– Жаропонижающее – хорошо, – кивнул он, извлекая таблетки. – Денис, принеси воды. В доме должен быть автономный водопровод. Возможно, насос не работает, но в трубах в подвале может оставаться жидкость.
Денис кивнул, но направился в сторону предполагаемой кухни. За массивной двустворчатой дверью открылось просторное помещение, застывшее в меланхоличной неподвижности ушедшей эпохи. Хромированные поверхности потускнели, но хранили память о былом блеске. На мраморной столешнице виднелись свежие следы крысиных лапок – маленькие звёздочки на сером полотне пыли.
Он начал открывать шкафчики один за другим. За третьей дверцей обнаружилась неожиданная находка – штабель картонных коробок в глубине. Денис вытащил верхнюю, разорвал слипшийся от влажности и ломкий от мороза картон. Внутри, как солдаты в строю, стояли шесть бутылок воды. Пластик помутнел, но печати остались нетронутыми.
Когда он вернулся в холл с целой коробкой, Оксана с Дашей замерли над простынями, расстеленными перед очагом. Фёдор выронил подушку. Даже профессор оторвался от запястья пациентки, где считал пульс.
– Вода, – сказал Денис, опуская ношу. – Целый ящик. И там ещё три.
Коробку оставили греться возле камина. Затем профессор взял бутылку, сломал печать и с помощью Ильи приподнял голову больной. Её губы были сухими, потрескавшимися, как земля после засухи. Старик осторожно поднёс таблетку ко рту, смочил губы прозрачной жидкостью. Лиза сглотнула почти рефлекторно, без признаков сознания.
– Теперь есть шанс, – сказал профессор, опуская голову на импровизированную подушку из куртки. – С достаточным количеством воды жар должен спасть к утру.
Илья сидел рядом, не отпуская руки любимой, словно физический контакт был единственной нитью, связывающей с миром живых. В глазах застыла особая беспомощность людей, осознающих бессилие перед чужой болезнью – отчаянное желание помочь при невозможности что-то изменить.
Камин продолжал гореть, окрашивая комнату в тёплые янтарные тона, создавая иллюзию уюта среди запустения. Даша разложила на импровизированном столе их запасы – две банки тушёнки, пакет сухарей, флягу с водой из лесного ручья.
Металл тихо звякнул о дерево. Девушка подняла взгляд, встречаясь глазами с каждым по очереди, словно спрашивая разрешения. Пальцы замерли над крышкой.
– Поедим? – произнесла тихо, будто сомневаясь в праве распоряжаться общими запасами.
Ужин оказался скромным, но тёплым – открытая банка, разогретая у огня, сухари и чай из остатков заварки, найденной в кармане профессора. Ели молча, экономя силы даже на разговоры. Только потрескивание пламени нарушало тишину.
После ужина решили организовать дежурство. Фёдор вызвался на первую смену, Денис – на вторую. Остальные устроились на разложенных перед очагом простынях, закутавшись в найденные одеяла и собственную одежду. Оксана легла в стороне, положив рядом нож – не угрожающий жест, а привычка человека, научившегося быть начеку.
Даша прижалась к груди Дениса. Он обнял её, чувствуя щекочущие подбородок волосы, смешивающееся тепло их тел. Профессор расположился неподалёку, склонившись над потрёпанным блокнотом. Илья остался сидеть возле Лизы, прислонившись спиной к дивану. Его профиль, очерченный пламенем, застыл в неподвижности, словно часовой на границе миров.
Ночь опустила на особняк тяжёлый полог тьмы, поглотив лес и отрезав дом от мира. Ветер усилился, скользя за оконными рамами с мелодичным свистом, напоминающим голоса далёких флейт. Снег на стёклах превращался в капли воды, стекающие причудливыми узорами, как слёзы по морщинистым щекам старого дома. В коридорах и пустых комнатах пробуждались звуки – не угрожающие, а печальные, ностальгические. Поскрипывание половиц под давлением прохлады, шорох мышей в стенах, стон рассыхающегося дерева – здание словно рассказывало историю тем, кто готов был услышать.
Фёдор сидел у огня, методично подбрасывая поленья через равные промежутки, как человек, привыкший к дисциплине даже в хаосе. Взгляд скользил по спящим товарищам, задерживаясь на Оксане дольше, чем на других. В её расслабленном лице проступали черты прежней девушки – мягкие линии губ, разгладившаяся складка между бровей, трогательная беззащитность закрытых глаз.
В глубине дома что-то грохнуло – возможно, неустойчивая мебель потеряла равновесие, или крупная крыса опрокинула посуду. Дежурный напрягся, рука потянулась к поясу, где раньше висела кобура, но теперь – только нож. Несколько минут он вслушивался в тишину, но звук не повторился, и напряжение ушло из плеч.
Примерно в полночь, по старым механическим часам на стене, продолжавшим работать вопреки законам времени, Фёдор разбудил Дениса, коснувшись плеча.
– Твоя смена, – шепнул он. – Проверил все входы, заложил парадную дверь креслом. Особых проблем быть не должно, но, если услышишь что-то снаружи – буди сразу.
Денис кивнул, протирая глаза и стряхивая остатки сна. Фёдор устроился на освободившемся месте, почти моментально погрузившись в сон с особой способностью бывалых людей отдыхать при возможности и просыпаться по первому сигналу опасности.
Вторая половина ночи тянулась медленно, как патока. Денис подбрасывал дрова, наблюдая за меняющимися тенями на стенах – то вытягивающимися в длинные дрожащие силуэты, то сжимающимися в плотные угловатые пятна. В один момент ему почудились в игре света очертания фигур – не конкретных, а эфемерных, словно призрачные образы прежних обитателей или отпечатки их жизней.
Профессор внезапно проснулся, сел на импровизированной постели, огляделся рассеянно и, увидев бодрствующего Дениса, подсел к огню.
– Не спится? – спросил молодой человек.
– В моём возрасте сон становится неверным другом, – ответил старик, протягивая руки к пламени. – Приходит, когда не ждёшь, и уходит в самый неподходящий момент.
Они посидели молча, наблюдая за огнём, потом профессор достал блокнот.
– Знаешь, Денис, я думаю о том, что мы видели в Яхроме, – сказал он, перелистывая страницы. – О синем свете в глазах "невест". О том, как Нефёндр забирал из людей что-то жизненно важное. Это не укладывается в рамки известной науки.
– Но вы же сами говорили о связи с изменением законов физики после блэкаута, – возразил Денис.
– Да, но… – профессор помолчал, подбирая слова. – Есть грань между изменением физических констант и тем, что мы видели. Это было почти… – он запнулся, – почти мистическое.
Денис удивлённо посмотрел на собеседника. Услышать слово "мистическое" из уст учёного-физика было неожиданно, как снег в пустыне.
– Вы верите в мистику?
– Я верю в то, что наблюдаю, – ответил тот. – А я видел нечто, выходящее за рамки известных физических процессов. Это не значит, что оно сверхъестественное – просто наука ещё не дошла до понимания.
За разговором время пролетело незаметно. Когда профессор снова прилёг, за окнами уже серело – не рассвет ещё, но предвестник утра, то неопределённое время, когда ночь уже не удерживает господство, а день ещё не набрал силу.
В этом свете дом выглядел менее таинственным, более конкретным – обычный заброшенный особняк с пылью и следами запустения. Ветер стих, комната наполнилась тишиной иного качества – не напряжённой ночной, а спокойной, почти умиротворённой.
В этой тишине Денис уловил изменение в дыхании Лизы. Оно стало глубже, ритмичнее, как у человека, выходящего из долгого сна. Приблизившись, он заметил, что веки девушки дрогнули, а пальцы слегка шевельнулись, словно пытаясь что-то нащупать. Илья, дремавший рядом, мгновенно проснулся, почувствовав движение.
– Лиза? – позвал он тихо, наклоняясь к лицу. – Ты слышишь меня?
Девушка медленно, с усилием, открыла глаза. В тусклом утреннем свете синеватое свечение в зрачках почти исчезло, оставив лёгкий флёр, как отблеск далёкого сияния. Взгляд был мутным, расфокусированным, но живым – в нём читалось замешательство, страх и что-то похожее на смутное узнавание.
– Илья? – голос звучал слабо, как шелест бумаги, но без механической мелодичности, звучавшей в храме осонитов. Это был её настоящий голос – хриплый от долгого молчания, но подлинный.
К этому времени проснулись остальные. Даша моментально оказалась рядом, Фёдор отошёл к окну, давая пространство, но не сводя глаз с очнувшейся. Оксана села на краю импровизированной постели, выражая странную смесь облегчения и опасения. Профессор тоже приблизился. Его рука с блокнотом застыла в воздухе, будто он хотел что-то записать, но боялся упустить момент.
– Где… где мы? – спросила Лиза, пытаясь приподняться. Илья бережно поддержал за плечи, помогая сесть.
– В безопасности, – ответил он. – Мы нашли заброшенный дом в лесу. Тебе нужно отдыхать, ты была… – он запнулся, не зная, как описать состояние, – ты была не с нами какое-то время.
Лиза моргнула. Взгляд медленно обвёл комнату, задерживаясь на лицах собравшихся. В глазах постепенно проступало осознание, как рассвет, разгоняющий ночные тени.
– Я помню, – прошептала она, сжимая руки в кулаки. – Я помню всё.
Первая слеза скатилась по щеке, оставив блестящую дорожку на бледной коже. За ней последовала вторая, третья, и вот уже поток омывал лицо. Она не рыдала, не издавала звуков – просто плакала, как плачут от облегчения после долгого кошмара или от стыда перед собой.
– Осон, – произнесла девушка, и само имя наполнило комнату холодом. – Они говорили, что это бог. Новый бог для нового мира. Что он избрал нас… избрал меня.
Илья обнял за плечи, притянул к себе, позволяя плакать на груди. Его глаза блестели, но он сдерживался, словно боялся, что, дав волю слезам, не сможет остановиться.
– Они давали нам что-то, – продолжила Лиза после паузы, голос обрёл больше силы. – В еде, в воде. Что-то, меняющее мысли, делающее их… пластичными. Сначала ты слышишь слова и не веришь. Потом сомневаешься. А потом просыпаешься утром и понимаешь, что веришь всем сердцем, готов умереть за Осона.
Она отстранилась от Ильи, вытерла слёзы тыльной стороной ладони. Глаза потемнели, в них читалась боль воспоминаний.
– Нефёндр говорил, что невесты – особые сосуды для энергии Осона. Что через нас его сила изливается в мир. Что мы станем матерями нового человечества, – опустила взгляд на руки, словно видя что-то, невидимое остальным. – Но на самом деле он просто использовал нас. Во время ритуалов…
Голос дрогнул, она замолчала, не в силах продолжать. Оксана осторожно взяла за руку.
– Ты не должна об этом говорить, если не хочешь, – сказала тихо. – Я тоже была там. Я знаю.
Между женщинами возникло безмолвное понимание – связь людей, прошедших через один ад.
– Я думала, что это действительно бог, – прошептала Лиза. – Что он даст цель, смысл. Что через меня в мир вернётся свет.
Она посмотрела на Илью с такой болью, что Денис невольно отвёл глаза.
– Но всё время, – продолжила дрожащим голосом, – глубоко внутри был ты. Даже когда я не помнила имени, не узнавала лица – в глубине души знала, что есть человек, которого люблю больше жизни. И теперь понимаю – это был ты. Всегда ты.
Илья стиснул зубы, желваки заходили на скулах. Он изо всех сил сдерживался, чтобы не расплакаться.
– Прости меня, – сказала Лиза, голос звучал тверже, словно признание возвращало силы. – Прости, что не узнала тебя. Что позволила затуманить разум. Что поверила в ложь.
Илья молчал – так долго и напряжённо, что казалось, никогда не заговорит. Потом просто сел рядом, так близко, что плечи соприкасались. Взял руку, поднёс к губам и поцеловал – не романтическим жестом, а как целуют святыню, с благоговением и облегчением.
– Я искал тебя, – сказал наконец. – С того момента, как ты ушла. Каждый день, каждую ночь. Я знал, что ты где-то там, внутри этой оболочки. Знал, что найду.
Он долго и нежно целовал её в лоб, будто ставя печать, скрепляющую обещание.
– Всё позади, – произнёс, глядя прямо в глаза. – Всё это – позади. Главное, что ты вернулась.
В очаге догорали последние поленья, пока тёплый свет смешивался с серым утренним, проникающим через заиндевевшие окна. За стенами шумел просыпающийся лес – шелест ветра в кронах, далёкое постукивание дятла, робкое пение первых птиц, нарушивших зимнее безмолвие. Мир продолжал жить неторопливой жизнью, равнодушный к человеческим страданиям и радостям, историям любви и предательства, борьбе света и тьмы.
В этом равнодушии была странная мудрость – мудрость вечного свидетеля, видевшего рождение и смерть цивилизаций, расцвет и падение империй, приход и уход богов, настоящих и фальшивых. В этой мудрости таилась надежда – на то, что человечество найдёт путь через тьму, что каждая потерянная душа сможет вернуться домой, что свет, настоящий свет, всё ещё существует где-то в конце дороги, кажущейся бесконечной, но длинной ровно настолько, насколько нужно, чтобы измениться в пути.
Утро врывалось в особняк сквозь запылённые окна, высвечивая танцующие пылинки и превращая их в крошечные звёзды, дрейфующие в сумрачном пространстве. Фёдор проснулся первым – годы в полиции выковали привычку встречать рассвет на ногах. Потянувшись, разминая плечи, он взглянул туда, где спала Оксана, свернувшись калачиком под шерстяным одеялом. Даже во сне она сохраняла настороженность – рука на рукояти ножа, тело напряжено, готовое сорваться с места. Шрам от символа Осона на шее в утреннем свете казался почти чёрным – клеймо, которое останется до конца дней, напоминание о пережитом кошмаре.
Остальные ещё спали, кроме профессора, уже сидевшего у огня, подбрасывая в угли свежие поленья. Илья и Лиза лежали, прижавшись – две фигуры, слившиеся под одним одеялом в единый силуэт. Денис с Дашей тоже спали обнявшись, находя в близости защиту от холода внешнего мира.
– Доброе утро, страж порядка, – тихо сказал профессор, заметив пробуждение Фёдора. В голосе слышалась мягкая ирония, без насмешки. – Огонь почти погас, пришлось реанимировать.
Фёдор кивнул и, стряхнув остатки сна, направился к очагу. Присел рядом, протянул руки к пламени. В утреннем холоде тепло ощущалось особенно остро, почти физически – словно можно было собрать его в ладони и положить в карман.
– Как наша пациентка? – спросил он, кивая в сторону Лизы.
– Лихорадка отступила, – ответил профессор, поправляя очки. – Жар спал. Физически восстановится. Что касается ментального состояния… – он помолчал, подбирая слова. – Время покажет. Такие травмы не заживают по расписанию.
В этот момент на другом конце комнаты зашевелилась Оксана. Она приоткрыла глаза не медленно, как человек, неохотно расстающийся со сном, а резко и полностью, как хищник, почуявший опасность. Рука сжалась на рукояти ножа, взгляд быстро обежал помещение, фиксируя положение каждого, оценивая обстановку. И только убедившись в безопасности, позволила себе расслабиться.
– Что за шёпот с утра пораньше? – спросила, поднимаясь и приглаживая растрёпанные волосы.
Фёдор невольно улыбнулся.
– Обсуждаем планы на день, – ответил он, хотя никаких планов с профессором ещё не обсуждал. – Выспалась?
Оксана пожала плечами и подошла к огню, протянув руки. Присела на корточки рядом с профессором, по-прежнему держась поодаль, сохраняя невидимую дистанцию, которую, казалось, выдерживала со всеми.
– Не очень, – призналась она. – Этот дом… слишком мрачен.
Профессор понимающе кивнул, не требуя пояснений. Фёдор хотел спросить, что она имеет в виду, но что-то в её взгляде заставило его промолчать. Вместо этого он поднялся и начал осматриваться, словно ища занятие.
В дальнем конце холла привлекло внимание большое зеркало в тяжёлой раме над маленьким столиком. Пыль и время сделали его почти матовым, но всё же можно было разглядеть отражение. Фёдор подошёл ближе, посмотрел на себя и поморщился – щетина отросла, волосы торчали во все стороны, под глазами залегли тёмные круги. Вид как у бродяги, а не бывшего офицера полиции.
Он достал складной нож, раскрыл и попытался привести себя в порядок – подровнять щетину, пригладить волосы. Действия были нервозными, словно готовился к важной встрече, а не просто наводил марафет в заброшенном особняке. Краем глаза поглядывал в сторону камина, где сидела Оксана, и взгляд смягчался каждый раз, когда замечал, как утренний свет очерчивает её профиль.
– Прихорашиваемся? – негромко спросил проходивший мимо Денис, тоже проснувшийся и направлявшийся к огню.
Фёдор смутился, но быстро нашёлся с ответом:
– Поддержание гигиены необходимо для сохранения дисциплины в отряде, – сказал с напускной серьёзностью. – И, кроме того, – добавил тише, – никогда не знаешь, когда придётся кого-нибудь очаровывать.
Денис усмехнулся, но промолчал, лишь бросил взгляд в сторону Оксаны, показывая, что понимает мотивы. Фёдор сделал вид, что не заметил, и сосредоточенно продолжил бриться.
К очагу подошла Лиза, поддерживаемая Ильёй. Она всё ещё была бледна, но в глазах не осталось следа синеватого свечения – только человеческая усталость и тихая радость от возвращения в реальный мир. Оксана подвинулась, уступая место ближе к огню.
– Как ты? – спросила Лизу, и в этих простых словах было столько понимания, столько невысказанной общей боли, что девушка на мгновение закрыла глаза, справляясь с нахлынувшими эмоциями.
– Лучше, – ответила тихо. – Благодаря вам.
Фёдор, закончив утренний туалет, решил действовать. Он вышел через боковую дверь в заснеженный сад. Снег сверкал на солнце, нетронутый, чистый, словно альбомный лист, ждущий первых штрихов. Осмотревшись, начал искать подарок для Оксаны. Сорвать цветы или найти что-то красивое в зимнем лесу невозможно, но…
Взгляд упал на старое дерево, чья кора, выступающая из-под снега, казалась красноватой в утреннем свете. Он подошёл, достал нож и аккуратно вырезал два кусочка, придав форму сердечек. Потом отломил тонкую веточку и нанизал на неё свои творения, создав примитивный букет.
– Подарок природы, – пробормотал, улыбаясь изобретению. – Простой, но со смыслом.
Когда вернулся, группа уже полностью проснулась и собралась у огня. Даша доставала из рюкзака остатки припасов, готовясь к скромному завтраку. Оксана помогала Лизе устроиться, подкладывая под спину свёрнутую куртку. Фёдор с замиранием сердца направился к ним, держа импровизированный букет.
– Оксана, – начал он, чувствуя, как пересыхает горло, настолько по-детски выглядело то, что он сделал, – я подумал… то есть, нашёл… В общем, это тебе. Сердечки из коры. Подарок природы.
Он протянул веточку с насаженными кусочками коры, но держал слишком крепко от волнения. Сухая кора не выдержала и начала крошиться, осыпаясь мелкими частичками прямо на лицо наклонившейся Оксаны.
– Ой! – вырвалось у неё, когда пыль попала в глаза.
– Прости! – Фёдор в ужасе бросил букет и потянулся к её лицу, пытаясь смахнуть крошки. Но неловкими движениями только размазал их по щекам, превратив лицо в пятнистую маску.
Оксана отпрянула, моргая и пытаясь очистить глаза. Даша поспешила на помощь, протягивая флягу с водой.
– Фёдь, ты как ребёнок, – покачала головой, помогая Оксане умыться.
Профессор с непроницаемым лицом наблюдал за сценой, и только в уголках глаз прятались смешинки. Денис и Илья обменялись понимающими взглядами, но промолчали. Лиза, несмотря на состояние, не сдержала слабую улыбку.
Фёдор стоял красный от смущения, чувствуя себя идиотом. Но он не был бы бывшим начальником уголовного розыска, если бы сдавался после первой неудачи. Отступив, делая вид, что занят другими делами, лихорадочно искал новый способ впечатлить Оксану.
Взгляд упал на дверь, ведущую в гараж или подсобное помещение. Он решительно направился туда и вскоре вернулся, волоча огромную дубовую дверь, снятую с каких-то внутренних помещений.
– Смотрите, что нашёл! – объявил с торжеством, втаскивая трофей в центр комнаты. – Сделаем стол! Не сидеть же на полу. Массив дуба, между прочим. В наши дни за такую целое состояние отдали бы.
Он гордо посмотрел на Оксану, надеясь увидеть восхищение своей находчивостью и силой. Но в этот момент дверь, которую держал вертикально, выскользнула из вспотевших ладоней и с оглушительным грохотом рухнула на мраморный пол. Звук был такой, словно рядом разорвался снаряд. Треск расколовшегося дерева и мрамора разнёсся по особняку, а за стенами испуганно вспорхнула стая птиц с ближайших деревьев.
В наступившей тишине слышалось потрескивание дров в очаге и частое дыхание бывшего полицейского, застывшего над разбитой дверью, словно над трупом противника.
