Он крепко берет меня за плечи и отстраняет от себя. Держа на расстоянии вытянутой руки, он смотрит на меня как на щенка, который только что накакал в его любимые ботинки.
Над его головой собираются грозовые тучи, и он произносит:
– Больше. Никогда. Так. Не делай.
– Не буду. Я прошу прощения, – нервно и смущенно посмеиваюсь я. – Иногда моя самоуверенность немного переходит границы.
– Думаешь?
– Эм. Да. Но это не моя вина.
– Можешь не объяснять. Боже мой, просто не говори больше ни слова.
– Просто большинство мужчин такие… простые. Я так понимаю, не ты.
– Нет, – отрезает он, скривившись. – Не я.
Он держит меня подальше от себя, словно я заразная. Как будто он бы с удовольствием выкинул меня в окно, будь оно за моей спиной. Или в бездонную яму.
Что уж тут говорить – я раздавлена. Очевидно, я теряю сноровку. Или, может, разум? Я готова была поклясться, что он смотрел на меня с вожделением.
Отворачиваюсь от него и сажусь на край кровати, зажав руки между коленями и избегая его взгляда.
Не говоря больше ни слова, Деклан разворачивается на каблуках и уходит.
Когда через несколько долгих часов он возвращается, с ним входит еще один мужчина.
– Доктор, – объявляет он, а потом оставляет нас наедине.
Дверь за спиной Деклана захлопывается. Маленький человек в синем костюме снимает с головы шляпу и кладет на кофейный столик. Рядом со шляпой он ставит большой черный саквояж и достает оттуда стетоскоп.
– С легкими и сердцем у меня все нормально. Лучше проверьте мою голову.
Доктор выпрямляется и смотрит на меня. Ему около шестидесяти, у него седые волосы и добрая улыбка.
– Просто выполняю распоряжения осмотреть тебя как следует, милая. Уверен, ты понимаешь.
– А. Конечно. Куда мне лучше сесть?
Он указывает на стул, куда я и присаживаюсь.
– Значит, вы доктор для мафии? Наверное, интересная работа. Сколько пулевых ранений вы зашили за свою карьеру?
Доктор разворачивается и смешливо смотрит на меня, как будто вспомнил старую шутку.
– Что?
– Мистер О’Доннелл предупреждал меня о вашей разговорчивости, – тепло отвечает он. – А я ему сказал, что нет ничего хуже тихих женщин: это всегда значит, что они что-то замышляют. Но он, кажется, и так считает, что вы что-то замышляете.
Он надевает наушники стетоскопа.
– Только будьте осторожны и не будите его темную сторону, мисс. Он бывает довольно вспыльчив.
– Темную сторону? – сухо посмеиваюсь я. – Вы так говорите, будто у него есть светлая.
– Глубоко вдохните, пожалуйста.
Доктор прижимает конец стетоскопа к моей спине. Я вдыхаю, он слушает, а потом перемещается на другую половину моей спины. Делаю еще один вдох, и он снова слушает.
– Есть. Он один из лучших людей, кого я знаю.
– Видимо, вы нечасто общаетесь с людьми, – так же сухо говорю я.
Он переходит к груди и слушает сердце. Потом достает из сумки манжету для измерения давления и надевает мне на руку.
Когда манжета расслабляется, он спрашивает меня о менструации.
– Она регулярная. Как я и сказала, проблема в голове.
Хотя мои яичники вели себя странновато в последнее время, я не собираюсь сообщать об этом доктору Деклана.
Когда он убеждается, что мое артериальное давление в пределах нормы, то светит мне фонариком в оба глаза.
– Ай! Как ярко!
– Реакция зрачков у вас нормальная. Где эта шишка, о которой говорил мистер О’Доннелл?
– Вот, – показываю ему. Он дотрагивается до нее, и я морщусь.
Он тихо мычит с долей сочувствия.
– Да, представляю, насколько это больно. Она у вас серьезно распухла. У вас были головные боли?
– Да.
– Тошнота?
– Нет. Хотя да. Меня мутило в самолете, когда я проснулась. Но я решила, что это из-за кетамина, которым меня накачал Деклан.
Если доктор и посчитал странным, что Деклан сделал мне укол, из-за которого я вырубилась, то виду не подал. Наверное, это не самая большая странность, с которой он сталкивался, осматривая пациентов моего похитителя.
– В глазах не рябит? Проблем со слухом нет?
– Нет и нет.
– Кратковременные провалы в памяти?
– Да… А еще я упала в обморок. Но я этого не помню.
– В ушах звенит, в глазах двоится?
– И то и другое – нет. Я что, умираю?
– Умираете, но это займет еще лет сорок-пятьдесят.
По крайней мере у него есть чувство юмора.
Он собирается и снова надевает шляпу, собираясь уходить.
– А какой диагноз?
– Легкое сотрясение. Волноваться не о чем, но постарайтесь отдохнуть в ближайшие несколько дней. Если появятся дополнительные симптомы или головная боль усилится, нужно будет провести компьютерную томографию, чтобы исключить кровоизлияние в мозг. А пока – прикладывайте к шишке лед. Это снимет боль и воспаление.
– Кровоизлияние в мозг? Звучит паршиво.
– Так и есть. Так что сразу сообщайте мистеру О’Доннеллу, если снова почувствуете себя нехорошо.
– Так и сделаю. Спасибо.
Когда он уходит, на меня нападают тревога и беспокойство. Так что, естественно, я просто обязана написать Деклану.
Доктор сказал, что я умираю.
В ожидании ответа я меряю шагами комнату.
Значит, удача снова повернулась ко мне лицом.
Придурок. Не мог бы ты, пожалуйста, зайти и поговорить со мной?
Зачем?
Мне скучно.
Надеюсь, до смерти?
Хватит быть таким злыднем!
Назови мне хотя бы одну причину.
Я пожевываю губу, но потом отвечаю:
По-моему, мне страшно.
Он не отвечает. Не знаю, с чего я решила, что ответит. Я продолжаю ходить по кругу, кусать губы и представлять, как выглядит смерть от кровоизлияния в мозг, когда дверь открывается и в комнату заходит Деклан.
Все еще держась за ручку двери, он заявляет:
– Если это была ложь, я открою это окно и вытолкну тебя.
Зачем обязательно быть таким говнюком?! Таким симпатичным говнюком, отчего еще хуже.
– Я не болела ни одного дня в своей жизни, а теперь у меня кровь в мозгах, пропадает память, я падаю в обморок, как эти безмозглые козы, голова болит, будто кто-то колотит по ней отбойным молотком, и я, наверное, умру в этой комнате, а рядом будешь только ты. Разве можно винить меня за то, что я расстроена?
Он с сомнением прищуривает свои ледяные глаза.
Я всплескиваю руками.
– У меня тоже есть слабости!
– Значит, в твою сделку с дьяволом по поводу способности убивать говорливостью не включалось бессмертие?
Я пялюсь на него, а в это время мое сердце готово вырваться из груди, а к горлу подступает ярость.
– Знаешь что? Забудь. Возвращайся к своей насыщенной преступной жизни, продолжай похищать невинных людей, убивать врагов и делать мир еще более паршивым местом, и забудь, что я сейчас сказала.
Разворачиваюсь и удаляюсь на максимально далекое расстояние от него – к огромным окнам у противоположной стены. Я встаю к нему спиной, обнимаю себя за талию и впервые с тех пор, как была несчастным толстым ребенком, которого дразнили на детской площадке, пытаюсь сдержать слезы.
Ненавижу его за это. Никто не может заставить меня плакать.
Услышав звук захлопывающейся двери, я опускаю голову, прикрываю глаза и проклинаю себя за то, что дала слабину.
– Просто совсем не похоже, что в твоем организме имеются уязвимые места, подруга.
Его голос мягкий, теплый и звучит прямо у меня из-за спины. Этот негодяй подкрался ко мне, пока я упивалась жалостью к себе.
– Уходи.
– Две минуты назад ты не этого хотела.
– Две минуты назад я еще не так сильно тебя ненавидела.
– Нет? Не завидую тем, кого ты ненавидишь сильно, раз отсутствие сильной ненависти у тебя выглядит вот так.
Я рычу и несколько раз бьюсь лбом о стекло.
Он оттаскивает меня от окна и тихо говорит:
– Хватит. Голова заболит.
– Уже болит – спасибо большое.
