– Бип-бип, машинка наша в небо улетает. Бип-бип, она до радуги добраться помогает, – запела Чони, но это не помогло.
Тогда она запела чуть громче, но рев только усилился.
– Ну что с тобой? Почему ты плачешь? Я сейчас тоже разревусь.
– Уа-а-а!
– У тебя же спала температура. Тебе же стало лучше. Тогда почему ты плачешь?!
– Уа-а, уа-а!
– Ну что нам с тобой делать?.. Отправиться на Сеульский вокзал и бомжевать? Я-то справлюсь, я смогу, но ты! Ты достойна лучшей жизни! Или ты хочешь жить так же, как я? Ты не должна повторять мою судьбу. Неужели тебе не обидно? Ведь тебе уже почти сто дней, а я тебя еще даже не назвала! В чем ты провинилась, что должна так нищенствовать? И ста дней не живешь на этом свете, тебя-то за какие грехи?!.
У Чони защипало в глазах и защекотало в носу. Что же она высказывает все это малышке, которая еще и голову-то самостоятельно не держит? Чони проглотила подступившие слезы и уткнулась лицом в пушистое, пахнущее молоком темечко. Ей вдруг стало так хорошо, так мягко. Своей малюсенькой ручкой девочка крепко ухватила Чони за палец. Едва взглянув на крохотную ладошку, Чони не смогла заставить себя сделать больше и шага. Сердце екнуло и сжалось от боли.
Она повернула назад и начала спускаться с холма, продолжая тащить за собой чемодан. Острое чувство вины и нервное напряжение отступили, но ноги сильно дрожали. В какой-то миг мчащийся вниз чемодан опередил ее и покатился по улице. Чони побежала за ним, но не удержалась и всем телом полетела вперед. В момент падения Чони успела съежиться и прижать к себе дочку, чтобы защитить ее от удара.
Когда Чони открыла глаза, она была уже в больнице.
– Мой ребенок!
Медсестра, заглянувшая добавить витаминный раствор в капельницу, взглянула на Чони.
– У вас сильное истощение организма. Вы потеряли сознание прямо на улице и поэтому попали сюда. Еще вы поранили лицо, когда падали. Раны вам зашили, но их нужно будет обрабатывать мазью, чтобы не загноились. И как вы в таком состоянии с ребенком…
– Где она?!
– За ней приглядывают на стойке регистрации.
Чони резко выдернула капельницу из левой руки, встала с кровати и покинула отделение скорой помощи.
– Подождите! Пациентка!
Беспокойство улеглось только тогда, когда Чони своими глазами убедилась, что ее малышка, лежа за стойкой регистрации пациентов, радостно смеется, окруженная любовью и вниманием медсестер.
Будучи в розыске, Чони избегала любых медицинских учреждений. Ребенка она рожала самостоятельно, и, конечно, все ее тело продолжало испытывать боль. Она даже не могла сказать, где именно у нее болит. Чони подбежала к дочке и крепко обняла ее. После чего поблагодарила персонал, извинилась и стремглав вылетела из больницы. Медсестры проводили ее удивленными взглядами.
Покинув больницу, Чони, в обнимку с малышкой, пошла вперед. У телефона уже давно кончился заряд, и теперь она даже не знала, который час: то ли глубокая ночь, то ли раннее утро. Глядя на дорожные указатели, она продолжала идти и идти. Прохожие спешили домой, и только у нее одной не было никакого дома. Чони возвращалась в парк Марронье. Когда похолодает, им придется искать другое место, но пока оно казалось самым безопасным. Она подумывала переночевать в круглосуточном кафе, но отказалась от этой идеи, опасаясь повторения случая в больнице Сеульского университета. Если кто-то на самом деле вызовет полицию, ей придется спасаться бегством. И что тогда будет с ребенком? Эта мысль настолько пугала, что из всех возможных вариантов ей пришлось остановиться на тихом, безлюдном парке. Она свернула на темную улицу Тэханно. Пестрые огни ресторанов и баров уже погасли, и в окне одного из заведений отразилось измученное лицо Чони. Зрелище было то еще: на лбу торчали ярко-черные обрывки ниток, всюду кровоподтеки и синяки. Пытаясь защитить ребенка от удара, Чони проехалась лицом прямо по асфальту. Но жуткий вид ее ничуть не напугал. Главное, что с малышкой все было в порядке.
Чони сейчас походила на маленький, пахнущий резиной воздушный шарик, который продается в канцелярском магазине. Если наполнить такой шарик водой и задеть даже краем ногтя, он тут же лопнет. Так и Чони, казалось, была на грани. Сколько ей еще блуждать в темноте? Она тяжело вздохнула. Тело дрожало, а голод вызвал ноющую боль в желудке, словно кто-то скручивал его, как белье при стирке. Все это время она почти без передышки проходила в слинге, и вес малышки давил на внутренние органы, которые из-за этого не могли нормально функционировать. Но освободить себя от этой ноши она не могла. Да и не было подходящего места, чтобы уложить малышку, которая еще плохо держит голову. Чони все продолжала идти и идти, перебирая тысячи мыслей. Если идти прямо и прямо по этой дороге, что ждет ее впереди? Быть может, кто-нибудь ждет? Она усмехнулась. Да кто может ждать ее, сироту с рождения? Однако мрачная улица под темным ночным небом вдруг посветлела.
Она стояла перед улочкой, с обеих сторон окруженной ровными рядами сосен. Среди погасших витрин магазинов брезжил ровный желтый свет. Золотистые листья гинкго мягко укрывали аккуратную черепичную крышу традиционного дома. Вдруг стеклянная дверь открылась, и появилась старушка лет семидесяти, с высоко заколотыми крабиком седыми волосами. Ее уши украшали маленькие жемчужные сережки, а возле губ собрались морщины, которые бывают только у тех, кто часто улыбается. Едва Чони заметила ее, как раздался звон. Говорят, в судьбоносные мгновения в голове играют фанфары или звенят колокола. Это был всего лишь звонок таймера на рисоварке, но Чони показалось, что в этот миг сама судьба ударила в колокол. Из окна, смешиваясь с запахами еды, струилась музыка, а старушка с простодушной улыбкой, словно задумавший шалость ребенок, что-то писала на бумаге. И эта песня, и эта улыбчивая бабуля сразу так понравились Чони. Морщинистые руки, которыми хозяйка заведения выставляла на чисто вымытую витрину красиво упакованные наборы готовых обедов, словно излучали любовь и заботу. Чони никогда не встречала такой доброты.
Она подняла голову и увидела вывеску. Одного взгляда на залитую лунным светом надпись было достаточно, чтобы ощутить тепло этого места. «Изумительный ланч»… Изумительный ланч? Так это же то самое заведение, где медсестра купила коробку с обедом?! Чони сунула руку в задний карман. Пальцы нащупали тонкий, заостренный кусочек фольги. Ровно свернутая квадратом фольга заблестела при свете луны. Чони осторожно потянула за края и увидела несколько строк на белой бумаге:
Если вдруг порции с горкой вам не хватило, если вы по-прежнему чувствуете голод, заглядывайте ко мне снова. Могу подложить добавки. Когда угодно велкам![36 - Welcome – добро пожаловать (англ.).]Что ж, си ю эгейн!
Когда угодно велкам? Из открытых дверей магазина готовых обедов послышалась песня Over the Rainbow[37 - Песню Over the Rainbow («Над радугой») в 1939 году исполнила в мюзикле «Волшебник страны Оз» американская актриса и певица Джуди Гарленд.]: «Мечты, что ты смела лелеять, действительно сбудутся. Здесь все беды растают, как лимонные конфеты».
Чони уткнулась лицом в макушку дочери:
– Бип-бип, машинка наша в небо улетает. Бип-бип, она до радуги добраться помогает.
Словно прочитав мысли Чони, малышка подала голос:
– Уа-а.
– Наверное, это то, что нам нужно…
* * *
– С вас семь тысяч вон. Что ж, желаю вам хэв э найс дэй, си ю эгейн!
Кымнам продала последний ланч-бокс из утренней партии. Получив ее бодрое напутствие, Синпхун радостно побежал в театр. Только распродав все, Кымнам смогла присесть. Все утро она занималась продажей обедов, держа ребенка в слинге за спиной, и теперь вспотела сильнее обычного.
– Детка, чтобы не раздражать твой носик, я сегодня не приготовила ни одного острого блюда. А корейцы обожают острое. Что, если клиенты уйдут от меня? Ну ничего. Кто пробовал мою стряпню, всегда возвращается. А теперь пойдем готовить еду на дневную продажу.
Сквозь настежь открытые двери «Изумительного ланча» в магазин проникал яркий солнечный свет. Вскоре перед магазином остановился грузовик.
– Доставка яиц. Прибыли свежие яйца! – прозвучало из громкоговорителя.
Этот бархатный низкий голос заставлял трепетать сердца всех хозяек закусочных в округе, начиная от района Хэхвадон и заканчивая Ихвадоном. Доставщик яиц был для местных что Лим Ёнун[38 - Популярный в Корее исполнитель баллад и песен в жанре трот. Победитель реалити-шоу «Мистер Трот».], а внешне – вылитый Чон Хэин[39 - Актер, снявшийся в популярных романтических сериалах, таких как «Весенняя ночь», «Подснежник», «Сын маминой подруги».], такой же нежный и харизматичный.
«Как от одной фразы о том, что приехали яйца, может екать сердце?» – удивлялись торговки.
На самом деле его звали Ынсок. И всем было жутко любопытно узнать о нем хоть что-нибудь. Кымнам же знала историю его жизни, но держала рот на замке.
– О, мистер Доставщик, вы уже тут?
Ынсок радостно приветствовал хозяйку заведения. Его волосы на прямой пробор спадали по обе стороны лба крупными завитками.
– Я привез яйца. Вы сказали приезжать к обеду. Ой, а откуда у вас малыш? Ваш внук?
Кымнам обернулась на ребенка, тот довольно агукал за ее спиной.
– Это сокровище, что мне ненадолго доверили.
– И правда, сокровище. В глазах словно камушки драгоценные.
Ынсок внимательно всмотрелся в глаза ребенка.
– Нравится? Кажется, кому-то пора жениться. Раз так умиляешься детям, давай-ка уже своего заводи!
– Ха-ха! Вам сегодня сколько упаковок? Как обычно, три?
– Не переводи тему. Тебе же почти тридцать. Раньше в твои годы уже внуков готовились нянчить.
– Что это случилось с нашей местной мисс Хепберн? Откуда вдруг эти старомодные разговоры? Вы же сами их так не любите, – словно посмеиваясь над Кымнам, напомнил Ынсок со смущенной улыбкой.
– Тебе так показалось? Ох, буду повторять себе: я суфлер! Элегантный суфлер. Я не старуха, я мудрый суфлер! Вот не надела жемчужные гвоздики и превратилась в незнамо что. Они всегда настраивают меня на нужный лад… – проговорила Кымнам самой себе, и Ынсок рассмеялся:
– Суфлер?
– Да-да, суфлер! Такой молодой, а не знаешь этого слова? Оно значит «пожилой человек» по-английски.
– А, «сеньор»?
– Ой, батюшки! Что я сказала? Ну конечно сеньор! В последнее время все путаю.
– Со мной-то ладно. Смотрите, не запутайтесь в чем-нибудь другом, – вновь рассмеялся гость.
Глаза Ынсока даже без двойного века выглядели огромными. Посмеявшись, он осторожно поставил на кухне три лотка яиц и сел в грузовик. Вскоре его приятный голос покинул «Изумительный ланч» и переулок.
– Мистер Доставщик, осторожнее на дороге! – крикнула Кымнам вслед удаляющейся машине и вдруг стукнула себя по лбу: «Ну я даю! Забыла угостить его свежим, прохладным сикхе!»
Конечно, глупо было бы ожидать от семидесятилетнего человека памяти, как в юности, но все же Кымнам расстраивало, что в последнее время она стала все чаще забывать разные мелочи.
– Наверное, это все последствия нашего с тобой знакомства. Ох и напугала меня твоя мама.
Кымнам ловко перекинула младенца со спины вперед и села напротив двери, откуда открывался вид на высаженные вдоль дороги сосны. Любуясь на желтые, словно пропитанные солнцем, опавшие листья гинкго, она попивала сикхе, который не успела отдать Ынсоку. В напитке ощущался сладковатый солод.
«Эта женщина наверняка наблюдает за нами… Чутье меня никогда не подводит».
– Малышка, давай хоть так покажем тебя маме. Пусть сердце ее дрогнет. Вот, полюбуйтесь на ваше сокровище и побыстрее возвращайтесь.
* * *
Чони дотронулась до шеи и ухватила пальцами тоненькую, потерявшую блеск цепочку в четырнадцать карат. Она была у нее с тех пор, как Чони попала в приют. Скорее всего, цепочка была мамина. Чони продолжала чувствовать себя сиротой, но все же ей казалось: пропади эта вещь – и она уже никогда не сможет найти свою мать. Поэтому хотела сберечь цепочку любой ценой.
Она положила единственную драгоценность на прозрачную витрину ювелирного магазина. Под стеклом виднелись золотые ложки, золотые жабы и маленькие золотые кольца, что по традиции дарят ребенку на годик. Стоимость их значительно превышала сумму, которую Чони могла получить за цепочку. Хозяин ювелирной лавки не сильно обрадовался тонкой и тусклой золотой нитке. Чони еще никогда не чувствовала себя такой жалкой. Она смутилась и уткнулась лицом в волосы малышки, ощутив нежный запах ее кожи.
Мужчина выглядел несговорчивым. Он с пристрастием оглядел вещицу и замолчал, словно подбирая слова для отказа.
– Это у вас… подделка.
– Что?
– Просто очень хорошая позолота. Не настоящее золото.
Когда Чони чувствовала уязвимость и теряла опору, всегда перебирала пальцами эту цепочку. Почему-то руки сами тянулись к ней. Чони думала, что мама отдала ей самое ценное из того, что имела. А это оказалось подделкой? Чони горько усмехнулась.
Хозяин магазина, пробурчав, что ему это лишь в убыток, все-таки выдал Чони сорок тысяч вон за цепочку. Но на самом деле она не стоила и того.
Теперь последняя связь с семьей была потеряна, а то, что она всю жизнь берегла как большую ценность, оказалось пустышкой, и Чони ощущала себя преданной. Но слез уже не осталось. И все, что она сейчас чувствовала, это облегчение при виде четырех купюр по десять тысяч.
На витрине супермаркета стояли всевозможные смеси, и Чони попросила работника зала дать ей лучшее молоко. Ей протянули увесистую банку с голубой крышкой и надписями на немецком языке. Чони взяла смесь, тонкое покрывало, памперсы и бутылочку для кормления, потратив на это почти все деньги. Ей так хотелось провести со своей малышкой еще хотя бы день… Но сегодня им придется расстаться. Сложив все вещи в сумку, Чони взяла ее и отправилась к «Изумительному ланчу на Хэхвадоне». В какой-то момент у нее даже мелькнула мысль повернуть обратно, но Чони была уже на грани, и дольше тянуть было некуда. Еще шаг – и они расстанутся навсегда. Грела лишь мысль о том, что впредь ее малышка будет жить в тепле и сытости…
К улице Тэханно примыкала дорога, где стояла фотобудка. У Чони не было ни одного общего фото с малышкой, поэтому она направилась к кабинке и зашла внутрь. Она вложила в автомат оставшиеся на руках четыре купюры по тысяче вон и выбрала съемку в несколько кадров. Затем вынула ребенка из слинга и взяла на руки. Сначала лицо Чони на экране выглядело смущенным, но вскоре она смогла улыбнуться, и удивленная малышка тоже заулыбалась. Как только щелкнул затвор и сработала вспышка, кроха звонко рассмеялась. И Чони впервые засмеялась вместе с ней. Хотя этот смех больше походил на плач.
На фото она улыбалась сквозь слезы, а ее дочка радостно смеялась рядом. Чони бережно положила фотографию в карман и с опухшими от слез глазами продолжила путь.
Бабушка-хозяйка на этот раз не показывалась. Возможно, распродав последние ланчи, она прибиралась на кухне. Двери были открыты настежь, словно подтверждая надпись: «Когда угодно велкам!» Словно и правда любой мог прийти сюда когда захочет. Чони хорошенько укрыла девочку хлопковым покрывалом и положила внутрь заранее подготовленную записку. Девушка крепко прикусила губы. Затем подняла голову и посмотрела вверх, на падающие листья дерева гинкго. Каждый раз, встречаясь глазами с малышкой, Чони ощущала укол совести. В носу вдруг стало горячо. Ей нужно успеть расстаться с ребенком до того, как хлынут слезы. И при этом расстаться навсегда.
«Нет, и все-таки си ю эгейн», – твердило ей сердце. Чони смела мечтать о том, как однажды ее жизнь изменится, и, быть может, тогда они снова увидят друг друга…
Чони шагнула за открытую дверь магазина и осторожно положила ребенка. А рядом – сумку с памперсами и слинг. Малышка встретилась с мамой взглядом и широко улыбнулась. Девочка выглядела довольной. Видимо, ей было очень удобно после всех этих скитаний наконец-то лежать на ровной поверхности. Казалось, только сейчас рвется та пуповина, что связывала их на протяжении десяти месяцев. Лицо Чони исказилось от боли. Она поджала губы, из последних сил выдавила из себя улыбку и одними глазами попрощалась с дочкой. Слезы крупными каплями потекли по щекам, и девочка тоже расплакалась. Чони стремглав вылетела на улицу и побежала вперед. Ее всю трясло.
Раздался визг тормозов.
Чони перебежала дорогу в неположенном месте, и теперь прямо перед ней остановился грузовик, везущий яйца. Не на шутку испугавшийся Ынсок открыл дверь и выскочил из грузовика. Он подскочил к упавшей перед машиной Чони и тут же спросил:
– Вы в порядке? Не поранились? Давайте я отвезу вас в больницу!
– М-м-м…
– Вы не можете говорить? А как дышите? С дыханием все нормально? Что же вы так побежали прямо на красный свет… Чуть не случилась беда. Давайте я вызову скорую!
Волосы Чони наполовину растрепались, лицо было все в ссадинах, а возле глаз красовалось несколько синяков. Глядя на девушку, Ынсок сразу почувствовал, что здесь что-то не так. Он придержал Чони, которая попыталась встать, и ее глаза тут же наполнились слезами. Не прошло и пары мгновений, как она уже в голос рыдала перед ним, словно внутри прорвало плотину слез. Даже закрыв глаза, Чони продолжала видеть перед собой лицо дочки, обнимая которую провела все эти дни. Все так же ощущала мягкость пушистых волос малышки, прижимающихся к ее шее.
Глаза Ынсока тоже увлажнились. Он и сам не мог понять, почему, глядя на Чони, ему захотелось плакать. Она содрогалась от рыданий, и он поднял руку, чтобы утешительно похлопать ее по спине, но так и не посмел прикоснуться.
– У вас точно все хорошо? Поехали в больницу. Где у вас болит? Скажите хотя бы, где…
Но Чони вдруг оттолкнула Ынсока и бросилась бежать. Она все бежала и бежала, пока ноги опять ни привели ее в парк Марронье. Там она наконец остановилась и попыталась отдышаться. Внутри все клокотало, словно ее вот-вот разорвет на части. Тело ощущало непривычную легкость, даже пустоту. Казалось, она второй раз осиротела.
Чони взглянула на небо. На ближайшей ветке дерева она заметила гнездо и двух птичек.
– Повезло вам. У вас хотя бы есть солома, чтобы свить гнездо.
Она опустила голову и расплакалась. Она плакала, потому что грудная клетка больше не чувствовала давления и тяжести, а плечи не ныли. Плакала потому, что ее теплого комочка больше не было рядом.
– Она еще ревет. Разве ты имеешь право на эти слезы? – грубо упрекнула она себя и, поджав губы, проглотила подступивший к горлу комок.
Неожиданно она почувствовала, как открытой между ботинком и джинсами голой полоски кожи коснулось что-то теплое.
– Мяу.
Это была трехцветная кошка с белыми, рыжими и бурыми пятнами на шерсти. Она терлась головой о ногу, выпрашивая еду. Судя по тому, что ее пушистый белый живот сильно провисал, кошка была беременна. Она сверкнула черными глазами и села, выпрямив передние лапки. Чони плакала, а кошка смотрела на нее, не отводя взгляда, будто пыталась утешить.
