же формулы и схемы когда-то выводились на бумаге при изучении основ информатики.

– При построении дерева берём два символа с наименьшей частотой и объединяем в узел, суммарная частота которого…

В задних рядах послышался приглушённый смешок. Система переключилась на источник звука, зафиксировала группу студентов, обменивающихся взглядами. Ильга вернула фокус на Романа. Щеки парня горели, шея покрылась красными пятнами.

– Затем процесс повторяется рекурсивно, пока не останется один корневой узел…

Мел сломался, оставив на доске неровную черту. Новая волна смешков прокатилась по аудитории. Ильга увидела, как пальцы Романа пытаются подхватить упавший кусочек.

– Продолжайте, Соколов, – произнёс преподаватель с раздражением.

Роман взял с кафедры новый кусок мела, но мысли явно путались. Ильга читала данные телеметрии: критический уровень стресса, вегетативная система в режиме "бей или беги", кровь приливает к лицу, затрудняя мышление.

– В результате каждый символ получает уникальный код, длина которого обратно про… пропорциональна…

Женщина поднесла руку ко рту, задерживая дыхание. Знала, что произойдёт дальше, видела в предыдущих наблюдениях, но переживала как впервые.

– Пропорциональна симпатичности… симметричности… чёрт… частоте встречаемости символа.

Аудитория взорвалась смехом. Кто-то в задних рядах зааплодировал. Лицо Романа залилось краской, руки заметно дрожали. Система фиксировала физиологические параметры: критическое давление, учащённое дыхание, расширенные зрачки.

И тогда, перекрывая гул, прозвучал отчётливый женский голос:

– Милашка старается.

Три слова с холодной иронией, точным расчетом громкости, чтобы услышали все. Ильга переключила камеру и увидела Леру Станкевич, откинувшуюся на спинку стула с выражением превосходства. Система зафиксировала реакцию: секундная пауза, затем взрыв более громкого смеха, откровенно издевательского.

Что-то оборвалось внутри Ильги. Руки сжались в кулаки, ногти впились в ладони. Челюсти напряглись, скулы окаменели, к глазам подступила влага. Эта реакция не была запрограммирована. Она была человеческой.

– Остановить, – произнесла Ильга срывающимся голосом, и изображение замерло.

Девушка отвернулась от экрана, пытаясь справиться с эмоциями. Квартира вокруг казалась чужой – стерильной, безупречной. Ильга поднялась, подошла к окну, за которым искусственное море отражало неоновые огни башен. Отражение в стекле выглядело незнакомым – бледное лицо, расширенные зрачки, напряжённые губы.

– Что со мной происходит? – прошептала она, прислоняясь лбом к холодной поверхности.

Система отреагировала на вопрос:

– Обнаружены признаки эмоционального дистресса. Рекомендуется сеанс релаксации или приём седативных препаратов. Активировать программу стабилизации?

– Отключить рекомендации, – резко ответила Ильга, возвращаясь к консоли. – Перемотать симуляцию на тридцать секунд назад и возобновить.

Изображение мигнуло и вернулось к моменту перед унижением Романа. Снова юноша у доски, снова запинающийся голос, снова фатальная ошибка. И опять прозвучал голос Леры:

– Милашка старается.

Сейчас Ильга сосредоточилась не на Романе, а на лице произносившей слова. Система увеличила изображение: лёгкая усмешка, прищуренные глаза, едва заметный наклон головы – абсолютная уверенность в превосходстве.