– Август! – кричу я твое имя, до боли, до отчаяния желая, чтобы ты остановился. Но ты меня не слышишь. Конечно, нет.
Ты выпускаешь из рук гитару. Твоя мама зовет тебя, и ты подбегаешь к двери, чтобы запереть ее. Ты спотыкаешься о разбросанные вещи и чуть не падаешь. Щелкнув замком, ты прислоняешь к двери голову и поднимаешь вверх ладонь с растопыренными пальцами. Ты скрепишь зубами, а из зажмуренных глаз начинают течь слезы. Ты краснеешь, и я боюсь, что ты взорвешься.
«Прости меня. Прости меня. Прости меня». Ты плачешь, трясешься, и я хочу избавить тебя от боли.
Ты бьешь кулаком в стену. Разворачиваешься и опираешься спиной на дверь.
С другой стороны стучится твоя мама, выкрикивая твое имя.
Ты не реагируешь. Просьбы простить тебя превращаются в вопрос: «Почему?» Ты повторяешь его снова и снова, как молитву, будто бы кто-то может дать тебе ответ.
Почемупочемупочемупочему. Вопрос пробирает меня до костей и звучит как обвинение. Мне следовало бы знать на него ответ. Я хочу положить ладони тебе на щеки и сказать правду. Правду, которую я не знаю, но очень хочу вспомнить.
Но до мозга своих пустых костей я знаю, что это не твоя вина. Мой мальчик Август, сотканный из солнечных лучей, светлячков и дней рождений.
Наконец ты замолкаешь, падаешь на колени и подползаешь к тому месту, где лежит на полу скомканная фотография.
Ты подбираешь ее, ревностно расправляешь и держишь в своих порезанных, окровавленных пальцах.
– Почему? – спрашиваешь ты снова.
«Почему?» Твои пальцы снова напоминают перышки, которые касаются моих щек так, словно ты можешь заправить выбившиеся пряди мне за ухо. Как будто я живу в фотографии.
Ты шепчешь мое имя, и это самое грустное слово в мире.
9
Мама,
я остаюсь рядом с Августом, пока он не засыпает посреди последствий устроенного им погрома, пока его мама наконец не прорывается в комнату. У нее красные глаза. Увидев сына, уснувшего в осколках стекла, она резко втягивает ртом воздух. Она не будит его. Обломки хрустят под каблуками ее туфель. В своей юбке-карандаше длиной до колена она сползает по стене и опускается на пол рядом с сыном. Возможно, она порезалась о стекло, потому что еще до того, как она коснулась пола, из ее глаз полились слезы. Август не просыпается. Кажется, горе – очень тяжелая и изнурительная ноша. Миссис Мэттьюс прижимает Августа все крепче и крепче к себе, словно если она его отпустит, сын исчезнет.
В этот самый момент я ухожу. Оставляя слезы позади. Я не бегу домой. Я иду. Я никуда не тороплюсь. При жизни мне казалось, что я одинока. Но где на самом деле одиноко – так это в смерти.
Я смотрю на свои голые ноги. Я скучаю по моим расписанным «Конверсам». На них маркерами были записаны цитаты моих любимых писателей. Помню, я нашла эти кеды в корзине секонд-хенда, когда мне было двенадцать. Они были слишком большими для меня, но я уже тогда знала, что хочу стать писателем. Поэтому всякий раз, когда я читала строчку, от которой у меня перехватывало дыхание, или натыкалась на фразу, которая заставляла меня верить во что-то большое и удивительное, я записывала их на «Конверсах». Эти кеды проведут меня по тропинкам этого гадкого мира, думала я. Когда мне исполнилось пятнадцать, кеды все еще были немного велики, но почти впору, и я начала надевать их каждый день.
Я снова у себя в комнате. Жаль, что я не могу уснуть, задвинуть подальше все свои вопросы. Время кажется спутанным и тянется слишком долго. Налитая цветом полная луна висит в небе. В моей памяти столько всего не хватает. Я чувствую, как многое из этого проплывает прямо у поверхности.
Я не смотрю ни на стул, ни на металлическую чашу с пеплом в углу. Но искушение не дает мне покоя. Я смотрю в окно и пытаюсь вспомнить. Отец храпит в соседней комнате. Я снова и снова перебираю уже имеющиеся у меня воспоминания. Неужели единственный способ шагнуть вперед, прочь из этого лимба – это оглянуться назад? Но зачем?
Я сижу и думаю. Анализирую. До сих пор воспоминания имели хронологическую структуру и приходили ко мне в тот момент, когда я наблюдала за человеком, связанным с конкретным опытом. Если так будет и дальше, возможно, мне попросту нужно продолжать исследовать окружающий мир, продолжать искать, пока воспоминания не наполнят мою память и не встанут в нужном порядке. Это как веревочка, следуя за которой, я могу добраться до правды. Быть может, когда я узнаю все, я смогу пойти дальше.
Я слышу звук и понимаю, что это ты. Мама, твои всхлипывания поглощает и заглушает подушка. Когда плакал Август, его обнимала мама, но тебя обнять некому.
Я помню, как я тоже плакала в подушку. Я подхожу к тебе. Я вижу, как сильно спутаны твои волосы, и мне хочется расчесать их пальцами. Я хочу смыть с тебя твое горе, потому что оно заставляет меня чувствовать себя некомфортно, чувствовать себя еще хуже. Я хочу вычистить тебя до блеска. С головы до пят. Я хочу загнать все твои слезы в угол и запереть их там, и тогда я смогу смотреть на тебя, не ощущая боли в груди.
Но потом я вспоминаю о том, что ты всегда выглядела так, будто не вписывалась в крошечное пространство собственной кухни, в скомканный обрывок собственной жизни, и я задаю себе вопрос: не была ли я одной из тех, кто довел тебя до этого? Я сажусь на корточки.
Нет.
Нет, это отец расколол твою корону. Твои шоколадно-карие глаза открываются, и я заставляю себя глубоко заглянуть в них. Скажи мне, шепчу я. В этот раз без обвинений. В этот раз просто, чтобы понять.
Чтобы понять тебя и то, как ты превратилась из женщины, которую я видела в зеркале заднего вида, которая неотразимо улыбалась и смеялась, в женщину, которая больше не вписывается в свою жизнь. Может, это поможет мне осознать, почему я перестала вписываться в свою собственную.
И я словно толкнула дверь, и она открылась, и я увидела вереницу воспоминаний, которые рассказали мне слишком мало и слишком много в одно и то же время.
* * *
Ты не всегда работала в продуктовом магазине. Прежде чем начать носить красный фартук и униформу «Дикси», ты, как я помню, одевалась нарядно и элегантно. Думаю, ты работала в офисе. У тебя даже был дипломат с бумагами. Ты забирала меня из школы на своем минивэне, сжимала меня в крепких материнских объятиях. Подъехав к дому, мы брались за руки и торжественно шли по подъездной дорожке. Каблуки твоих туфель цок-цок-цокали по полу. Мои кроссовки со светящейся подошвой не цокали, а, скорее, хлюпали.
– Как у тебя прошел день, милая? – спрашивала ты.
И я начинала болтать без умолку, рассказывая про Августа и его рисунки, про коллекцию жуков моей учительницы, про ручного кролика, живущего у нас в классной комнате, про то, как я учусь соединять буквы в словах. Ты слушала, и в нужный момент на твоем лице отображалось воодушевление. Пока я говорила, ты снимала туфли, массировала ступни, усаживала меня за кухонный стол, чтобы я раскрашивала или делала домашнее задание, и начинала готовить.
Когда к нам переехал отец, поначалу привычное течение нашей жизни не менялось. Он просто приходил домой с работы и вливался в его поток. На нашей кухне стал звучать баритон. Он опирался на столешницу и интересовался, что ты готовишь. Он целовал твою шею. Когда я демонстрировала раскрашенный мною рисунок, он отзывался: «Отличная работа, детка». Он вписывался. Он занимал пространство, но не пытался в нем доминировать.
Сперва ты почти не улыбалась. Ты внимательно за ним наблюдала, изучала его, как будто не была уверена, что хорошо его видишь. Но сменялись времена года, и наша жизнь протекала по-прежнему, и ты начала смеяться над его шутками и улыбаться, когда он обнимал тебя на кухне. Ты перестала каменеть всякий раз, когда он садился рядом со мной.
Отец был на голову выше тебя. Когда он прижимал тебя к себе, твоя макушка оказывалась у него как раз под подбородком. Казалось, что ты подходила для него так же идеально, как он идеально подходил для нашей кухни и жизни. Его плечи были шире, руки длиннее, и он заключал тебя в объятия, а ты закрывала глаза и вдыхала его запах.
Как-то раз ты жарила курицу, масло шипело и брызгалось. Вошел отец и спросил свои громогласным голосом:
– Как поживают мои девочки?
Он остановился в проходе и протянул к нам руки. Я спрыгнула со своего стула и добежала до него раньше. Это была гонка, победителя которой обнимали первым. Он опустился на колени, чтобы стиснуть меня в объятиях, а когда он отпустил меня, я побежала обратно к столу, чтобы закончить срисовывать подаренный Августом рисунок, изображавший гепарда в джунглях.
У меня никогда не получались такие же рисунки, как у Августа. Со временем я перестала пытаться их перерисовать. Вместо этого я стала придумывать истории, которые потом рассказывала ему. Но в тот день я все еще старалась воспроизвести все его движения и изобразить идеальные пятнышки, которые выглядели скорее как комки грязи на моем коротконогом и приплюснутом гепарде. Отец посмотрел на тебя и склонил голову набок.
– Хммм… – произнес он. Он обычно издавал этот звук, когда на кухне вкусно пахло или когда он прижимал тебя к груди, чтобы поцеловать.
Ты улыбнулась. Твои волосы были собраны в неаккуратный пучок, заколотый с помощью ручки. Ты переворачивала курицу в сковороде. Он не двигался, ты обернулась.
– Что?
Мой взгляд упал обратно на лист бумаги. Я раскрашивала и пыталась подобрать нужный оранжевый цвет. Я знала, какой оттенок мне был необходим. Как рассвет. Прямо как название нашей улицы.
– Никогда не замечал, что ты ходишь на работу в таких коротких юбках.
– Каких юбках? – усмехнулась ты. – Они почти до колена достают. Вовсе не короткие.
Он дразнил тебя своим голосом.
– От этих коленок мужики, наверное, с ума сходят.
Я не смотрела, но я знала, что отец обнял тебя. Его голос зазвучал ближе, но немного приглушенно от того, что он целовал тебя в шею. Забавно, что мы способны столько всего слышать. Движение. Жест. Чувства, скрытые в голосе или звуке.
Например, я поняла, что ты откинула голову назад. Что засмеялась, несмотря на то что я не видела этого. Смех был таким внезапным и громким. Как и всегда, когда ты не ожидала, что тебя рассмешат.
– Ой, прекрати.
В тот вечер он прекратил.
И наша жизнь потекла, как раньше. Все одно и то же изо дня в день. Но начали меняться мельчайшие детали. Едва заметные моменты.
Ты то и дело спрашивала, не видела ли я юбку. Искала пропавшую пару туфель. По возвращении домой отец вдыхал твой запах, потом спрашивал, почему от тебя пахнет одеколоном, а ты лишь недоуменно моргала в ответ. Потом ты обнюхивала себя и говорила: «Не понимаю, о чем ты говоришь, милый». И ты протягивала ему свое запястье, чтобы он убедился. Мне казалось, что от тебя пахнет клубникой.
Он спрашивал, почему ты улыбаешься без причины, и этот вопрос смешил тебя. Не так, чтобы ты откидывала голову назад и хохотала, а так, что ты сдавленно хихикала, пытаясь таким образом отгородиться от него. Он начал жаловаться на то, что ужинали мы поздно, он к этому времени был очень голодный, на то, что его мама успевала приготовить еду до того, как папа возвращался с работы. Все это говорилась в перерывах между объятиями, поцелуями, сюрпризами в виде букетов цветов и скрывалось за нашими ежевечерними ритуалами.
Я не сразу заметила, как вместо того, чтобы держать меня за руку и слушать рассказы о моем дне, ты стала устремляться прямиком на кухню. Или как ты начала смотреть на часы. Или как я перестала болтать за столом, когда появлялся отец, потому что знала, что он хочет тишины. Мельчайшие детали. Он вписался в течение нашей жизни. Но отец был подобно камню, который смог исказить его поток. И поначалу мы не заметили, как течение нарушилось.
Однажды у тебя не завелась машина. Она была старая. Я сидела на заднем сиденье, а ты ударила по рулю от досады. И вздохнула.
– Ну, детка, кажется, в школу мы сегодня пойдем пешком.
– Идем!
Я схватила свой портфель и выскользнула из детского кресла. Мы шли в школу, держались за руки и размахивали ими.
– Ты не опоздаешь на работу?
– Ага, опоздаю. Но ничего страшного. Я просто возьму часть работы с собой и закончу ее дома. Твой отец раньше работал в автомастерской, поэтому он сможет разобраться, что случилось с машиной. Я позвоню ему, когда вернусь домой, а потом вызову такси, чтобы добраться до работы.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=57063761&lfrom=174836202) на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
