И тут же достала справку, вручая ее обалдевшей экономке.
– У меня есть справка от уважаемого врача. Не думаю, что другие кормилицы могут таким похвастаться. Я совершенно здорова. За исключением легкого искривления позвоночника и нервного потрясения. Что никак не скажется на здоровье ребенка. Как видите, я уже ответственно подхожу к работе и заранее позаботилась о справке. Я не пью. С мужчинами не знакомлюсь. Сплетни меня не интересуют, – чопорным голосом, слегка копируя жесты экономки, произнесла я.
Я достала из сумки справку от доктора и протянула её миссис Смит. Она с удивлением взяла документ, её глаза забегали по строчкам, а затем она достала пенсне и начала изучать почерк доктора. Её взгляд задержался на магической печати, которая светилась мягким голубым светом. Теперь в её глазах появился оттенок уважения, но вместе с тем и нерешительности.
А я просто отзеркаливала ее поведение. Я чувствовала, что мой тон, мои слова, моя справка произвели на нее впечатление.
– Конечно, вы можете взять любую деревенскую девушку, – с чопорным достоинством продолжала я, идя в наступление. – Но где гарантия, что она ничем не заразит ребенка? Я же сторонница чистоты и гигиены! Я понимаю, какая ответственность лежит на мне. Так же прекрасно понимаю, какая ответственность лежит на вас, если вы принимаете такое важное решение.
Экономка вернула мне справку, а в ее глазах появился легкий оттенок уважения и в то же время нерешительности.
Она сомневалась.
Глава 7
– Что ж, пройдемте! – наконец произнесла экономка, словно чаша ее внутренних весов качнулась в мою сторону.
Она впустила меня в дом.
Роскошь холла просто ошеломила меня, заставив замереть сразу же, как только я переступила порог.
Но рассматривать роскошное убранство было некогда. Единственное, что бросилось в глаза, – это портрет невероятно красивого брюнета с равнодушным взглядом серых глаз. Такими глазами смотрят на женщину, когда хотят ее соблазнить. Достаточно одного такого взгляда, чтобы идти на край света.
Алый мундир, украшенный сияющими орденами, вызвал невольное уважение.
– Это – портрет хозяина. Генерала Леандра Моравиа.
"Леандр", – повторила я слово, похожее на льдинку. Красивое имя.
У моего покойного мужа, которого, к слову, я ни разу в своей жизни не видела, тоже был маленький кругляшок медали. Его мне вручили вместе с письмом и соболезнованиями.
Это событие как раз совпало с тем моментом, как я очутилась в этом странном и несправедливом мире, лежащей в глубоком обмороке на крыльце дома.
До этого я беззаботно купалась в городском пруду, глядя на набегающие тучи. Была даже мысль вызвать такси, но я как-то забила на нее. Меня больше беспокоил мой телефон, который лежал на подстилке. Не стащит ли его кто-то? И сумка, в которой лежали кошелек и карточки. Несколько молний ударило в горизонт. Но, поскольку с физикой я была на "вы", мне казалось это просто красивым зрелищем. Последнее, что я помню, так это яркую вспышку в ста метрах от меня.
Я ничего не почувствовала. Даже боли. Я толком испугаться не успела.
– Мадам, мадам! Очнитесь! – трепали меня, пытаясь привести в чувство. Какой-то добрый самаритянин брызнул на меня водой, заставляя открыть глаза.
Вокруг меня толпились незнакомые женщины в длинных старинных платьях.
– Ой, бедняжечка! Как же она теперь? – причитали они.
Я сначала не поняла, почему все такие грустные, а когда меня попытались поднять, ка-а-ак поняла! Да у меня живот больше, чем я сама! Я очнулась в теле беременной женщины!
– Примите наши искренние соболезнования в связи с гибелью вашего мужа, – запинаясь, произнес лопоухий солдатик, с грустью поглядывая на мой внушительный живот.
Остальные солдаты в старинных мундирах стояли с каменными лицами, протягивая мне свернутый квадратиком флаг, поверх которого лежало короткое письмо и маленькая медалька с изображением короны и дракона.
Я чувствовала, как глаза щиплет, а щеки мокрые от слез. Я поняла, что только что плакала.
Тряхнув головой, я отогнала воспоминания, решив сосредоточиться на будущем разговоре с хозяйкой.
– Прошу сюда, – произнесла экономка, чинно ведя меня к двери.
Она постучала, услышала приятный женский голос: "Войдите" и открыла дверь с таким видом, словно это была ее великая миссия.
В невероятно красивой комнате, освещенной мягким сиянием бронзовых ламп, царила тишина, нарушаемая лишь тихим шелестом ткани.
Передо мной во всей красе стояла герцогиня Моравиа, молодая светловолосая женщина с тонкими чертами лица и пышной, почти гипнотизирующей красотой. Ее длинные, шелковистые волосы были аккуратно уложены, а на шее сверкало жемчужное ожерелье, причем каждая из жемчужин была в золотой оправе.
В руках она держала каталог платьев и шляпок, будто это священный свиток, и внимательно рассматривала каждую страницу.
Утонченная и прекрасная, шелестящая и пахнущая как букет цветов, занесенный в кондитерскую, она напоминала сказочную фею.
Ее глаза – глубокие и холодные, словно ледяные озера, – не обращали внимания на окружающих. Каждая её клеточка тела выражала полное погружение в свои мысли. Внутри меня вдруг зашевелился странный микс эмоций: с одной стороны – восхищение этой живой, будто ожившей статуей красоты, с другой – ощущение пустоты, словно она сама не чувствует ничего, кроме собственного превосходства.
Я тут же почувствовала себя как-то убого и неуместно рядом с такой красивой женщиной, окруженной такой невероятной роскошью. Мое самое нарядное платье в этот момент показалось мне нищим, как лохмотья побирушки.
Я вежливо шагнула вперед, чтобы представить свою кандидатуру. Мои руки – тонкие и бледные – слегка дрожали от волнения и усталости, я прижимала к себе молчаливую дочь. При этом старалась держаться с достоинством.
– Ваша светлость, – произнесла экономка, сцепив пальцы, так, словно собирается петь в опере, – разрешите представиться вам новую кормилицу. Она умеет обращаться с детьми и очень аккуратна.
Глава 8
Герцогиня не отвлеклась от каталога. Я заметила, как она легко, будто по инерции, подняла глаза, словно только сейчас вспомнила о моем присутствии. Ее взгляд был оценивающим, холодным и совершенно незаинтересованным.
– Очень хорошо, – сказала она ровным голосом. – А что у нее с внешностью?
Экономка чуть наклонилась, чтобы лучше рассмотреть мое лицо. Внутри меня что-то сжалось – ведь я понимала, что в этом вопросе важна не только добросовестность, но и внешний вид.
– Она недавно овдовела. Ее супруг погиб при Фроствейле, – сообщила экономка. – Для бедняжки это был большой удар.
Герцогиня вздохнула. В ее глазах я заметила легкое одобрение, но больше – равнодушие, словно все это – просто формальность.
Прошло еще несколько минут, и в комнату вошла служанка, аккуратно держа в руках коробки. В ней было множество роскошных шляп и платьев, сверкающих тканями и украшениями.
– Вот, госпожа, – кротким голосом сказала она.
Герцогиня, словно совершенно не замечая окружающих, подняла одну из шляп – из тончайшего шелка, украшенную жемчужными бусинами и перьями павлина. Она медленно, с присущей ей грациозностью примерила ее перед зеркалом.
Я наблюдала за ней, ощущая, как сердце неровно бьется.
Ее лицо – словно сделанное из фарфора – отражало в зеркале идеальный образ. Как же меня бесило и нервировало то, что мне приходилось терпеливо ждать ответа. Но требовать ответ я не имела права. Поэтому и я, и экономка, и служанка, все мы просто стояли и ждали, когда герцогиня налюбуется своим отражением.
Она улыбнулась, взглянув на себя в зеркало, и, словно в другой реальности, начала рассматривать шляпки и платья, будто вопрос о ее дочери – о малышке, был ей вовсе не важен.
Наверное, я слишком предвзята, вспоминая скандальных яжематерей нашего мира, готовых забить всем, что попадет под руку, любого негодяя, осмелившегося обидеть из кровиночку.
Красавица, что стояла передо мной, была лишь отражением своего времени. Она из тех, кто любит детей с шести до семи вечера и во время семейных прогулок. Такие, как она, остаются для собственных детей недосягаемыми богинями, которые иногда нисходят со своего пьедестала, чтобы погладить по головке и улыбнуться ослепительной улыбкой. Остальное все делают слуги. И я должна быть благодарна такой матери за возможность заработать.
Я почувствовала, как внутри меня что-то зашевелилось – то ли раздражение, то ли жалость. Но я сдержалась, понимая, что сейчас главное – сохранить спокойствие, ведь ей плевать, кто будет заботиться о ребенке.
Она продолжала рассматривать себя, словно наслаждаясь своей красотой, а я стояла тихо, наблюдая, как прекрасная, холодная герцогиня превращается в идеальный образец безразличия. И внутри меня закипела волна тревоги и отчаяния.
Герцогиня повернулась ко мне, еще раз взглянув на меня с высоты своего положения.
И я почувствовала, что сейчас она даст ответ.
– Ну хорошо, вы приняты, – заметила она, кивнув экономке. – Но при одном условии…
Глава 9
– Надеюсь, вы понимаете, что ваш ребенок – не ровня моему. Я забочусь о своей дочери и не хочу, чтобы ваш ребенок находился рядом с моим. Играл ее игрушками, лежал в ее колыбели. Я слышала, что многие кормилицы так делают. Кладут своего младенца в колыбель к хозяйскому. Я против. Поэтому пусть ваш ребенок находится подальше от моего. А лучше – отошлите его к родственникам, – заметила герцогиня, кивнув экономке. – Проследи, Грейс, чтобы новая кормилица неукоснительно соблюдала это правило.
– Да, мадам, – чинно кивнула экономка.
Меня тут же поспешили вывести из роскошной, пахнущей дорогими духами комнаты.
– У меня нет родственников, – прошептала я, глядя на экономку, которая тут же нахмурилась. – Мне некуда отослать ребенка.
– Тогда вам придется держать своего ребенка подальше от хозяйского. Вам будет тяжело, – заметила экономка. – Надеюсь, он у вас не крикливый. Не хватало, чтобы детские крики по ночам не давали спать!
– Нет, что вы, – прошептала я, видя, как меня ведут на чердачный этаж, где размещались комнаты для слуг.
– Вот ваша комната. Я не знаю, как вы будете разрываться между детьми, но уж постарайтесь! – кивнула экономка, когда я осматривала скромную обстановку. – Располагайтесь. Я зайду за вами, чтобы проводить вас к ребенку.
Вещей у меня было немного. Скромные платья переехали на крючки в шкафу, а я уселась на кровать, пытаясь покормить грудью дочку. Вчера она немного поела, а сегодня едва-едва.
– Ну, зайка, – шептала я, гладя ее по нежной щечке. – Ну поешь… Ну хоть немножечко…
Я видела, как единственная близкая и родная душа в этом мире борется за каждый вдох.
– Пожалуйста, моя крошка, – прошептала я тихо, словно боялась разбудить смерть, – пусть хоть чуть-чуть…
Мелисса не открыла рот. Только слабо дернулась, сопротивляясь. Словно сама уже устала бороться. Ее лицо – бледное, с синими кругами под глазами – было безжизненно, и я чувствовала, как растет отчаяние.
Внутри меня ледяной глыбой застыл страх, что я не смогу ей помочь, что моя слабость не даст мне спасти ее. Я потерла свою щеку, чувствовала, как кожа под моими пальцами становилась влажной от слез. Я сейчас сама – словно тень, истощенная и разбитая – не могла донести до единственной близкой и родной души хоть чуточку тепла и жизни.
Болезнь случилась внезапно.
Я даже сама не поняла, что произошло.
Еще вчера это была маленькая здоровая, активная девочка с отличным аппетитом, вдруг притихла. Я меряла температуру, думала на зубки, рассматривала покакули. Но все было в порядке.
К вечеру дочь совсем поникла.
Я с сожалением вспомнила наш мир. Я бы сто раз уже погуглила симптомы, отнесла бы ее в больницу, ждала бы анализов, план лечения. Но здесь все было иначе. Здесь государству не было никакого дела до ребенка бедной вдовы. Если, конечно, у вдовушки не завалялась в чулке приличная сумма денег.
Я поцеловала дочку, умоляя держаться.
– Вы готовы? – спросила экономка, постучавшись в дверь.
Глава 10
– Да, – кивнула я, переложив Мелиссу на кровать и сделав из одеяла гнездышко.
– Надеюсь, вы помните, что хозяйка не потерпит присутствие вашего ребенка рядом с юной госпожой, – строго произнесла экономка, ведя меня по коридору. – Нам сюда.
– А господин генерал? – с тревогой спросила я, вспоминая слова доктора о помощи.
– Он сейчас на передовой. Его нет дома. Но скоро должен вернуться, – заметила экономка.
«Скоро должен вернуться!» – пронеслась в голове спасительная мысль. Я представила, как падаю на колени перед ним, как умоляю спасти моего ребенка. И если он не откажет в просьбе, я готова буду целовать землю, по которой он ходил!
Слёзы выступили на глазах, когда я подумала о том, что спасение близко.
– Нам сюда, – пригласила экономка.
Она открыла дверь, поглядывая за моей реакцией на потрясающую роскошь, с которой была обставлена детская комната.
Слуги, как правило, любили хвастаться роскошью дома, в котором служат. И сейчас экономка явно ожидала от меня широко распахнутых глаз и открытого от изумления рта.
Тут действительно было чем восхищаться.
Высокие потолки, украшенные изысканными лепнинами, стены, обитые дорогими тканями, а в центре – огромная кровать с изящным изголовьем и балдахином, словно из сказки. В углу стояла роскошная колыбель, украшенная тонкими кружевами и золотыми нитями.
Я взглянула на нее и почувствовала, как сердце сжалось от несправедливости.
Внутри колыбели лежала здоровая девочка – розовощекая, с темными волосами и большими серыми глазами, полными жизни и беззаботности. Она выглядела такой же, как моя собственная дочь, – только здоровая и смеющаяся, словно лучик солнца ласкал ее личико.
Я невольно задержалась взглядом на малышке, и в груди вдруг зашевелилась смесь чувств: зависть, злость и одновременно – тихое, болезненное сожаление. Эта роскошь, эта безмятежность – всё казалось мне чужим миром.
Я почувствовала, как моя грудь сжалась, словно кто-то вырвал сердце, и я, словно на грани слез, боролась с желанием опуститься на колени и зарыдать.
Счастливый, здоровый ребенок лежал передо мной, а я чувствовала, как подступает гнусная черная зависть, пытаясь убить всё хорошее, что есть в моей душе.
– Почему так сложилось? – мысленно прошептала я про себя, чувствуя, как мои руки дрожат от внутренней борьбы. – Почему моя крошка сейчас умирает в темной комнате для слуг, а эта девочка – в такой роскоши?
Внутри меня зародилась злость на судьбу, на несправедливость, которая так жестоко обманула меня.
