– В какую сторону?
– В любую.
– Шутишь, да?
– Я сам точно не знаю. Где-то там, – Карен махнул рукой в сторону окна.
– Когда надо ехать? – сдался Бобров.
– Чем быстрее, тем лучше. В банке тебя ждут.
– Им так нужен специалист по валюте?
– Угадал.
«Это вам нужно, чтобы я поскорее свалил». Он прекрасно все понимал. Понимал, что надо отказаться и пойти к следователю. Надо сдать их всех и сесть. За сотрудничество с правоохранительными органами срок ему скостят.
Бобров с ужасом представил тюремную камеру, вонь параши, уголовников, которые попытаются его изнасиловать. Он почему-то был уверен, что именно так все и будет. И что в тюрьме он покончит с собой, потому что не выдержит всего этого. Не выдержит издевательств. Чацк тоже тюрьма, но там хотя бы не будут насиловать, и можно избавиться от вони. Не тереться телом без кожи о других людей, не нюхать их в автобусе, потому что можно ездить на машине.
– Дай мне пару дней, – сглотнув ком в горле, сказал он Карену.
– Пару дней, не больше. И вот еще что, Андрей… Ты бы расстался с «кокосом». Не поймут.
– Что, в провинции нет наркотиков? – огрызнулся он.
– Полно, но они другого качества. А тут ты со своим деликатесом. Пора менять привычки.
– Ты меня воспитываешь, что ли?
– Совет даю. Я за тебя переживаю.
– Ой, ли, – и Бобров направился к двери.
Карен тяжелым взглядом смотрел в его спину. Бобров мог бы потребовать за оказанную услугу долю. Но не потребовал. Карен и раньше его не уважал, а теперь думал: «Туда ему и дорога».
Мужик должен уметь за себя биться. А Бобров не мужик, а тряпка. Он уедет в Чацк и не вернется. Можно считать, что Боброва больше нет. Кому нужны друзья, которые живут за восемьсот километров от столицы, в каком-то Чацке?
Ночью Бобров не мог уснуть. Он мучился тем, что необходимо сделать выбор. Уехать в провинцию, в неизвестность, или пойти к следователю. Бобров не умел жить в провинции, он никогда там не был. Разве что в деревне у бабушки, но эта деревня была в Московской области. Ее границ Бобров ни разу в своей жизни не пересекал. Отдыхать он ездил за границу, в крайнем случае, в Сочи. У него все было хорошо до сегодняшнего дня. Он прекрасно понимал, что его кинули. Что он должен наказать обидчиков, того же Карена. Но не готов был принести жертву. За Кареном стоит диаспора, за Андреем Бобровым никого. Они его сомнут, растопчут, доведут до самоубийства. Сделать это несложно.
Промучившись до трех часов ночи, Бобров расхрабрился.
«Завтра я пойду к следователю», – решил он, и наконец-то заснул.
Утро Бобров начал с того, до одури нанюхался кокаина.
На следующий день он поехал в Чацк, поклявшись себе, что наркотой баловаться бросит. И вообще начнет новую жизнь.
Полтора года спустя…
Глава 1
«Слава богу, скоро лето», – думал Бобров, бреясь утром перед зеркалом опасной бритвой. Электрические он так и не полюбил, предпочитая скрести свои впалые щеки почти затупившейся сталью, и испытывая от этого мазохистское наслаждение. К лету его настроение заметно повышалось. А он уж было подумал: не доживет.
С кокаином он завязал, или почти завязал. После того, как в его жизни появилась Нина, Бобров перестал себя стимулировать искусственно. Свою любовь к жизни, которая прежде, в Москве, нуждалась в кокаине.
В Чацке ему не нравилось, да и не могло понравиться. И если бы не Нина… При мысли о ней рука у Боброва дрогнула и на щеке появился порез. Закапала кровь, которая у Боброва плохо свертывалась, и он с досадой открыл шкапчик, где лежала перекись водорода. Вот так, промакивая ваткой кровь и думая о Нине, он и отправился на работу.
Банк, в который его сплавил Карен, носил идиотское название: «Счастливый». Потому что счастливых людей в этом банке Бобров ни разу не видел, ни клиентов, ни сотрудников. Клиенты вечно были недовольны: тем, что с них за все дерут комиссию, медленной работой операционистов, потому что сеть все время подвисала, а еще больше медлительностью кредитного отдела, который был похож на медведя в зимней спячке. Его невозможно было поднять даже ором, так сладко он сосал лапу, не торопясь пробуждаться для того, чтобы рассмотреть очередное заявление о кредите. Чацк был по уши в долгах, и вешать на себя новые невозвратные кредиты банк не спешил. Клиенты ходили злые и хмурые, требуя к себе начальника отдела кредитования, который, похоже, изобрел шапку-невидимку. Бобров быстро всех запомнил в лицо, а вот в кредитовании терялся. Там, похоже, прятались ото всех, даже от своих сотрудников. Которые тоже были по уши в долгах.
Что касается самих сотрудников, то банк «Счастливый» был частным, и условия работы в нем драконовские. Боброва называли блатным и сторонились. К тому же он заведовал валютой, чего никто себе в Чацке позволить не мог. Квалификации не хватало. Квалификации у Боброва было с избытком, а еще крутая машина, которая в Москве ему вовсе не казалась крутой. Но здесь, в Чацке, Бобров оказался чуть ли не инопланетянином. Со своей акающей речью, машиной за полтора ляма, съемной квартирой-студией и любовью к Нине Зиненко, которая явно выделяла его среди своих поклонников, коими были, чуть ли не все мужчины Чацка брачного возраста.
Нина была Мисс Чацк, то есть, коронованная принцесса, и на прошедшем недавно конкурсе красоты ей досталась не только фальшивая «бриллиантовая» диадема, но и аж три ленты: «Мисс Чацк», «Самая обаятельная» и «Приз зрительских симпатий». Двадцатилетняя студентка педагогического института по праву считала Чацк своим королевством. Здесь ей служили, здесь в нее верили, здесь ей поклонялись.
Все ждали, когда же они поженятся, Бобров и Нина, и где будут жить после свадьбы, здесь или в Москве. А Бобров все не решался сделать Нине предложение. Потому что не мог понять, любит он ее или нет. Также как она не могла понять, что больше в ее чувстве к Андрею Боброву, начальнику валютного отдела банка, где служит старшим экономистом ее отец: любви или расчета.
Они с Ниной дружили, как это до сих пор принято говорить в глубинке, где всем заправляют бабушки на лавочках, ее совесть и общественное мнение, ходили в кино, ездили на пикники, Бобров почти все выходные проводил в доме у Зиненок. Он дарил Нине подарки, и подарки дорогие, катал ее на своей машине и зазывал в гости. Но Нина не шла, ожидая официального предложения. «Только после свадьбы», – понял Бобров и отстал.
Нининого тела ему не очень-то и хотелось, хотя она была бесспорной красавицей. Бобров хотел ее душу, которой у Нины, похоже, и не было. А он хотел думать, что есть. Потому что иначе он не мог открыть ей свою душу, обмен был бы неравноценный. Но наступила весна, и время окончательного объяснения пришло. Он должен был сказать, наконец, Нине, что любит ее и хочет на ней жениться. Либо перестать ездить к Зиненкам. А это означало умереть от тоски и опять подсесть на кокаин.
Вот с такими чувствами Бобров и шел сегодня на работу, промакивая ваткой кровь, которая все сочилась из пореза на левой щеке. Хотя порез, вроде бы был неглубокий.
И вдруг он споткнулся, на середине оживленной улицы, которую переходил. Взгляд его уперся в вывеску: «Счастливый». Бобров поднял вверх глаза и увидел зеленое облачко на том месте, где еще вчера было сплетение голых корявых ветвей. На главной улице Чацка зазеленели пирамидальные тополя. Бобров посмотрел еще выше, и увидел небо. Оно сегодня было глянцевым, и, казалось, не пропускало солнечный свет. Он весь был внутри, по ту сторону глянца, отчего небо сделалось плотным, и таким синим, будто краску утрамбовывали, прежде чем нанести ее на стекло, а потом налепили густо, и не жалея. Это глянцевое небо поразило Боброва в самое сердце. Он перевел глаза вниз, на слово «Счастливый», написанное с большой буквы, и подумал: «Завтра».
Завтра он объяснится с Ниной, и, возможно, сделает ей предложение, если из разговора поймет, что она не ответит отказом.
Раздался пронзительный гудок автомобиля, после чего Боброва обматерил высунувшийся из окна водитель. Бобров, было, вскипел, но вину свою тут же признал. Он, и в самом деле зазевался, разглядывая тополя и думая о Нине. Поэтому Бобров вяло огрызнулся «сам му… ак», и закончил переходить дорогу, одновременно счастливый и обибиканный, названный «козлом» и «уродом ногожопым».
С таким чувством, и с окровавленной ваткой в руке он и вошел в банк.
Бобров был счастлив ровно до обеда. Обедал он дома в отличие от подавляющего большинства сотрудников банка, которые приносили еду из дома и разогревали ее в микроволновках. Боброву же было до дома близко: всего-то перейти улицу. Квартиру он выбирал вовсе не из расчета поменьше времени тратить на дорогу, добираясь с работы домой. Просто эта квартира, была единственная в Чацке, которая ему понравилась. Современная квартира-студия, в отличие от других квартир, которые Бобров смотрел, с бабушкиным ремонтом, массивными стенками советского образца и потертыми коврами на полу. Похоже, что в студиях в Чацке никто не жил, их не понимали, считали неудобными, поэтому цена Боброва приятно удивила, когда он захотел снять именно эту квартиру.
Обедать домой он ходил не потому, что хотел, есть, он просто хотел хоть ненадолго вырваться на свободу. Бобров ненавидел службу, ненавидел банк, в котором ему приходилось сидеть с утра до вечера, ненавидел своих коллег. В банке работал Нинин отец, с которым Боброву приходилось сталкиваться каждый день, мало того, в банке, операционисткой работала старшая Нинина сестра, Шурочка. Это засилье Зиненок, которые со всех сторон обступили Боброва, подталкивая его к браку с Ниной, угнетало. Он уже готов был, в очередной раз, столкнувшись с главой клана Зиненок, зажмурившись, выпалить:
– Согласен!
И тут же отправиться венчаться. Или куда они там его повезут. Хоть в преисподнюю, брак с Ниной, возможно, окажется адом. Бобров уже практически сдался, оставались формальности. Андрей Бобров еще не знал, что этот день, пятница, и грядущие за ней выходные, которые он традиционно собирался провести у Зиненок, круто изменят его жизнь. И вообще жизнь в Чацке.
Внутренний барометр Боброва, обычно чувствительный на перемены, сегодня молчал. Напротив, настроение у него было приподнятое, пока он не увидел начальника службы безопасности банка Протопопова, который заводил к директору заплаканную дамочку. Колька Протопопов был почти двухметровым гигантом, и казалось, что он ведет к директору провинившуюся школьницу, а не вип-клиентку.
Бобров как раз собирался пойти пообедать, но в коридоре столкнулся с Протопоповым. Привычно подумал: «Ха! Служба безопасности! Сказали бы просто: начальник охраны. Тоже мне, служба. Сплошь отставники, кроме самого Кольки и все – возрастные».
Но тут он разглядел дамочку.
– Что, опять? – еле слышно спросил он у Протопопова, пропустив женщину вперед. Протопопов кивнул, и Бобров тут же помрачнел.
Дамочка была из богатых, из тех самых Чацких нуворишей, которые жили в Шепетовке, в частных домах. Шепетовка была пригородом Чацка с одной стороны, но с другой – самодостаточным конгломератом, который задирал перед Чацком нос. Город, в свою очередь, отвечал ей презрением, но в презрении этом сквозила зависть. Дома в Шепетовке были богатые, а в гаражах стояли крутые тачки.
Женщина, которая в слезах заходила в кабинет директора, была разведенкой, которая жила в огромном особняке со своими детьми. Ее старшая дочка училась вместе с младшей Зиненко, Касей. Раиса Шамсутдинова нигде не работала, но в банковской ячейке у нее лежали миллионы. О чем в Чацке ходили упорные слухи. Бывший муж, чиновник, занимающий солидную должность в городской администрации, опять-таки по слухам, развелся с супругой чисто формально. Чтобы сохранить нажитое непосильным трудом. В частности, огромный дом в Шепетовке и деньги в банковской ячейке. Бобров давно ждал, что именно с этой дамочкой случится несчастье, и не ошибся.
В банке «Счастливом» творились странные дела. Из клиентских ячеек исчезали деньги. Крупные суммы. Исчезали регулярно, раз в месяц. Причем, экспроприировали только экспроприаторов. Тот, кто воровал деньги, был прекрасно осведомлен, у кого надо брать и сколько надо брать. Его осведомленность поражала.
Когда Бобров понял, что именно происходит, он по достоинству оценил вора: умнейший человек. Без сомнения, это сотрудник банка, и сотрудник не рядовой. Он занимает позицию, как минимум, замначальника отдела, а то и повыше. Деньги берет у тех, кто гарантированно не пойдет в полицию. Та же бывшая жена чиновника. Сколько там у нее украли? Миллион, два? Надо будет выяснить у Протопопова, который, всяко, в курсе.
Ну, как она, неработающая, разведенная, имеющая к тому же несовершеннолетних детей на иждивении, объяснит происхождение миллионов в банковской ячейке? Бывший муж дал? А он их происхождение как объяснит? Алименты? Да где такие зарплаты в Чацке? Понятно, что взятки. Вор тоже это знал. Потому и не погнушался.
Кражи эти начались год назад, но Бобров узнал о них далеко не сразу, только, когда факт уже невозможно было утаить. И о кражах заговорили не только в банке, но уже и в городе. Пошел слух, и слух неприятный. Руководство банка стало опасаться, что народ побежит забирать деньги из ячеек. До этого «Счастливый» считался абсолютно надежным банком в плане сохранности добра, будь то рубли, валюта, драгоценности или важные документы.
Богатые люди были и в Чацке, и все они арендовали в «Счастливом» ячейки. И вот в банке завелась крыса. Бобров подозревал, что его коллега таким вот образом выплачивает себе ежемесячную премию. Числа были плавающие, деньги пропадали как в начале месяца, так и в середине, и в конце. Крыса еще ни разу не ошиблась и не залезла в пустую ячейку. Потому что в кражах прослеживалась система. А график был плавающий потому, что преступник был очень умен. Он понимал, что его не так уж сложно будет вычислить, если он станет наведываться за премией, допустим, каждое второе число. Можно ведь посмотреть записи с видеокамер.
А так, смотрите на здоровье. И смотрели. Директор смотрел, Протопопов смотрел, Бобров тоже смотрел, и даже всемогущий Мартин, самый умный человек во всем Чацке. Либо нашелся кто-то поумнее Мартина, либо воровал сам Мартин.
«Если это Мартин, мы никогда его не поймаем», – грустно думал Бобров. «Это невозможно».
Мартином звали заместителя директора банка. Сам директор, Сергей Валерьевич Шелковников, холеный красавец лет пятидесяти, похоже, лишь служил Мартину ширмой, хотя поначалу Бобров подумал, что это Мартин – зицпредседатель. Но потом узнал, что Андрей Борисович Мартин угробил все частные банки, в которых служил ранее, до «Счастливого». Угробил с целью обосноваться в «Счастливом». У Мартина была целая схема, как положить банк, причем любой, и Бобров признал эту схему гениальной. Похоже, Мартину за подрывную работу хорошо платили. Шелковников не подписывал без него ни одного документа. Если его заместителя по какой-то причине не было на рабочем месте, а документ надо было срочно подписать, Шелковников просто исчезал, отговариваясь делами или болезнью. Он, похоже, и дышать боялся, не посоветовавшись с Мартином.
Так вот: Мартин записи с видеокамер смотрел и пожал плечами:
– Ничего не могу сказать.
Уж если он не мог, так что говорить об остальных?
Обстановка в «Счастливом» была нездоровой с тех пор, как начались кражи. Хотя поначалу никто не принял это всерьез. Богатые люди, подчас, и сами не знают, сколько у них денег. Вор ведь не забирал из ячейки все. Он забирал часть. А клиент закладывал ячейку без свидетелей, и без описи. Доказать ничего было невозможно. В том-то и была гениальность вора. Он точно все рассчитал.
Бобров был свидетелем одного такого допроса. Это было, когда в банке еще не понимали, что воровство стало системой. Бобров из любопытства зашел в кабинет Протопопова, где тот снимал показания у грузного мужчины, владельца рынка. Рынков в Чацке было несколько, тот, кого решили пощипать, владел не самым большим. Явно блатной, весь в наколках, с золотой голдой на шее, обокраденный «бизнесмен» употреблял так много матерных слов, что протокол писать было невозможно. Но Протопопов не смел его перебивать.
– Я его, бля урою. За яйца подвешу. Ты мне его только найди, слышишь? – давила туша на Кольку Протопопова, не выдавая при этом никакой конкретики. Сколько было денег в ячейке, какая сумма пропала?
– А я че помню? Их сто пудов было больше, – гнула свое туша в голде.
Бобров не мог взять в толк, зачем хозяин рынка вообще принес в ячейку деньги? У блатных разве не общак? Не понятия? Они свои деньги уже не в банки трехлитровые закатывают, и не хоронят в подполе, переведя миллионы в золотые слитки?
Видать, у туши денег было столько, что она решила занести немного и в банк. На всякий случай. Дело было в принципе. Неважно, сколько именно пропало. Красть деньги у авторитетов не по понятиям.
Именно из этого допроса Бобров и понял, насколько опасно хранить деньги в депозитарной ячейке, если, не дай бог, в банке завелась крыса. Потому что за содержимое ячейки банк не отвечает. Вопрос был в том, дорожит «Счастливый» своей репутацией или не дорожит?
Как показали дальнейшие события, дорожил, и даже очень. Но в тот вечер Бобров просто ушел с работы в потускневших чувствах. Его внутренний барометр наконец-то настроился на чацкую реальность. Боброву даже захотелось кокаина, но он вовремя вспомнил о Нине.
К тому же Шурочка, когда он проходил по операционному залу, сказала:
– Андрей, не забудь: завтра в два у нас. Нина тебя ждет.
И Бобров на время забыл про кражу.
Погода была чудесная, Зиненки жили в Шепетовке, в частном доме. Это означало, что у них в саду завтра будет пикник. На который соберется молодежь, в основном сотрудники банка «Счастливый». Будет Миллер с гитарой, Свежевский со своей гаденькой улыбочкой, хихикающая Шурочка, возможно, заедет Колька Протопопов со своей невестой Зиночкой. И, разумеется, будет Бобров, Нинин жених.
Но когда Бобров пришел домой, он поневоле вспомнил о краже.
Глава 2
В его окнах горел свет, и Бобров понял, что к нему забрел Ося Гольдман. По пятницам они традиционно пили водку и играли в шахматы, если Бобров не ехал на свидание с Ниной. Поскольку свидание это, как и решительное объяснение, было назначено на завтра, а Ося был в курсе всех Бобровских дел, то он пришел на пятничное рандеву.
Гольдман был единственным другом Боброва в Чацке и возможно на всем белом свете. Тощий еврей с печальными библейскими глазами, которые казались еще больше за стеклами круглых, как велосипедные колеса очков, Гольдман работал в самой большой чацкой больнице, где заведовал отделением психиатрии. Сам он был человеком здравомыслящим, циничным, что и сблизило их с Бобровым, и почти также умен, как Мартин.
Жил Гольдман со своими родителями, поскольку был до сих пор не женат. Вместе с ним жила младшая сестра с многочисленным потомством, потому Бобров и дал Осе ключ от своей квартиры-студии. Чтобы Гольдману было, где отдохнуть от своих психов и от своей семьи, где тоже, похоже, все были ненормальные, кроме него самого, потому что плодились, как кролики без перспективы получить хотя бы еще одну квартиру. У Гольдманов было так тесно, что Бобров предпочитал оставаться на лестничной клетке в ожидании своего друга. Или вообще на улице, в машине. У Оси была даже не комната, а угол: узкая кровать, отделенная ширмой. Только тощий, почти бестелесный Ося мог на этой спартанской койке поместиться и даже умудрялся высыпаться. Сам Бобров купил для него удобный диван, который поставил в своей студии, у окна.
Когда Бобров вошел, Ося лежал с ногами на этом диване и в ожидании его читал какую-то книгу. На столе обосновалась палка полукопченой колбасы и батон хлеба.
– Что читаешь? – с интересом спросил Бобров.
Ося Гольдман читал все подряд, причем, с одинаковым интересом. Обсудить с ним прочитанное было одно удовольствие, и Бобров решил его не откладывать.
– Книгу о сильных, предприимчивых и решительных людях и их смелых поступках, на которые я никогда не решусь, – охотно ответил Ося.
– Как называется?
– Уголовный Кодекс.
Бобров оценил шутку и рассмеялся. Но потом вспомнил, что Ося может задать вопрос: откуда у тебя Уголовный Кодекс? Зачем он тебе? А кодекс Бобров приобрел, когда всерьез собирался сесть в тюрьму. Был такой момент в первый год его жизни в Чацке, когда Боброву стало особенно невыносимо. И он подумал, что лучше уж тюрьма, чем Чацк. И стал мечтать о том, как его посадят в одиночку, и он, человек без кожи, наконец-то обретет в этом мире покой. Но потом он встретил Нину и передумал садиться в тюрьму. От тех тяжелых дней и остался в его квартире Уголовный Кодекс Российской Федерации, который с интересом изучал теперь Ося Гольдман.
Бобров посмотрел на палку полупкоченой и сказал:
– Ося, а давай закажем суши.
– Барство это, – вздохнул Гольдман. – И потом: ну, какие в Чацке суши?
– Какие есть. Мы с тобой два закоренелых холостяка, а кушать хочется. Готовить ни ты, ни я не умеем. А колбасу я не хочу.
– Потому что ты барин, – сердито сказал Гольдман. И проворчал: – Ладно, звони, заказывай свои суши.
Бобров понял, что у него попросту нет денег. Большая Осина семья была похожа на галчат, разинувших рты. В эти жадные рты Ося клал почти всю свою зарплату, оставляя себе лишь незначительную сумму на карманные расходы как какой-нибудь школьник. Бобров знал это, но все равно говорил:
– Ося, возьми, наконец, ипотеку. Я не могу смотреть, как ты мучаешься. Ипотеку я тебе устрою, и даже денег добавлю на первый взнос.
– Добавишь к чему?
– Неужели у тебя нет никаких сбережений?
– Абсолютно.
