Вселенной слишком много для паденья,
А до утра бессонница пустая мнется.
Рукой Вам не коснуться сего праха.
Поэта, право гнусного влеченья,
Слеза без Вашей помощи прольется…"
Я открыла глаза и улыбнулась.
– Круто… – выдохнула Вика, – тебе бы на сцене выступать.
– Когда–то выступала… – улыбнулась я, – правда с гитарой, а не со стихами.
– А, помню, ты же рокерша, – с улыбкой подметила Вика.
Она озорно высунула язык и скривила дерзкую гримасу, изображая пальцами рокерскую "козу".
– Да, были времена, – мечтательно протянула я, наконец закуривая, – я не просто рокер, Викусь… я высококвалифицированный гитарист, один из лучших музыкальных преподавателей в городе.
– Так ты же вроде училка в школе… – удивилась Лена.
– Ну да… Все верно: на основной работе в школе работала. И параллельно давала частные уроки гитары.
– Вот оно как… – протянула она, – сколько лет вместе лежим, а не знала, что ты такая матерая гитарюга. Я люблю гитару.
Лена с каким–то неподдельным восхищением смотрела на меня.
– А почему преподаватель? Почему сама не играла? – поинтересовалась Вика.
– Травма у меня… – я показала девочкам левую кисть, – любой концерт длиться часа два, а у меня рука максимум полчаса игры выдерживает. Так вот удачно в юности на мотоцикле покаталась.
– Ясно, – грустно произнесла Вика.
Девочкам надоела эта тема и они быстро перевели ее.
Они о чем–то болтали, но я уже не слышала, о чем. Глотая дым, я задумчиво смотрела на них. Красивые, стройные, веселые… так жаль их… им бы жить полной жизнью, влюбляться, целоваться, трахаться и просто ловить от жизни кайф. Но у них никогда ничего не будет…
Их красота и молодость пройдут в этих белых стенах. Им не выйти замуж и не родить детей. Их диагнозы не совместимы с жизнью. С той, настоящей жизнью, за забором…
"И у меня тоже никогда не будет женского счастья… Но когда–то у меня было все…" – подумала я.
Пять лет назад я была замужем. Но мой муж трахал меня, что называется, "по праздникам"… Да, я изменила ему, но жизнь жестоко наказала меня за это: я познакомилась с молодым человеком, по имени Андрей, который лишил меня всего, что было мне дорого… Он убил мое будущее, и я хотела его крови…
Я не знала, как это сделать… ведь я не могла выйти оттуда… Но знала одно– он должен умереть. И возможно, моя душа была бы спокойна, если бы он сидел. Но его выпустили по амнистии, через два года после приговора. Это не давало мне покоя. Я жаждала справедливости!
Дело в том, что пять лет назад он одурманил меня каким–то наркотиком. Затем пригласил своих друзей. Они насиловали меня почти два дня подряд. От наркотического передоза у меня случился, так называемый, синдром внезапной смерти: когда человек бледнеет и у него почти не прощупывается пульс…
Парни подумали, что я умерла… испугались и бросили меня в подвал. И в каком–то смысле, я действительно умерла, но родилась заново. Другим человеком…
К счастью, подвал не стал мне могилой… все обошлось… Меня, едва живую, лежащую в вонючей ржавой воде, нашли в этот же день.
После реанимации, я вернулась домой, но через какое–то время попала в психушку. Правда ненадолго… тогда меня достаточно быстро выписали и я попыталась вернуться к нормальной жизни, но у меня начались нервные срывы, похожие на неоправданную агрессию.
На сексуальной почве у меня обострились какие–то психические отклонения и приступы.
Мои родители погибли в автокатастрофе, и я стала никому не нужна! Повторно я попала в психо–диспансер благодаря соседям. Это они упрятали меня, когда я голая гуляла по улице…
Во время таких приступов я могла нападать на людей и тереться промежностью о разные предметы. Наверное это все смешно, но только не мне:
Однажды я разбила голову одному из санитаров прикроватной тумбочкой, когда он стоял ко мне спиной. Черт пойми, как я смогла ее поднять своими маленькими ручонками. Мне чертовски стыдно за свои неоправданные поступки.
Я перестала контролировать себя… Я стала куском мяса, с раздвоением личности. И виновен в этом ОН… тот ублюдок, который отравил меня. Который заставил меня умереть, и родиться заново, ведь именно после синдрома смерти мое психическое здоровье дало серьезный сбой…
– О, вот и второй сапог… – засмеялась Вика, увидев, как Лариса заходит в туалет.
Мест на лавочке не было. Она села на корточки, напротив нас и закурила. Девчонки о чем–то разговаривали. Они смеялись и шутили. Я не слушала их, а молча смотрела на Ларису и задумчиво выпускала густой дым. За последние пять лет у меня не было человека ближе ее.
Лариса– милая, привлекательная женщина 32–х лет. Внешне мы с нею поразительно похожи: длинные черные волосы, немного раскосые крупные глаза, и чуть полные чувственные губки. Она достаточно худенькая и невысокая, прямо как я. Мы и правда, выглядели, как два сапога.
Две симпатичные молодые миниатюрки, в одинаковой одежде. Девочки часто шутят, что если на нее надеть очки, мы будем выглядеть как сестры–близнецы. Лариса лежит с какими–то маниакальными приступами страха и манией преследования.
Когда–то она служила медицинской сестрой в горячей точке. Она была там, где жарко и страшно… Однажды ее взвод попал под обстрел, и она чудом осталась в живых. Собственно, после этого, у нее и поехала крыша. Мне кажется, я понимаю ее без слов!
Меня ведь тоже однажды убили… я тоже многое пережила, хотя вряд–ли моя жизнь может сравниться с тем, что испытала она. Все таки война– дело страшное… Лариса долгое время не разговаривала… Первые два года я действительно понимала ее без слов. Не знаю почему, но она стала мне очень близкой подругой. И она тоже чувствует меня… Чувствует на расстоянии…
Глянув на нее, я не смогла сдержать ухмылку: сидящая на корточках, она была похожа на подъездного "пацанчика с района".
Я улыбнулась, поймав ее взгляд.
– Ножки то не болят еще, так сидеть? Ты прямо, как гопник в подъезде, только еще одну сигарету за ухо не хватает и пивасик, чтоб перед тобой стоял.
– И чтоб лужа слюней была под ногами… – захохотала Лена.
Мы звонко засмеялись. Лариса с ухмылкой глянула на нас.
– Да идите вы в жопу! Заняли всю лавку, еще издеваются, блин. Не переживайте, ножки у меня сильные, не болят еще!
– Ну это хорошо, что ножки не болят, а как твоя сладкая попка поживает? – с издевкой в голосе, спросила я.
Лена с Викой еще сильнее засмеялись, видимо, вспомнив звонкий удар линейкой.
– Да пошла ты на хуй, дура! – Лариса возмущенно улыбнулась и бросила в меня зажигалкой, – ты хоть иногда то думай, что делаешь! Знаешь, как больно линейкой? Тебе бы так по жопе дать!
– На хуй сама иди, сучка! – я тоже засмеялась и показала ей язык, поднимая с пола зажигалку.
Вика с Леной снова звонко засмеялись, затем, уступая Ларисе место, встали, и как два сапога вышли из туалета. Они ходят друг за другом точно так же, как мы с Ларисой.
– На, забери… – я вернула подруге зажигалку, – снова потом будешь искать, растяпа, – я улыбнулась, и толкнув ее плечом, внимательно посмотрела на нее, – слушай, почему тебя опять перестали лечить? Давай напишем жалобу.
– Алис, ну его нафиг, а? Снова изобьют, оно нам надо?
– Нет, но твои приступы повторяются все чаще и чаще… тебя тупо колят какой–то дрянью, чтобы ты спала и молчала.
– Ну такая у нас участь, – задумчиво произнесла она.
– Нет! Так не пойдет! Все равно я выйду отсюда… мне надо попасть в город. У меня есть личные счеты. Заодно и лекарство тебе достану. Кроме того, я знаю его название. Тетя Таня сказала. Говорят его заказывали, но оно очень редкое…
– Ты с ума сошла? Бежать решила? Хочешь вернуться в строгое отделение? – ее глаза широко раскрылись.
– Не боись! У меня есть план, – успокоила я подругу.
– Да ну, какой к черту план, ебанулась совсем, Алис? Это безумие!
– Терпение и все будет! – спокойно ответила я.
Лариса глубоко вздохнула и тревожно посмотрела на меня. Ее умение спорить было далеко за пределами успеха, и ей, как обычно, пришлось тупо смириться с моей упертостью.
– Алис, я хотела попросить… – она резко замолчала, ее тело неестественно затряслось.
На губах появилась густая пена.
Содрогаясь в сильных конвульсиях, Лариса резко кашлянула, непроизвольно выплюнув желтовато–белую пену и судорожно упала на пол. Ее лицо стало бесцветным. Глаза тоже потеряли цвет, стали очень светлыми и мутными, язык сильно распух.
Приступ эпилепсии у Ларисы случается почти каждую неделю, поэтому я не растерялась, и выбежав из туалета, позвала санитара.
Он быстро отнес мою девочку в процедурку, где ей оказали необходимую помощь. Я снова вернулась в туалет и закурила. Я не могла к этому привыкнуть. Это было непередаваемо страшно.
Глава 2
Весь день я ждала, когда Лариса проснется. Видимо, в тот раз ей вкололи что–то особенно сильное. Я посмотрела на ее живот:
“Вроде дышит…” – отметила я и чуть успокоилась.
Доставая из тумбочки сигареты, я не переставала смотреть в сторону спящей подруги. Я знала, что Лариса в любой момент может перестать дышать. Это случалось систематически и я очень переживала за нее.
Присев на лавку в туалете, я беспокойно закурила, и глотая дым, задумалась. Мне всегда нравилось курить и размышлять. Это дарует мне успокоение и сосредоточенность. Я мыслительно называю этот процесс “Глотая дым”…
Конечно, сортир не лучшее место для расслабления, но в этом толчке очень уютно. Он всегда чист, аккуратен, никакой вони. Девочки сами все моют и проветривают. Для себя ведь.
Лампочка в туалете слабая и приятный полумрак очень расслабляет уставшие глаза. За окном, словно в парке, прекрасный вид на белоснежную дорожку. Вдоль нее стоят заснеженные лавочки, и по вечерам на них художественно падает красивый оранжевый свет уличного фонаря.
Лишь решетки на окнах немного давят на психику…
Не знаю, сколько я так просидела, но через некоторое время почувствовала легкое головокружение. Мое дыхание стало учащаться, перед глазами все поплыло. Я поняла, к чему все идет и попыталась выбежать из туалета. Мне была необходима медицинская помощь.
Когда я открыла глаза, в палате было очень тихо. Все спали. Я попыталась встать, но мое тело не хотело шевелиться. В правой ягодице были какие–то неприятные ощущения.
"Черт, больно… укол? Ну все понятно: у меня снова был приступ… Опять накачали меня, чтоб спала. Ничего не помню… Ну, как обычно! Все тело расслабленно, жопа болит от уколов… Почему мои приступы стали такими частыми? Кажется они вышли из–под контроля. Снова все плывет перед глазами. Надо вставать: ссать хочу…" – мысли со скоростью света носились внутри моей головы.
Наконец дошла до туалета, и быстро стянув штаны с трусами, присела. Издав сладкий стон облегчения, я с огромным наслаждением стала освобождать от напряжения мочевой пузырь. Мощная струя с силой щекотала половые губки и громко растворялась в булькающей воде.
В какой–то момент. Перед моим лицом, словно видением предстало окровавленное лицо Андрея. На несколько секунд я увидела его смерть. По моему телу пробежала волна мурашек.
Я оторвала кусок бумажки, и приводя в порядок промежность, стала вглядываться в свое видение. Но оно тут же растворилось и на его месте, я увидела стену туалета и “перекурную” лавочку…
Лениво напялив штаны, я встала, и шатаясь от слабости, добрела до этой лавочки, закурила. Все мое тело дрожало от непонятного предчувствия.
Выкурив две сигареты подряд, я вернулась в палату, закрыла глаза и попыталась уснуть. Но мое внимание привлек какой–то непонятный шорох. Звук шел со стороны Ларисы. Открыв глаза, я увидела, как ее одеяло странно шевелиться…
Я не придала этому значения: девочки все половозрелые, лежат уже много лет, и некоторые мастурбируют, пока никто не видит. Но вдруг в свете уличного фонаря, что падал на кровать предполагаемой шалуньи, мелькнуло что–то металлическое… Все мое тело напряглось, по спине пробежала мелкая дрожь.
– Лариса, нет! – во все горло закричала я, вскакивая с кровати.
Наши девчонки, словно работники мчс, всегда были готовы к такому повороту. Этот крик сработал, как настоящий сигнал к действию. В палате тут же включился свет, и три девочки, включая меня, мгновенно оказались около Ларисы. Мы быстро отобрали у рыдающей девушки раскладной нож. Вот фокусница! Как ей, в нашем отделении, удается хранить такие вещи, никто не знает…
Я села на ее кровати. Сердце колотилось так, словно я первый раз видела подругу в таком состоянии. Постепенно все успокоились и разошлись обратно по кроватям. Я уговорила теть Таню, чтобы она ничего не писала в журнал происшествий, чтобы Ларису не наказали за хранение ножа.
Затем взяла у нее какую–то таблетку успокоительного и заставила Ларису принять ее. Я молча сидела рядом, нежно гладя ее мокрые волосы. Ее голова была невероятно горячая. Все ее лицо было потным, красным и напряженным. Она то зажмуривала, то широко раскрывала глаза и тихонько плакала. Ее плач был не громким, но конвульсивным.
Лариса сильно вздрагивала и всхлипывала. Это была самая настоящая судорожная истерика. Вскоре таблетка подействовала и моя девочка крепко уснула. Я вернулась в свою кровать.
Не знаю, сколько я пролежала с открытыми глазами, но сон не желал посещать меня. Нервное возбуждение было просто непередаваемым… Я взяла сигареты, и выйдя в коридор, лениво побрела в туалет.
Во всем отделении была невообразимая тишина. Даже тетя Таня дремала. И не удивительно! Эта работяга уже третьи сутки была с нами. Спать ведь тоже надо…
Я улыбнулась ей, будто она могла меня видеть и побрела дальше. Проходя мимо соседней палаты, я вдруг заметила человеческий силуэт. Это была Ирина. На входе в палаты нет дверей, и она, словно призрак, стояла в огромном проеме. От неожиданности, испуг пробежался от пяток до сердца. Так ведь реально обосраться можно.
"Снова эта чокнутая сводит меня с ума"– подумала я.
Она была абсолютно голая. Все ее тело было в каких–то синяках. Маленькие сиськи были покрыты красными пятнами и мурашками, соски торчали от холода, а растительность на манде, кажется, доросла почти до живота. Я брезгливо поморщилась от резкого телесного запаха, что исходил с ее стороны.
Ирина принимала свою коронную стойку– руки по швам, глаза пронзительные, взгляд томный и мудрый, устремленный перед собой, как у заблудшей души, что веками не может найти покоя.
