Нечего говорить, что и гот немедленно его узнал. И выхватил меч.
– Сюда! Все сюда! Хватайте лазутчика!
– Но, господин… – Десятник пришел в изумление.
– Разуй глаза, Вильфрид, на нем же плащ сотника Арбольда! Не узнал?
– И правда! – сообразил десятник. – Арбольда!
– Он еще и вор! Что же ты стоишь, Вильфрид?
Итак, двое с мечами, еще трое бегут на подмогу. А он, Радомир, один и без оружия. Что же остается? Играть ретираду, как говорили в более поздние, но не менее романтические времена.
– Лови! – Бросив плащ прямо на выставленные мечи, молодой человек со всех ног рванулся к воротам.
Почему Эрмольд вдруг назвал его лазутчиком? А черт знает! Может, хотел напакостить, не рассказывая никому истинную историю их взаимоотношений. Ну, Эрмольд, сволочь готская! Не по его ли навету заключен в узилище Миусс? Он ведь подлецу тогда ладонь прострелил.
На бегу Родион оглянулся – брошенный плащ задержал врагов ненадолго, и они настигали. Куда дальше? Носиться наперегонки возле самых ворот опасно, здесь слишком много стражи. А погоня все ближе – стражники размахивают мечами, потрясают копьями, орут: держите его, держите! Вот уже дозорные у ворот заинтересовались, обернулись. Господи, что же делать-то?
Понимая, что надо остановиться, Родион тем не менее не хотел попасть в руки преследователей. Была бы толпа, чтобы в ней затеряться… Где ее взять?
Осененный новой мыслью, Родион, не замедляя хода, рванул прямо на воротную стражу; выпучил глаза, заорал вовсе горло:
– Пожар! Пожар! Горим, братцы!
– Что такое? Где пожар? – Опустив копья, стражники встревожились, начали озираться.
Шедшие по своим делам слуги собрались у ворот, подъехали ближе какие-то всадники.
– Что, что такое?
– Говорят – пожар!
– Пожар? А где горит-то?
– Где-то у дворца…
– А не дворец ли?
– Дворец и горит – он же деревянный!
– Скорее бежим, скорее!
Напрасно подоспевший Эрмольд вертел головой и кричал про лазутчика, напрасно пытался отыскать беглеца среди поднявшейся суматохи – никто его даже не слышал.
– Бежим ко дворцу, воины! – гомонили со всех сторон.
– Ведра, ведра тащите! Бадьи!
– Воды давайте!
– Добро выносить!
Все кругом суетились, бегали, кричали. Но расслабляться было рано: Эрмольд, не слушая криков о пожаре, продолжал выискивать в толпе Радомира. Хитрая сволочь, предусмотрительная и мстительная, его так просто не одурачишь. Что же теперь делать – бежать вместе со всеми к дворцу? А когда станет ясно, что никакого пожара нет?
– Эй, парень! – Какой-то всадник осадил коня прямо перед юношей. – Прыгай сзади, и едем.
Радомир живенько взобрался на круп гнедого конька, покрепче ухватился за сидевшего в седле парня:
– Едем? Куда?
– Куда-нибудь подальше отсюда! – обернувшись, расхохотался всадник.
Глава 19
Зима – весна 451 года. Паннония
Аттила
На память Родион не жаловался, стихи или иностранные слова всегда запоминал хорошо. Однако она штука хитрая и живет по своим собственным законам: иной раз всплывет что-то из далекого прошлого, да настолько отчетливо, будто вчера было, а какую-нибудь нужную мелочь никак не вспомнишь, хоть головой о стену бейся. Вот и сейчас Радомир никак не мог сообразить, где видел этого парня с длинными светлыми волосами и смуглым обветренным лицом. Никаких ярких примет, парень как парень – в лагере гуннов таких легионы! Светлые глаза, как почти у всех словен и германцев, по виду лет шестнадцать, одет в короткую шерстяную рубаху, узкие штаны, кожаные башмаки с оплеткой до колен, как носят франки. Бурый выцветший плащ, крашенный дубовой корой, – в общем, ничего особенного.
Вот только сам парень, похоже, неплохо знал Радомира, а следовательно, тоже числился в отряде старого сигамбра.
– А мы ведь выбрались, Рад! – оборачиваясь на скаку, со смехом кричал он. – Выбрались!
– Да вижу, что выбрались. Тебя как звать-то?
– Ого! – Парень, похоже, обиделся. – Ты что же, не помнишь?
– Не помню, – честно признался молодой человек. – У меня на лица вообще память не очень.
– Да что ты говоришь? – изумленный всадник обернулся. – Тебя что, в детстве по голове били?
Ну, конечно, в прежние времена люди, не имея фотоаппаратов и даже простой привычки что-то записывать, взамен получали удивительно, по нашим меркам, развитые наблюдательность и память, как слуховую, так и зрительную. Человека, один раз увиденного издалека, могли описать во всех деталях и запоминали навсегда. Родион замечал это за Истром, Тужиром, Хильдой, не говоря уж о таких зубрах, как Хлотарь, но сам, хоть среди ровесников-туристов считался парнем внимательным, здешним знакомым постоянно проигрывал. По части владения оружием-то он неплохо подтянулся, да и физически был крупнее и в драке мог рассчитывать на успех, но вот по части памяти уступал – не хватало выработанной с детства привычки.
И здесь то же самое: всадник Родиона сразу узнал, а Родион его – нет.
– Меня зовут Витланк сын Даговульфа.
– Ты франк?
– Да. Римляне еще называют нас салиями, но мы не из тех косматых дикарей, которые считают, что вся судьба и удача заключены в волосах и потому не стригутся, пока сами не облысеют!
Родион усмехнулся: ну да, не дикари, вполне цивилизованные культурные люди. По всему видать…
– Ты чего смеешься-то? – снова обернулся Витланк. – На самом деле смеяться должен не ты, а я и мой напарник Гилдуин.
– А-а-а! – Молодой человек наконец догадался. – Так это вам досталось следить за мной и Истром.
– Точно так! – с торжество подтвердил довольный Витланк.
– Бабка за дедкой, внучка за бабкой…
– Какая еще бабка?
– Это у нас пословица такая. Не бери в голову, скажи-ка лучше, откуда у тебя лошадь? Увел?
– Увел! – без малейшего раскаяния ухмыльнулся юный франк. – Совершил кражу. Увы мне, увы!
– Там, во дворе? Ничего, у тебя же не было корыстной цели. Скажем, что мы бежали от пожара, и это была не кража, а… необходимая самооборона. Мы же лошадь вернем? Или ты собираешься ее продать?
– Как же я ее продам? – Витланк расхохотался. – Сбрую с нее разве что, а лошадь-то клейменая, кто ее купит? Ближе к городу надо будет от кобылы избавиться – больно уж приметная. Левое ухо, видишь, белое. Если только грязью замазать…
– А стоит возиться?
– Может, и не стоит. Скоро война – и лошадей себе добудем, и все что угодно. Верно, Радомир?
– Конечно, добудем, друже!
Подступающий вечер разрисовал мир вокруг густыми красками: оранжево-желтое солнце висело над самым лесом, река сверкала узкой серебряной лентой между буровато-зелеными холмами, уходя в глубину густо-сиреневых горных отрогов, уже подернутых голубоватой сумеречной дымкой. От росших вдоль дороги деревьев, от каменных идолов, во времена седой старины поставленных здесь неведомым народом, протянулись длинные черные тени.
Погони не было – даже если Эрмольд сумел ее организовать, беглецы, запутывая следы, подъехали к Виндобоне совсем с другой стороны. Избавившись от лошади, с полмили шли пешком, болтали по пути. Витланк рассказывал о себе, о своем народе – западных франках, о галлах, вернее, римлянах галльского происхождения, ибо от некогда грозных кельтских племен – эдуев, секвонов, паризиев – остались одни названия, а сами они уже много веков как забыли родной язык и говорили на «вульгарной латыни».
– Могучие галлы разленились, изнежились и превратились в римлян, – рассказывал новый знакомец. – Это уже не те люди, о которых когда-то писал Цезарь.
– Ты читал Цезаря? – не поверил Радомир.
– Как я могу читать – я же не монах и не римский вельможа, кто меня научит грамоте? – рассмеялся Витланк. – Но я много о нем слышал – и здесь, в лагере, и раньше.
– Ты знаешь о монахах? Ты христианин?
– Да. Среди нас много христиан.
– Вы все арианцы?
– Ну конечно. Только настоящие урожденные римляне во всем слушаются своего Папу!
Без всяких приключений войдя в город, путники зашагали по центральной улице. Оранжевые лучи заходящего солнца освещали крытые красной черепицей крыши, отражались в цветных стеклах базилик, еще больше оттеняя черноту за колоннами портиков. К вечеру похолодало, но людей на улицах почти не убавилось.
– Тебе нравится здесь? – неожиданно спросил франк.
– Да, – признался Родион. – А почему ты спрашиваешь?
– Мне тоже нравится. И еще многим нашим, даже почти всем. Именно ради этого Аларих конунг когда-то ходил на Рим!
– Да уж, – Родион усмехнулся. – Все ненавидят римлян и при этом хотят жить, как они.
Если подумать, то за тысячи лет мир не сильно изменился. В России, например, люди в провинциальных городах ненавидят жителей Москвы и Петербурга – и хотят жить, как они. А граждане Молдовы или там, Средней Азии, хотят жить, как россияне. Так и здесь: варвары ненавидят Рим и при этом неудержимо тянутся к нему, если не к культуре его, то хотя бы к комфорту и роскоши. И вот уже скрипят колеса повозок – идет «переселение народов». Изнеженные, развращенные щедрыми государственными подачками, обленившиеся до безобразия римские граждане, даже последние бедняки, не хотят работать, зато варвары готовы взяться за любой труд. Римляне не хотят служить в армии? Зато этого очень хотят галлы и германцы. И вот уже не только рядовой состав, но и командование – сплошь готы, вандалы, аланы, франки. Кто такой Флавий Аэций, великий полководец, затмивший своей славой бесцветного и завистливого подонка – императора Валентиниана? Наполовину варвар и при этом яркий представитель «новых римлян», способных защитить некогда великую империю от бед, в том числе от своих же бывших собратьев. От всех этих «гуннов», которые хотели не столько разрушать, сколько просто жить как люди, то есть как римляне. За этим же едут в Россию гастарбайтеры… и кто будут «новые русские гунны»?
– О чем задумался, друг?
– А? – Радомир встрепенулся. – Да так, о жизни. Думаю, как хорошо, что язык франков похож на готский, иначе как бы мы с тобой друг друга понимали? Ты знаешь латынь?
– Понимаю, но сам говорю плохо.
– Хлотарь – твой земляк?
– Земляк, да. Но не родич.
– А херцога Варимберта ты хорошо знаешь?
– Я не настолько знатен, чтобы с ним запросто общаться, но видел, конечно, много раз. Хлотарь с ним довольно близок. А что?
– Хочу попросить херцога за своего друга, гунна. Он сидит в узилище, но я уверен, что его оклеветали. И даже знаю кто.
– Это все римские подлые обычаи – клевета, доносы! – с неожиданной злостью произнес Витланк. – Не все так хорошо у римлян, наши законы куда лучше и справедливее! Ну, вот как можно бросить человека в узилище по одному доносу, без суда, без свидетелей, поручителей? По-твоему, это справедливо?
– Нет, конечно. Но меня другое сейчас больше волнует: как парня вызволить? Жаль, Хлотарь не зачислил его в наш отряд, Миусс прирожденный разведчик. Может, попросить, чтобы Хлотарь помог выручить и взял к себе? Он там пригодится.
– Ты говоришь, твой друг – настоящий гунн?
– Да, по лицу даже видно.
– Тогда он не знает Галлии, а мы ведь пойдем именно туда. А там от него не будет толку, да и на местных он не похож – только выдаст себя и других да погубит все дело.
– Он может пригодиться в другом. Из лука бьет лучше всех на свете! Сегодня же вечером поговорю о нем с Хлотарем! – убежденно заявил Родион и спросил, помолчав: – Ты не знаешь, что это за город – Равенна?
– Кто же не знает? – Витланк усмехнулся. – Равенна – столица империи! Рим или Медиолан, конечно, и больше, и красивее, но так уж случилось.
– А ты бывал там, в этой Равенне?
– Нет. А тебе-то зачем?
Радомир неожиданно расхохотался:
– Знаешь, дружище Витланк, ты чем-то напоминаешь мне моего братца Тужира – такой же любопытный.
– Любопытство – не порок, поскольку идет на пользу! Так зачем тебе Равенна?
– Так… Может быть, придется там побывать.
– Уж точно побываем, дружище! – смеясь, заверил юный франк. – С мечом и секирой в руках! Но только, думаю, не так скоро. Сначала Галлия, а уж потом Равенна.
