* * *
Из коридора мы вышли в зал королей, от пола до потолка увешанный портретами двадцати поколений ренольтских правителей. Под их строгими взглядами мы – Келлан, Конрад и я – бегом пересекли зал. Вдалеке послышались гневные крики. Завернув за угол, мы обнаружили, что дверь в мои покои приоткрыта. Келлан приложил палец к губам, обнажил меч и толкнул ее плечом.
Все было перевернуто вверх дном. Все мои вещи, всё, что я считала своим, было разбросано по полу. Гобелены порваны, гардероб опрокинут. Кровать была расколота надвое и лежала на боку. Поломанный каркас напоминал остов затопленного корабля. Стены были исписаны словами: Malefica, malefica, malefica. Ведьма, ведьма, ведьма.
– Собери все самое необходимое, – сказал Келлан. – Только быстрее. Нужно выбираться отсюда.
– Тут и собирать нечего, – сказала я. – Все сломано.
Внезапно крупный обломок письменного стола со скрежетом отодвинули в сторону. Конрад спрятался за спиной Келлана, тот замахнулся мечом, но секунду спустя из-за груды досок показалось знакомое лицо.
– Миледи? – робко произнесла Эмили. – Принцесса, это вы? Вы не пострадали?
Я помогла ей выбраться из укрытия.
– Нет, а ты?
– Когда пришли слуги, я спряталась. Чудо, что меня не нашли. – Она поежилась. – Они про вас такое говорили…
– Они скоро вернутся, – сказал Келлан. – Пора уходить.
– Постойте! – сказала Эмили. – В этом платье вас быстро заметят. Тут где-то были другие… – Но дверца шкафа едва держалась на петлях, а те немногие наряды, которые все еще висели в нем, были изодраны в клочья. Остальные кто-то украл. Словом, переодеться было не во что. – Мы должны поменяться платьями, – сказала Эмили. Ее лицо выражало решимость. – Фигуры у нас похожие. Ваши враги ищут принцессу в изумрудном платье, на служанку они и не посмотрят.
– Блестяще! – воскликнул Келлан. – Надень ее платье. Быстрее!
– Нет, – твердо сказала я. – Это слишком опасно. Вспомни, что случилось с твоей матерью…
– Поэтому я и предлагаю, – пылко возразила Эмили. – У меня не было возможности спасти ее и даже отомстить за ее смерть, зато я могу помочь вам.
Не в силах вымолвить ни слова, я положила руку ей на плечо.
– Если кто и способен заставить Трибунал заплатить за все, что они сделали, так это вы, – продолжала она. – Если сегодня я помогу вам, возможно, когда-нибудь вы вернетесь в Ренольт и восстановите справедливость.
– Поторапливайтесь! – сказал Келлан. – Они близко.
Пальцы не слушались, платье никак не получалось снять. Наконец я стащила его и протянула Эмили.
– Укройся в каком-нибудь безопасном месте. Скажи, что это я тебя там заперла, – велела я, накидывая через голову ее простое платье. – Скажи, что я заставила тебя отдать мне свою одежду. Сделай все, чтобы тебе поверили.
– Слушаюсь, миледи, – ответила она, пока я шнуровала на ней лиф. Она разгладила складки на юбке. – В жизни не надевала ничего чудеснее.
– Еще наденешь. Я тебе подарю.
– Договорились, – сказала она, снимая с головы желтый платок и покрывая им мои непослушные волосы.
– Эмили, – пробормотала я. – Я этого не забуду. Я тебя не подведу.
Келлан, стоявший в дверях с Конрадом, махнул мне рукой. Время было на исходе.
– Подождите! – спохватилась я. – Браслет!
Эмили вынула из кармана платья сломанный браслет и отдала его мне. Поддавшись внезапному порыву, я сорвала с цепочки подвеску с драконом, украшенную любимыми камнями ее матери, вложила Эмили в ладонь и прошептала:
– Спасибо.
Она кивнула и сжала в руке подвеску, которая, как я надеялась, будет напоминать ей о матери и о моем обещании за нее отомстить.
Когда мы вернулись в зал королей, Келлан велел нам с Конрадом спрятаться за гобеленом, а сам отправился на разведку. Напротив нашего укрытия висели портреты прославленного короля Рейнольда и его правой руки, лорда Каэля, основателя Трибунала.
Я выглянула из-за гобелена, и суровый Каэль холодно встретил мой взгляд. Васильковые глаза, квадратный подбородок, светло-русые волосы, собранные в хвост на затылке. «Жили-были два брата и сестра, и были они самыми одаренными магами в своих орденах. Однажды они собрались, чтобы провести магический обряд…» Все предания начинались одинаково. Что было дальше, тоже всем известно: во время рокового обряда сестра, Арен, погибла. А вот как это произошло, никто точно не знал: одни говорили, что Арен сама рассталась с жизнью; другие – что Каэль разглядел в сестре зло и вынужден был казнить ее, чтобы защитить человечество (положив тем самым начало охоте на ведьм). Трибунал придерживался толкования, изложенного в Книге заповедей Основателя, признавая его единственно верным: Арен погибла от рук старшего брата, Аклева, а благородный Каэль пал, потратив всю свою кровь до последней капли в попытке ее спасти. Эмпирея была так тронута его храбростью и самоотверженностью, что вернула его на землю и сделала своим посланником, дабы он сеял свет и счастье среди людей. Он воскрес из мертвых, чистый духом и телом, и получил от покровительницы священный наказ: собрать последователей и очистить мир от магии.
«Это все из-за тебя, – мысленно упрекнула я Каэля. – Из-за тебя, и твоего Трибунала, и твоей проклятой Книги заповедей». По слухам, его тело оказалось настолько чистым, что не подверглось разложению, и хранится в стеклянном гробу где-то в горах, свежее и юное, как в тот день, когда Эмпирея впервые призвала его на службу.
Где бы ни покоился Основатель, я всей душой надеялась, что он гниет.
Конрад захныкал, и я неуклюже обняла его за плечи, стараясь не замечать, как он съеживается от моего прикосновения.
– Все образуется, – шепнула я.
– Откуда тебе знать? – всхлипнул он.
Вскоре вернулся Келлан. Он молча подозвал нас и повел кружным путем. Мы начали спускаться по черной лестнице, но, услышав голоса, замедлили шаги. Этажом ниже кто-то хохотал и громко описывал, что сделает со мной, когда найдет. Мы попятились и замерли на месте, Келлан загородил нас собой. Когда путь наконец был свободен, он сказал:
– Нам туда. Не отставайте!
Не успели мы добраться до следующего этажа, как до нас долетел крик:
– Куда? Стоять!
Мы остановились. Мое сердце билось в бешеном ритме. Подняв глаза, я увидела, как мелькнуло в соседнем коридоре изумрудное платье. Преследователи ринулись туда.
– Эмили, – прошептала я.
– Она решила отвлечь их. Выиграть для нас время.
Мы пустились вниз по лестнице, перепрыгивая через две-три ступеньки, и через черный ход попали в аптекарский сад. Я подхватила Конрада на руки, и мы помчались к сараю. Торис уже заложил карету и ждал на козлах.
– Вы опоздали, – сказал он. – Залезайте.
Келлан усадил Конрада рядом с Лизеттой, которая тут же принялась с ним сюсюкаться.
– Какой ты у нас храбрый мальчик! Ну-ну, не плачь, мой сладкий. Я тебя в обиду не дам.
Я плюхнулась на сиденье напротив и обхватила себя руками, а Келлан оседлал Фаладу и приготовился сопровождать карету верхом.
– Поехали! – бросил он.
До ворот было далеко, а наш путь пролегал мимо той части двора, где вокруг высокого столба из веток и бревен сложили огромный костер. Собралась большая толпа. Яростно размахивая зажженными факелами, народ скандировал: «Сжечь ведьму! Сжечь ведьму!»
У ворот экипаж остановили люди в сутанах.
– Нам приказано никого не впускать и не выпускать, пока ведьму не словят.
Я поджала колени к груди и стала разглядывать цветочный узор на поблекшем платье Лизетты. «Только не заглядывайте внутрь», – взмолилась я про себя.
Голос Ториса звучал строго и властно:
– Я лорд Торис де Лена, магистрат и носитель крови Основателя. В карете моя дочь, и я хочу увезти ее подальше от насилия. Не задерживайте меня понапрасну. Иначе вы пожалеете, – спокойно добавил он.
Повисла пауза, потом послышался скрип железных ворот. Когда карета тронулась, я задержала дыхание и отвернулась от окна. Но не успела я вздохнуть с облегчением, как рядом возникла Предвестница. А секунду спустя растворилась в воздухе.
Закрывая за нами ворота, клирики возбужденно переговаривались:
– Вот дела! Ее схватили!
– Слава Эмпирее! Наконец-то ведьма сгинет!
Карета набирала ход, но я приоткрыла дверцу и выглянула наружу, а затем хрипло застонала.
Разъяренная толпа привязывала к столбу девушку. Девушку в изумрудном платье.
– Нет! Стойте! – крикнула я. – Остановитесь! Мы должны вернуться! – Но даже если мои вопли не утонули в стуке копыт, Торис не обратил на них внимания.
В панике я выбралась на подножку кареты, чтобы спрыгнуть на землю и побежать обратно, но ко мне уже несся Келлан верхом на Фаладе. Келлан подхватил меня с подножки и усадил перед собой в седло.
– Поздно возвращаться. Она позади тебя. Это ее дар, Аврелия. Дар! Не трать его впустую.
Я уткнулась лицом в его плащ и заплакала. Мы завернули за угол, и костер скрылся из виду. Только оранжевый столб пламени высился над городскими крышами и уходил в небо.
8
На исходе второй недели, изнуренные, промокшие до нитки и поникшие духом, мы добрались до опушки Черной Чащи. Мы проделали трудный путь: днем шли по извилистым проселочным дорогам Ренольта, ночами ютились в болотистых оврагах. Ели все, что Келлану удавалось поймать: в лучшем случае – куропаток и старых сморщенных зайцев, в худшем – мелких грызунов. В Трибунале, видно, поняли, что сожгли не ту девушку. Несколько раз за нами посылали отряды, поэтому мы перестали разводить костры и начали собирать съедобные травы. Кроме самых ранних, ярутки и клевера, питаться было нечем. Карету мы бросили. По весне дороги развезло, и в один прекрасный день она погрузилась в топкую грязь по самые окна. Как мы ни старались, вытащить ее не удалось. Келлан бы не отступился, но я настояла на том, чтобы продолжить путь верхом. Мы не первые потерпели бедствие на этом месте, и я не горела желанием пополнить ряды чахлых, распухших призраков, беспомощно цеплявшихся руками за размякшую почву. Мы еще легко отделались.
Я вела счет времени уже не со страхом, а с вялой отрешенностью. Наступил первый день четвертого месяца, до свадьбы оставалось четыре недели.
Лишь один из нашей компании не поддавался унынию. С каждым днем Торис становился все бодрее. Часто он насвистывал себе под нос мелодию ренольтской народной песни, а когда на горизонте показались очертания леса, стал напевать слова:
«Ты в Черную Чащу, дитя, не ходи.
Там страшная ведьма живет.
Ты к дому ее не подходи,
Не то в пироге запечет.
Узнаешь ее ты по белым зубам,
По красным глазам, по черной душе.
Но если ее повстречаешь ты там,
Домой не вернешься уже».
Он затянул было второй куплет, о проклятом всаднике без головы, когда я не выдержала и сказала:
– Прошу, увольте.
Он вызывающе осклабился, но петь перестал. Зато свистел всю оставшуюся дорогу.
В ту ночь мы разбили лагерь на опушке леса, недалеко от берега реки Сентис, и впервые за долгое время развели костер. Келлан наловил окуней, смастерив крючок из сережки Лизетты, а леску – из длинной нити от подола ее изрядно потрепавшегося платья. Она громко сокрушалась о своих потерях, но, получив порцию жареной рыбы, тут же умолкла. Так сытно мы не ели с самого Сирика.
Конрад быстро расправился с ужином и уснул, положив голову Лизетте на колени. Со дня отъезда мы обменялись лишь парой слов. Когда на него никто не смотрел, он часто беззвучно плакал. Крупные, круглые слезы катились по его щекам, а он торопливо утирал их ладонью. Несмотря на утомительное путешествие и первую в жизни разлуку с матерью, он ни на что не жаловался. Я мечтала утешить его, но держалась в стороне; для этого у него была Лизетта. После ужина она бережно перенесла Конрада на лежанку, укрыла пледом, легла рядом и тоже уснула.
Торис взял на себя первую вахту и вскоре ушел в поисках более выгодной наблюдательной позиции.
Мы с Келланом остались вдвоем. Он накинул мне на плечи меховое одеяло.
– Первую половину ночи дозор будет нести Торис, потом я его подменю.
Я рассеянно кивнула, размышляя о своем.
– Аврелия, – сказал он, подсаживаясь ко мне. – Хватит об этом думать.
– Из-за меня Эмили погибла. Как о таком не думать?
Он взял меня за руки.
– Ты не виновата. Ты ни в чем не виновата.
Я пристально посмотрела на наши руки, а затем – ему в лицо.
– После всего, что случилось, ты все еще в это веришь?
– Конечно, верю. Я же тебя знаю.
Он знал ту Аврелию, какой я была в его присутствии. Я боялась, что мое истинное лицо придется ему не по душе. У меня засосало под ложечкой. Я не хотела обсуждать с ним такие вещи, но мой разум наказывал меня, снова и снова прокручивая перед глазами сцену, где девушка в изумрудном платье заживо сгорает на костре. Мне надоело поддерживать иллюзию невинности, даже ради Келлана.
– Ты думаешь, что знаешь меня, но на самом деле это не так.
– Я знаю тебя лучше, чем кто-либо еще. Ты упрямая, и… несносная, и просто удивительная. Ты смелая, но безрассудная и начисто лишена инстинкта самосохранения, – он с улыбкой опустил глаза. – Люди тебе небезразличны. Когда они страдают, ты тоже страдаешь, хотя стараешься этого не показывать.
В его взгляде читалась решимость.
– Если бы ты знала… – Он запнулся, будто спохватившись, и начал сначала: – Ты не понимаешь, как много ты для меня значишь. – Он провел пальцами по моей щеке.
– Ты же видел, что я сделала в замке, – не унималась я. – В Сирике.
– Аврелия, я не…
– Скажи мне, что ты видел, – потребовала я.
