В глазах мэра мелькает ярость: он явно не ожидал от Марики такой дерзости. И его расчет в общем-то понятен: отправить девчонку делать всю грязную работу, попутно сломать меткой, чтобы она чувствовала себя загнанной в угол мышью, а потом дать ей надежду выбраться оттуда. Естественно, если она обязательно выполнит все условия.
И я уверена, что с Марикой этой все непременно прокатило бы: если я правильно поняла, ей исполнялось девятнадцать зим в этом году. Что она за это время видела? Серые стены приюта, жизнь по строгому расписанию и наказания за ослушания? Да, естественно, она верила бы каждому слову, потому что привыкла так жить.
Только теперь в ее теле я. И все обещания мэра вызывают очень большие сомнения. И ему, естественно, это не нравится.
– Слушай ты, мелкая… – Гриндорк хватает меня за руку и сжимает пальцы на запястье. – Если ты…
– Я не люблю, когда трогают мое, – раздается по холлу низкий раскатистый голос, от которого мурашки по телу бегут. – Драконы вообще очень щепетильны к своим подаркам, мэр Гриндорк.
Пальцы мгновенно размыкаются, а у меня получается отойти от мэра на пару шагов. Оглянувшись, вижу Роуварда, стоящего на пороге своего кабинета.
– Прошу прощения, ваше величие, – мэр расплывается в подобострастной улыбочке и кланяется. – Я всего лишь хотел напомнить юной прелестнице, что она должна быть послушной дракону. Довольны ли вы ею?
В глазах Роуварда мелькает что-то, что заставляет мэра побелеть и понять, что он зашел в своих попытках ублажить “гостя дорогого” слишком далеко. Мне, честно говоря, тоже хочется побыстрее скрыться от этого разъяренного дракона, но в силу новых условий… Я не знаю, как поступить.
– Надеюсь, тебе удалось выспаться, – с едва заметной усмешкой говорит Роувард. – Сегодня завтракаешь без меня. И помни то, о чем я тебе сказал ночью.
Мэр бросает на меня ехидный взгляд. Сказанное драконом прозвучало очень двусмысленно, а если учесть цель, с которой меня сюда отправили, то умозаключение напрашивалось только одно: мой хозяин вполне себе скрасил мною свой досуг.
Ну и… ладно. Хуже уже просто относиться ко мне не могут, так что остается только хорошенько обдумать сказанное мэром. Прежде чем скатываться в отчаяние, сначала поищу другие пути.
Роувард с мэром выходят из дома, ненадолго запуская в холл морозный ветерок, а я, вопреки наказу дракона, все же спешу во флигель.
Естественно, камин там давно догорел, оттого температура достаточно сильно снизилась. Сова сидит, нахохлившись в том же углу, где я ее оставила. Дремлет и лишь едва приоткрывает один глаз, когда я к ней приближаюсь.
– Замерзла, бедная? – ласково провожу по перышкам рукой. – Надо бы тебя перенести куда-то. А то тут с этим окном почти все равно что на улице.
Сова согласно ухает и взъерошивает перья.
– Ой, ты все же тут, – Улька просовывает голову в дверной проем. – Идем, я там нашла одно местечко. Там, правда, окошко одно крошечное, темно, зато проходит каминная труба и тепло. Ну и вряд ли кто-то туда сунется. Чуланов у нас и на жилой части хватает, а этот никому и не нужен.
Я смотрю на камин, горение которого я точно в ближайшее время не смогу поддерживать, потому спрашиваю сову:
– Ну что, красавица, поедем на новое место?
Она ухает снова, и мы с Улькой, старательно проверяя, нет ли рядом Клоти, быстро перебегаем к ближайшей к жилой части, к почти незаметной, узкой двери.
Внутри – темно как в… В общем, совсем темно, потому Улька сразу зажигает свечу и ставит ее на полку.
– В общем, ты тут недолго, хорошо? А то Клотильда если что-то узнает, придется несладко, – горничная выбегает из чулана. – Тем более, что еще за свечи точно получу: нет запасов в этом доме. А еще дом свечного мастера, называется…
Я ставлю корзинку на небольшой столик у узкой стены, которая по факту оказывается стенкой дымохода. Потому тут гораздо теплее, чем в коридоре.
Сова почти сразу расправляет крылья, чуть активнее осматривается, как будто одобряя то, что ее перенесли. А я проверяю рану под повязкой. Все же надо стащить у дракона ту мазь чудодейственную. Ненадолго, с возвратом.
Возвращаю повязку на место, чтобы сова не расковыривала клювом рану, поворачиваюсь к полке, чтобы забрать свечу, но… в носу резко начинает чесаться. Ненавижу чихать!
– А-а-апхи! – не удается сдержаться мне.
– Будь здорова.
Я машинально отвечаю “Спасибо”, а потом замираю, осознавая, кто это мог сказать.
Глава 9
По телу пробегает дрожь, дыхание само задерживается. Без моих каких-то действий. Потому что становится дико страшно.
“Ты это… Дыши. Ну подумаешь, чихнула, ничего страшного же не произошло. Голова не треснула”, – снова раздается голос.
Какое там чихать! Я двинуться-то с места боюсь. Но все же оборачиваюсь и смотрю на сову.
“Ой… А ты что, меня… Слышишь?” – выпучивает на меня свои глаза она.
Я обезумело моргаю и пытаюсь понять: может, я так чихнула, что в обморок упала, и у меня теперь галлюцинации? Мне кажется, мне свое попадание в это тело было проще принять, чем… говорящую сову.
“Моргни два раза, если да”.
Я рефлекторно моргаю дважды.
“Ого! Это мне что, теперь не будет скучно?! Я смогу с тобой разговаривать?”
– А до этого ты, значит, скучала… – выдавливаю из себя я.
“Ну, допустим, не скучала, а скучал, – сова – или сов? Или кто он там? – приподнимается на ногах, переминается немного, а потом усаживается обратно. – И да, мне поговорить было не с кем. Ты первая такая”.
– А вчера?..
“Да кто бы мог подумать, что ты не только согреешь и накормишь, но еще и поговорить сможешь, – бухтит сов. – Хотя насчет согреть, конечно, ты не мастер. Чуть не окоченел за ночь!”
От возмущения я едва нахожу что сказать. Вот это претензии!
– Между прочим, это ты в моей спальне окно разбил! И я из-за этого простыла!
Ну ладно. Не только из-за этого, конечно, почти голышом на площади и босиком по улицам тоже не способствуют здоровью, но вот такая неблагодарность за то, что я постаралась позаботиться!
“Хорошо, мы квиты! – как-то быстро идет на попятную сов. – Я Руди. Рудиальмус, если полностью”.
– Рудиальмус, значит, – я переплетаю руки на груди. – И кто же дал тебе это имя, если больше ни с кем ты не разговаривал?
Он снова выпучивает на меня глаза и смотрит так, будто я ему открыла что-то новое. Мордочка вся вытягивается, проявляя высшую степень удивления.
“А я не знаю… Как-то однажды открыл глаза и понял – я Рудиальмус”.
Честно, даже не пытаюсь сдержать смешок. Хотя, если честно, я вот тоже открыла глаза и поняла, что я уже не в лаборатории и вообще не…
Осекаюсь, потому что понимаю, что прошлое имя удается вспомнить с трудом. А прошло-то меньше суток.
– Ладно, я Марика. И мы тут, прости за каламбур, оба на птичьих правах, – говорю я. – Я вроде как без прав и свобод, а ты… Ну, если про тебя узнают, то по шее получу я, а под зад ногой – ты. Все понял?
“Конечно, ты говоришь очень образно, но понял все. Сижу тихо, никого не трогаю, жду еды”.
– Ты вообще как? Сильно болит? – наконец решаю поговорить по существу я.
“Бывало и хуже”, – Руди нахохливается и отворачивается.
То есть об этом он говорить не хочет, я правильно поняла? Что же с ним такое?
– Ладно, захочешь – расскажешь. Постараюсь прийти к тебе вечером, – говорю я. – Не скучай.
Выхожу из чулана в задумчивости. Интересно… Если бы это птица была волшебная, то, наверное, ее, то есть его, все бы слышали. Но слышу только я. Получается… это я волшебная, что ли?
Желудок предательски урчит, напоминая, что со вчерашнего дня я толком ничего не ела. В столовой пахнет… ничем. И это первый тревожный звоночек.
На все том же красиво сервированном столе стоит тарелка. А в ней… какая-то серая масса, отдаленно напоминающая овсянку. Комки разного размера плавают в мутной жиже, а сверху всё это великолепие покрылось противной плёнкой. Так и хочется от этого вида пойти и повыть на болотах вместо известной всем собаки.
Рядом с тарелкой на блюдце с голубой каймой лежит подсохший хлеб, больше похожий на сухарь, а в чашке из тончайшего фарфора – чай цвета мутной лужи.
Кажется, я даже в старой школьной столовой такого безобразия не видела.
– Приятного аппетита, – с елейной улыбкой говорит Клотильда, проходя мимо. От её приторно-сладкого голоса во рту становится горько. – Надеюсь, завтрак придется тебе по вкусу.
Набираюсь смелости и пробую кашу: безвкусная, холодная и с комками. Это вот прям на столовскую похоже. Чай тоже остыл и горчит так, будто заварку использовали уже раз пять. Причем не нормальную, листовую, а пакетик.
Клотя возится в углу, довольно улыбаясь себе под нос. Ясно. Меня настигла месть за то, что дракон перевел меня в теплую комнату. Интересно, она действительно думает, что я это буду есть?
– Тебе что-то не нравится? – снова появляется Клотильда, её глаза злорадно поблескивают, а на губах оскал. – А ты думала, будут деликатесы? Знай свое место.
Молча встаю из-за стола. Клотя фыркает, довольно ухмыляется, но молчит. Что уже радует. Лучше поголодаю, чем буду травиться этой бурдой. На кухне что-нибудь точно найду. И свежее, и съедобнее.
Спускаюсь туда, где тепло и уютно. В огромной печи потрескивают поленья, на столе горой высятся свежие булочки, от которых исходит божественный запах корицы и ванили. Марта месит тесто, напевая что-то себе под нос, но как только видит меня, расплывается в добродушной улыбке.
– А, это ты, девонька. Что-то случилось?
– Да как-то… с завтраком мы не подружились, – дипломатично отвечаю я, стараясь не выдать, как сильно урчит живот от аппетитных запахов.
– Ох, знаю я эти Клотильдины штучки, – качает головой Марта, вытирая руки о передник. – Садись-ка вот сюда, к печке поближе.
Она достает из печи свежие булочки, золотистые, пышные, источающие умопомрачительный аромат. Наливает в большую кружку горячего молока с пенкой.
– Ешь, пока теплое. А то совсем отощаешь. Вон какая худенькая…
Булочки такие вкусные, что я не могу сдержать стон удовольствия. Воздушное тесто тает во рту, а внутри начинка из яблок с корицей. Марта довольно улыбается, глядя, как я уплетаю уже вторую:
– Вот так-то лучше. Нет уж, у меня на кухне голодным никто не останется. Даже если Клотильда против.
Я заканчиваю со второй булочкой и помогаю Марте с тестом: оно мягкое, шелковистое, так и просится в руки.
Припоминаю, что у Марики, в отличие от ее одаренной сестры, есть ни к чему не приспосабливаемая магия: магия разделения. Ну вот и куда ее приспособить можно? Я напрягаю память, нахожу в груди теплеющий центр и для эксперимента помогаю разделить молоко на сливки и обезжиренную часть.
Когда это выходит, я даже испытываю определенный азарт: будь у меня такая в прошлом мире, это ж сколько процессов можно было ускорить! Марта качает головой и, лукаво прищурившись, говорит, что будет меня чаще приглашать на кухню.
Мы мирно беседуем о пустяках, и на душе становится легко и спокойно. Как будто я дома, в гостях у доброй тетушки…
Идиллию нарушает ворвавшаяся на кухню взъерошенная Улька. Щеки раскраснелись от мороза, платок сбился набок:
– Беда! В городе свечей нет совсем! Ни в одной лавке! Все обошла – нигде нет! А его величие только восковые признает, сальные на дух не переносит… – она устало и обреченно плюхается на скамью. – Меня ж Клотильда со свету сживет!
Я вижу, как у нее начинают трястись губы, а на глазах появляются слезы. Ну, Клотя! Ну запугала девчонку!
– Что за безобразие такое? – качает головой Марта. – Раньше-то хоть старый свечной мастер делал свечи. А как он умер, так и все. Не завезли нам свечей, теперь хоть что – весь город без свечей останется.
– Клотильда уже все уши прожужжала, – всхлипывает Улька, закрывая лицо руками. – Что делать-то будем? К вечеру темнеть начнет…
Да уж… ситуация. Хотя…
– Погоди, Улька. Ты же говорила, что это дом свечного мастера?
Глава 10
Должен же быть выход какой-то? Я, конечно, понимаю, что городок небольшой, расположен, считай, на полуострове, к которому особо нет путей. Но чтобы вот так оставить всех жителей без нормальных свечей?
– Да я уже все возможные места для хранения обыскала, – тяжело вздыхает Улька.
– Ладно, готовых нет, а запасы воска? Есть? – спрашиваю я.
Если все есть, то криво-косо, но уж извернемся и сделаем. Придумаем что-то. К тому же дракон просил “нормальные” свечи, а не “красивые”.
Улька удивленно смотрит на меня, явно не успевая за ходом моих мыслей.
– Идем искать, – я вытираю руки и ободряюще деловито улыбаюсь.
Наверное, мой вид совсем не соответствует безвольной игрушке дракона, но уж как есть. Я не привыкла опускать руки. Тем более не тогда, когда это может дать Клотильде повод насладиться унижением других.
– А… – спохватывается Марта, когда мы уже почти выходим из кухни. – Вот, держи. Птичке твоей.
Она достает небольшой сверток и протягивает мне.
– Спасибо, – улыбаюсь я ей.
Руди точно будет рад. Но вот что с его раной делать, я пока не придумала…
