– Василий Васильевич, – сказал он, словно долго искал Меркурьева и наконец нашел. – Подойди к телефону, сделай милость. Тебя все утро спрашивают, а я не знаю, где ты есть?
Очень удивленный, Меркурьев подошел к конторке вишневого дерева, где лежал увесистый гроссбух с именами постояльцев и стоял допотопный телефон с толстым шнуром в оплетке из крапчатой ткани. Меркурьев потрогал шнур и приложил к уху тяжелую эбонитовую трубку.
– Василий, привет, – сказал в трубке незнакомый голос.
– Привет, – ответил Меркурьев осторожно.
– Это я, Крис.
– Слушай, куда ты пропала?! – во весь голос заорал он. – Мы даже волноваться стали!
– Ты можешь приехать? Сюда, в город?
– Когда?
– Прямо сейчас. Ну, или когда сможешь!.. Нам нужно с тобой поговорить.
– Кому вам? – уточнил Василий Васильевич. – Ладно, потом расскажешь. Приеду, конечно, говори – куда.
– Мы будем ждать тебя в зоопарке возле бегемота, – продолжала Кристина так же быстро. – Приезжай один.
Меркурьев вернул трубку на рычажки, повернулся и нос к носу столкнулся с Лючией. Муры не было видно.
– Вы собираетесь в город? – спросила красавица, и голос ее, низкий, переливающийся, словно теплый бордовый шелк, опять ошеломил его.
– Да, – промямлил Василий Васильевич. – Мне надо… в одно место.
– Я могу вас подвезти. Хотите?
– Хочу. Спасибо.
– Тогда через полчаса жду вас у подъезда.
Она повернулась и не спеша поплыла по коридору, придерживая маленькой рукой узкую юбку. Меркурьев смотрел ей вслед.
Зачем она подошла? Чтобы послушать, о чем и с кем он говорит? Или шла мимо?
И куда девалась Мура?..
Он заглянул в вестибюль – книга на месте, а Муры нет, потом в гостиную – там Софья, о которой он совсем позабыл, набирала что-то на планшете и, завидев Василия Васильевича, тут же планшет бросила и сказала, что он ведет себя по-свински.
– Мы же собирались гулять в парке, – она поднялась, откидывая волосы. – А ты пропал!..
– Мы погуляем, – пообещал Меркурьев. – Только я сейчас не могу, мне в город нужно.
– Я с тобой.
– Нет, у меня встреча, я попросил человека меня подвезти, мы с тобой в следующий раз, да? – бормотал Василий Васильевич, продвигаясь к двери.
Оказавшись в коридоре, он опрометью кинулся к деревянной лестнице, Софья что-то кричала ему вслед.
Он постучал и зашел, не дожидаясь ответа.
Мура лежала на кровати, подтянув к груди джинсовые колени. Под щекой у нее была коричневая обезьяна.
– У тебя температура поднялась?
– Нет.
– А почему ты легла?
– Просто так.
Василий Васильевич ничего не понял. Он постоял посреди комнаты, потом взял в руки богдыхана и подергал его за голову. Голова сидела крепко.
Меркурьев с богдыханом в руках сел на край кровати.
– Мура, – спросил он. – Ты что?.. Тебя опять кто-то напугал? Или ты чувствуешь возмущение поля и прочие тонкие материи?
– Меня никто не пугал, – отозвалась она и перевернулась на другой бок, спиной к Меркурьеву. – А возмущение я чувствую. Я его чувствую всякий раз, когда ты обмираешь от восторга перед этой Лючией.
Василий Васильевич чуть не уронил богдыхана.
– Мне не нравится, когда ты смотришь на нее как телок! Она что, такая неотразимая красавица, что ты не можешь себя в руках держать?
– Ерунда какая, – пробормотал Василий Васильевич и взъерошил волосы, почти как Фридрих Вильгельм Бессель. – Она просто подошла и спросила, не нужно ли мне в город, я ответил, что нужно, и тогда она сказала: я вас подвезу, а я ей – спасибо, и больше мы ни о чем таком не разговаривали…
Он бормотал все медленнее, понимая, что говорит чепуху, оправдывается, а оправдываться ему не в чем, он не виноват!
Он не виноват, конечно, но отчего-то ему было совестно, как будто он и впрямь сделал нечто постыдное.
Василий Васильевич перестал бормотать и посмотрел Муре в затылок. Светлые блестящие волосы немного подрагивали, словно Мура беззвучно плакала.
Он взял ее за плечо и повернул.
Она не плакала, но вид у нее был несчастный. И еще эта коричневая обезьяна!.. Из-за того, как Мура прижимала обезьяну к себе, Меркурьев прямо-таки наливался жалостью, будто он сентиментальная старуха.
– Ты ревнуешь, что ли?
Она отвела глаза.
– Меня? – уточнил Василий Васильевич. – К Лючии?..
Она опять отвернулась.
– Лучше поехали со мной в Кенигсберг, – предложил Меркурьев, не зная, как нужно выходить из таких деликатных положений. – Кристина сказала, что хочет со мной увидеться, чтобы я приезжал один, но я думаю, что мы вполне можем приехать вместе.
Мура перевернулась на спину и теперь смотрела в потолок.
– Поедем, – повторил Меркурьев, маясь от неловкости. – Пойдем в зоопарк. Я сто лет не был в зоопарке. В прошлом году приезжал и не ходил.
– Поедем, – согласилась Мура, и он сразу воспрянул духом. – Я понимаю, что Лючия очень красивая женщина и такая загадочная!.. Наряды у нее, как из журнала. Держится как Жаклин Онассис.
– Самая загадочная из всех известных мне женщин, – признался Меркурьев, – это ты. Ты же вещунья и духовная дочь Сантаны. Кто такой этот Сантана?..
Мура села и посмотрела на него.
– Знаменитый йог и учитель. Учит, как достичь просветления.
– Ты достигла? Просветления?
– Вася, это довольно трудно. Ты поставь себя на мое место. То и дело ты видишь и слышишь то, чего больше никто не видит и не слышит! Сначала вообще страшно, и кажется, что вот-вот свихнешься или уже!.. Постепенно привыкаешь, но все равно это не помогает. Понимаешь, не только я их дергаю, когда мне вздумается! Но и они меня!
– Что это значит?
Она повозилась и села на пятки. Обезьяну пристроила рядом с собой.
– Ну, вот я вызываю дух Канта, прошу его прийти. Он меня в любом случае слышит. А если кому-то из них приходит в голову позвать меня, они тоже зовут, и я их слышу! Я могу пропустить зов мимо ушей, но я же его слышу!..
Василий Васильевич согласился, как это может быть.
– С ума сойдешь, – сказал он в конце концов. – Если так.
Мура несколько раз кивнула.
– Я и на всякие курсы для экстрасенсов записывалась, и в разные организации вступала, думала, этим можно как-то управлять. Оказалось, что нельзя.
– Ты что, экстрасенс?
– Ну нет, конечно!.. Я вообще не знаю, кто такие экстрасенсы. По-моему, с ними никто не разговаривает. Я имею в виду из тех, кто с другой стороны. Я ни разу не слышала, чтобы дух разговаривал с экстрасенсом! Я же постоянно всех слышу, кто сейчас… в эфире.
– Да ладно, – не поверил Меркурьев, и Мура опять кивнула.
– Мне папа таблетки выписывал, он у меня знаменитый невропатолог и думал, что у меня душевная болезнь. Таблетку примешь, спать хочется, в ушах шумит, но все равно всех слышно.
– А видно? – спросил заинтересованный инженер Меркурьев.
– Нет, видно, только когда они сами появляются.
– А тебя они видят?
Она задумалась.
– Не знаю, Вася. Нужно спросить у Емельяна Ивановича. Я многого еще не знаю! И духа вот так близко вижу первый раз. Когда он появился, я решила, что в комнате буду сидеть, с ним рядом не могу, страшно. Я же понимаю, что это дух. Я вижу.
– Объем в кино не видишь и на ступеньках падаешь, а тут видишь?
Она пожала плечами.
– Н-да, – вздохнул Меркурьев. – История. Колебания мембран и струн.
– Что ты говоришь?
– Ничего не говорю. Я молчу.
Василий Васильевич взял ее за подбородок, повернул к себе и поцеловал в губы. Ему давно хотелось ее поцеловать, пожалуй, с тех пор, как он впервые увидел ее умытой и беленькой, с брызгами веснушек на носу. И когда она шмыгала носом – хотелось, и когда ела пшенную кашу.
Кажется, Мура поначалу очень удивилась и даже подалась от него назад, но потом перестала вырываться, обняла его и прижалась.
Руки у нее были худые и горячие.
Меркурьев хватил воздуха и еще раз поцеловал. Мура поднялась на коленях и прижалась к нему всем телом.
Ах, как это было – остро, серьезно, от всей души. Сердце у него молотило в грудную клетку, и, кажется, там, куда оно било, оставались дыры. И сквозь эти дыры в него вливались сила и страсть.
Дыхание опять кончилось, они оторвались друг от друга, и Василий Васильевич спросил поспешно:
– А когда мы целуемся, ты тоже слышишь разговоры Канта с Бесселем?
Мура засмеялась, обняла его за шею, Меркурьев стиснул ее, они вместе повалились на кровать, сбросив на пол коричневую обезьяну, тут же вскочили как ошпаренные и уставились друг на друга.
Василий Васильевич немного взмок от переживаний, руки покрылись «гусиной кожей».
– Поедем, – сказала Мура, не глядя на него, и слезла с кровати. – Мне нужно одеться.
– У тебя есть куртка или пальто? – спросил Василий Васильевич и даже сделал озабоченное лицо, как будто только что на кровати ничего такого не произошло. – Там холодно и дождь может в любую минуту пойти.
– Пальто, – повторила Мура, словно это и впрямь имело значение. – Хорошее такое пальто…
Они договорились встретиться у подъезда между липами, так романтично это звучало – между липами! Меркурьев, лихорадочно собираясь, все вспоминал, как они целовались, как он ее держал, как она пахла и как двигалась, и совершенно не остывал, а, наоборот, распалялся.
Когда он выскочил на улицу, Мура бродила по брусчатке в некотором отдалении, смотрела себе под ноги и, кажется, что-то бормотала.
Распалившийся Василий Васильевич встал как вкопанный и уставился на нее.
Она была в коротком сером пальто, голубой клетчатый шарф намотан кое-как. Ноги в черных джинсах казались бесконечными. Волосы заправлены за уши, как у девочки.
Мура, подумал Василий Васильевич. Вот она какая.
Он подошел к ней, снова взял за подбородок и поцеловал. Невозможно было удержаться.
– Вася! – возмущенно прошипела Мура, когда он ее выпустил.
Стукнули тяжелые двери, и они одновременно оглянулись.
Из дома выходила Лючия, укутанная в меха и шелка, на ходу надевая темные очки, хотя солнца никакого не было, низкие тучи наползали с моря, и казалось, вот-вот пойдет снег.
– Вы с девушкой, – проговорила Лючия низким голосом. – Это приятно. Познакомьте нас скорее.
