А у меня – праховые.
Я так торопилась, что на ступеньках едва не споткнулась о крупную чёрную кошку. Та ловко увернулась, сверкнула тёмными глазами и томным голосом Мстишки поинтересовалась:
– Ну что, подруга, в гости ждёшь?
Глава 3
– Погоди, Мстишь, подальше отойду, – прошептала я. – Тут много беспокойных ушей.
Кошка Чернояра – помощница соседей, вроде моего Яря. С тем лишь отличием (кроме облика), что она смело ходила по другим островам. А Ярь боялся – одну меня оставлять, без присмотра. Даже на час.
«Неправда!» – возмущённо засвистел Ярь.
– Правда, – усмехнулась я, быстро направляясь к дому.
Помощник засвиристел-засопел и добавил:
«Неспокойники спят. «Старичков» пока нигде не наблюдаю».
– Спасибо, друг.
Кошка бесшумно следовала за мной. Мы вышли на широкую главную тропу, и Черна запрыгнула на ближайшую скамейку под раскидистым деревом. Я села рядом, открыла флягу и улыбнулась:
– Мстишь, я тебе всегда рада и всегда жду, ты же знаешь. Даже если без предупреждения появляешься. Всё равно я всегда здесь.
– Но? – многозначительно продолжила подруга.
– Дел – завались, – честно сказала я. – Осень же, прах её, сыпучая. И Сажен сегодня на отработку прийти должен.
– Опять сняла его с очередного дерева? – Мстишка рассмеялась. – Не надоело?
– Надоело, – я достала мешочек с сушёными гадами. – Но знакомый ищеец нужен. К нам же и убитые приходят, и преступники. Из Управы ищейца не дождёшься, а свой сразу прибежит, тем более если должен.
Кошка посмотрела на меня с задумчивым прищуром. Да, на Сажена у Мстишки был зуб. Особенно потому, что он так и не признался, зачем полез в смотрительский тайник.
– Ладно, втроём быстрее справимся, – наконец согласилась она. – И даже не подерёмся. Я умею быть доброй, Саж умеет быть милым, а ты умеешь очень по-дедовски грозить посохом. Заодно и накормлю. Обоих. Ты же опять одной «сушёнкой» питаешься?
– Я вчера суп сварила! – возмутилась я.
– Ну да, ну да, – фыркнула Мстишка. – Знаю я твою стряпню. Прожевать иногда можно, но выглядит так мерзко, что всякий аппетит теряешь. Продукты заодно принесу – папа вчера в город сходил и всё для нас взял. Что у тебя сейчас на очереди?
– Праховые, – уныло перечислила я. – Документы. Уборка. И прочие проверки знаков.
– Выхожу, – решила Мстишка. – С обедом. Сначала поешь, а потом пойдёшь по своим праховым. Мне что поручишь?
Я стеснялась нагружать подругу своей работой, но лишь до тех пор, пока однажды, пользуясь моим отсутствием, она не нашла работу сама – и не взялась отмывать и отчищать от пунцовой плесени второй этаж, перепутав дедовы записи. Нет уж, есть дела поважнее.
– Сажена я отправлю к мертвецам, – я глотнула чаю. – Вам же проще подальше друг от друга? На тебе тогда обитель неспокойников и листва.
– Надеюсь, это недоразумение однажды по-настоящему тебе пригодится, – кошка спрыгнула со скамейки. – Хоть раз. Кстати, ему же можно твой суп скормить. Жди. И не перебивай аппетит.
Черна исчезла в кустах.
Я допила чай, взяла посох, встала и послушно побрела к дому.
Мстишка с раннего детства строила всех подряд. И трое её старших братьев, и даже иногда родители, и тем более я – все ходили по струнке. И все мы её обожали – за командирским нравом скрывалась добрая, искренняя и любящая душа. Которая всегда скажет правду и поддержит в сложное время. Примчится на помощь, даже если накануне с ней разругались вдрызг. За своего порвёт любого. И после ночи дежурства, поспав в лучшем случае часов пять, схватит посох и прибежит на чужое кладбище убирать листву.
Накануне дедова ухода мы с Мстишкой ужасно поругались – она опять пыталась мною командовать, я привычно сопротивлялась, слово за слово… Но когда дед ушёл, она первой узнала об этом от Яря, собрала вещи, заявила отцу, что уходит жить на Красное, и перебралась ко мне на две седмицы. С тех пор я перестала сопротивляться. Она такая – и всё на том. Важно другое – что она никогда не бросит меня в беде (и не только).
Дома я поставила посох в угол, разулась, разделась и поспешила на кухню – подвести водяную жилу к фонтанам, расшевелить огоньки силы, согреть отсыревший дом и вскипятить чай. Конечно, подруга слегка не вовремя – я собиралась обедать, закончив с праховыми…
Хлопнула входная дверь – знакомо и по-командирски. По-хозяйски. Огоньки, предчувствуя Мстишку, сами завозились, разгоняя по кухне тепло, а по очагу – жар. Чайник тут же взволнованно забурлил. Я сняла его с крючка, поставила на стол и полезла в подвесной шкаф за посудой. Заметила во втором очаге забытый котелок с супом и поспешно сунула его в «холодный» сундук.
Мстишка появилась на кухне и по-хозяйски огляделась. На полголовы выше меня, смуглая, с чёрными глазами, вздёрнутым носом, косой чёлкой и двумя тёмными толстыми косами до попы, в длинном тёмно-красном платье с высоким воротом и чёрной шнуровкой. Половина свободного мужского населения Нижгорода ходила в Мстишкиных поклонниках, а вторая половина втайне об этом мечтала и ждала своей очереди. А подруга выбирала – медленно и тщательно. Но пока безрезультатно.
– По-моему, – Мстишка поставила сумку на стул и внимательно изучила потолок, – это твоя самая успешная практика работы с землёй, наговорами и половой тряпкой. Кого ждёшь?
– Понятия не имею, – я достала из шкафчика чашки. – Это Красное кого-то ждёт. Ну и я на всякий случай.
Прах, утреннюю посуду помыть не успела…
– А я-то думаю, отчего Красное такое нервное, – подруга нахмурилась. – Сколько дней?
– Четвёртый. По тому, как Ярь заметил. Я заметила только вчера вечером, – я бочком придвинулась к фонтанчику и заткнула чашу пробкой.
– Может, пусть папа послушает? – Мстишка зашуршала сумкой и загремела посудой. Обалденно запахло мясом с грибами. – Он всегда интересовался зовами и прощаниями, наловчился отличать одно от другого.
– Напишу, – я взяла тряпку, зелье и заскребла котелок из-под каши. – Или ты передай. Мне не только по поводу зова совет нужен.
– Что случилось? – встревожилась подруга.
Я коротко пересказала, заодно вымыв посуду.
– У нас тоже такое было, – удивила Мстишка. – Года два назад, ближе к осени. Точно так же испортилась вода, так же пробудилось около тридцати покойников в разных обителях. Мы всё Чёрное перерыли – ничего не нашли. Ты обитель животных не проверяла? Загляни после обеда или Яря отправь. У нас тогда испортилась вода в верхних фонтанах.
А до животных мои бравые беспокойники-то не дошли…
«Уже лечу», – свистнул Ярь.
– И ничего? – я расставила посуду на подвесной сушилке и повернулась, вытирая руки полотенцем.
– Ничего, – Мстишка покачала головой. – Ничего не нашли – ни на кладбище, ни в архивах, ни в памяти Черны. Проблемы с водой случились всего один раз – на одну ночь – и больше не повторялись. И за ними ничего другого не последовало. Так что, Рдянка, если это и подлость, то не только для тебя. Ну или, возможно, объявилась наша древняя неспокойница и головная боль – Гулёна. Сама знаешь, она то воду испортит, то плесень притащит, то защиту продырявит, когда с кладбища на кладбище прыгает… Есть садись.
Гулёна – да, вариант. Но если не только она…
– А чьи именно покойники просыпались? – меня тревожило, что проснулись только мои.
– Общие, Рдян. У нас нет деления на то, чьи. Они все наши. Но проснулись только свежие. Кто года три-четыре как спал.
«В верхних фонтанах обители животных вода грязная, – сообщил Ярь. – И с каким-то осадком. Ухожу на облёт остального».
Я села за стол и повторила вслух.
– Всё как у нас, – озабоченно подтвердила подруга, раскладывая вилки. – Папа сейчас отсыпается после города. Вечером передам. Два случая – уже точно не просто так. Кому-то мы, смотрители, оттоптали кое-что важное и нежное.
Мясо с грибами и овощами в горшочках пахло изумительно и таяло во рту. Я расправилась со своим обедом моментально. Мстишка глянула на меня и покачала головой:
– Приходи-ка ты к нам на ужин почаще, а?
– Зимой – да, – пообещала я, разливая чай. – Наверное.
– Всё стесняешься, – неодобрительно заметила подруга, выискивая в тушёных овощах грибы. – Не хочешь быть нам обузой. А мы же вообще-то ещё и родственники. Зовут – значит, приходи. Мама обижается, если ты вроде как «не можешь». Ну и что, что она с твоей матерью не ладила? Тебя она любит и всегда ждёт. Сколько раз это повторять?
– Не знаю, – я придвинула к ней чашку. – Сколько хочешь. Я себе некоторые вещи уже двадцать лет говорю – бесполезно. Не судьба.
– Вернее, вредность. И повышенная упёртость, – Мстишка отложила вилку, понюхала чай и одобрительно улыбнулась: – Вот что ты умеешь – то умеешь. Никто лучше тебя чаи не делает. Ягодно-травяной? Свежий сбор?
– А то, – я встала, убрала со стола грязную посуду и зашарила по шкафчикам. – Лето было спокойным, и мы с Ярем пропололи все окрестные острова. В синем сундуке готовые сборы и полный чердак неразобранной травы, ягоды и грибов. Готовое забирай, к зиме ещё вам сборы сделаю. Грибы, если что, в зелёном сундуке.
– Чаями нас снабжать ты не стесняешься, а…
– Мстиша! – я грохнула о стол корзинку с ореховым печеньем. – Ну хватит!
– Нет, не хватит, – подруга снова занялась своим обедом. – Я буду тебя донимать, пока жива. Смирись.
– Мечтай-мечтай, – хмыкнула я и глянула на ходики.
Проглотила чай, прихватила пару круглых печенюх и подскочила:
– Всё, я ушла.
– На ужин что приготовить? – Мстишка отодвинула горшочек и с подозрением изучила печенье. Поняла, что не я стряпала, и расслабилась.
– Да всё равно. Всё съем.
– Скучная ты, – подруга взяла чашку с чаем.
– Удивила, да, – я улыбнулась. – Спасибо, что пришла. До вечера!
– Угу.
Обуться, одеться – и к праховым. И все пятеро – в обители неспокойников. А потом – вода. Потом, я сказала! И хорошо бы Мстишка приготовила ужин сейчас. Если мы с ней пересечёмся за уборкой, то болтать будем больше, чем работать. Душевно поболтать – оно, конечно, полезно, хоть не одичаешь (совсем), но дела сами себя не сделают (к сожалению).
До ближайшего прахового я добралась за десять минут – мимо святилища, по шуршащим от листвы старым тропам, петляющим среди древних деревьев.
– Ярь, новых праховых нет? – негромко спросила я.
«Нет. И на кладбище всё спокойно», – доложил помощник.
Я выбралась из-под сплетения низких ветвей к ракушке, над которой поднимался искристый красный дымок.
– Давай ко мне, – я подошла к двери, прочитала на табличке имя и провела навершием посоха по двери. – Быстрее справимся.
Ярь тут же вынырнул из алой вспышки. А дымок, вьющийся над ракушкой, исчез, едва я открыла дверь. И повалил из дверного проёма, облаком скапливаясь под навесом. Резко запахло старым склепом. Я вытянула свободную руку и пошевелила пальцами, собирая землю. Наговором свивая её в кувшинчик.
– Мир твоему праху, Умнар Вых, – проговорила я тихо.
Облако скрылось в кувшине, он полыхнул красным, и на земляном боку появилось мерцающее имя.
– Относи, – я протянула кувшин Ярю. – В беседку к северным воротам.
Ярь исчез вместе с кувшином, а я достала справочник с грифелем и записала – имя, прозвище, даты захоронения и праха. Позже оповещу родственников, и пусть решают, что делать с прахом – или здесь хоронить, или домой забирать. Под «здесь» всё давно готово – и лопаты в сарайке при обители мёртвых, и расчищенные места там же. Мне от них нужно лишь уведомление – прах забрали и (или) прикопали там-то.
Спрятав справочник и грифель в карман куртки, я дважды обошла ракушку – сначала сметая в сторону листву, а потом тщательно прорисовывая заострённой пяткой посоха знаки. Когда круг из них замкнулся, я прошептала прощальный наговор и с силой вонзила посох в последний символ. Земля дрогнула. Ракушка осыпалась прахом. Плющ с обиженным писком змеёй метнулся в сторону деревьев. А подземный склеп с погасшим отходным столом и тайниками опустился на второе подземное кольцо – смещая собой те, что были под ним, ещё ниже.
Всё. Площадка для следующего неспокойника готова, номер для нового склепа свободен. А тайники… Покойники редко берут с собой завещанное родным. Только личное. И порой опасное – для мира, для людей, для наших чудес. Такое навсегда остаётся сокрытым в землях Красного – становится его имуществом. Но, случается, кладбище решает вернуть вещи в мир – и возвращает. Или даёт знать – приходи подземельями и забирай, – или просто подбрасывает к дому. И что мы только с дедом ни находили на крыльце в своё время… От любимых домашних тапочек до мешочков с золотом.
– Ярь, пометь потом на всех картах новые смещения склепов, пустые площадки и свободные номера, – напомнила я.
«Сделаю», – свистнул он.
Это его личное чудо – править и оттиски со старых карт, и нашу постоянную карту так, что не видно ни одной правки.
Плющ распищался, явно предупреждая своих друзей: давайте, мол, бегом с навесов, пока не поздно! Ярь вернулся и завис в воздухе. Я закинула на плечо потяжелевший посох, нашла взглядом следующий дымок и поспешила к очередному праховому. Всего четверо осталось, и все рядом – мне вообще-то везёт. Хотя лучше бы одно большое дело делать, чем десяток мелких. Мозг за ними не успевает.
Ладно, потом ныть буду. Если соберусь. Может, даже Мстишке пожалуюсь за чашкой чая. Она отчего-то любит чужие «сопли» и обожает утешать.
Дело делалось быстро и привычно – ещё с двумя праховыми я закончила за полчаса. А перед четвёртым замедлилась – заслушалась. Мстишка убирала листву на главной тропе и пела. Я сразу узнала старинную балладу о юной деве, которая после Разлома оказалась одна на крохотном островке. Высокий грудной голос Мстишки поднимался к серому небу, сливался с шелестящей листвой и ветром разносился по обители. Я оперлась о посох и слушала, слушала, слушала… Сотни раз слышала, как подруга поёт, но каждый раз всё во мне замирало, зачарованное, и почему-то пощипывало глаза.
«Хороша!» – пронзительнее обычного свистнул Ярь, часто-часто моргая. Он тоже застыл в воздухе, распахнув крылья и впитывая песню.
– Не то слово! – я отмерла и решительно взялась за посох. – И оттого пока лишь младший смотритель – никак не может выбрать между кладбищем и сценой.
«Черна сказала, Мстинара тебя бросать не хочет. Что тебе без неё трудно», – заметил помощник.
– Ну да, – неохотно признала я, расчищая листву вокруг ракушки. – Но о некоторых вещах и мне бесполезно говорить, и ей. Пока здесь не будет толпы помощников, Мстишка нас не бросит. А ещё она боится новых дел и перемен. Не только в нас дело.
…но и в нас тоже. Никто на Красном работать не хочет. Сначала его избегали из-за лютого нрава деда, а потом… Не знаю. Наверное, из-за слухов. Или ещё чего-нибудь. Но, может, сейчас кладбище наконец-то нашло в городах Сонных островов помощников и зовёт? И хоть бы дозвалось…
Мстишка снова запела, и почти сразу же по кладбищу разнёсся нежный колокольный звон. Я дорисовала последний знак и достала из нагрудного кармана куртки маленький колокольчик. Перевернула и посмотрела, на какой знак на ободе указывает язычок-стрелка.
– Северные ворота, – определила бегло. – Сажен, поди, нарисовался. Ярь, встреть и проводи его к мертвецам – на западный участок обители. И записку передай, – я убрала колокольчик и снова зашарила по карманам куртки. – Сейчас напишу.
«Сажен же знает наше кладбище. Зачем его провожать?» – удивился Ярь.
