– Ничего, насколько я знаю. – Грейсон выглядел таким же беспомощным, как и я. – Артур и французским языком перестал заниматься два года назад.
– Думаю, тут нет ничего личного, – сказал Генри.
В отличие от Грейсона, он не казался подавленным, был даже как-то необычно оживлён.
– Миссис Лоуренс он выбрал скорей просто случайно, чтобы продемонстрировать нам свои возможности. – Генри вглянул на часы. – Всё, Грейсон, нам пора обсуждать с миссис Забрински проблемы кубофутуризма и русского авангарда.
Грейсон с глубоким вздохом взял свою куртку:
– Чёрт побери, а ведь у меня до сих пор по всему телу мурашки. Никогда не думал, что буду так бояться Артура. Но зато теперь у меня такое чувство, что в сравнении с ним все злодеи мира – не больше чем детские страшилки.
– Находи во всём что-нибудь позитивное, – сказал Генри и ободряюще похлопал Грейсона по плечу. – По крайней мере мы знаем, почему он все последние недели держался так тихо. Он придумывал способ достичь мирового господства.
Хотя последние слова должны были звучать как шутка, ни у Грейсона, ни у меня они не вызвали желания посмеяться.
– Если Артур может так манипулировать снами людей, заставлять их наяву делать, что он пожелает, отсюда не так уж далеко до мирового господства, – пробормотала я. – И если мы захотим предупредить об этом людей, мы окажемся в психушке раньше, чем произнесём: Дверь сна.
– Ну да! – ухмыльнулся Генри. – Скверно, что мы единственные могли бы его остановить.
– Только не знаем, как это сделать, – добавила я тихо.
– И всё же мы… мы должны что-то сделать. – Грейсон был полон решимости. – Давайте сегодня вечером после тренировки встретимся дома. Нужно разработать план.
Казалось, пока он надевал куртку, ему на ум что-то пришло. Выражение решимости на его лице опять сменилось растерянностью.
– Вот ведь урод! Он действительно отыскал худшее время. Как нам спасать мир и одновременно готовиться к выпускным экзаменам?
Генри коротко хохотнул:
– А ведь у него та же проблема! Сомневаюсь, что он ради мирового господства пожертвует своим выпускным экзаменом.
Хорошо, если в этом он был прав. Хотя для мирового господства необязательно получить диплом с отличием.
На двух следующих уроках после обеда единственной темой оставалась миссис Лоуренс, её нервный срыв и чуть ли не стриптиз. Директриса Кук вполне могла отвезти её прямиком в клинику, так что мы увидим миссис Лоуренс уже не скоро. Урок мистера Ванхагена также был отменён. Возможно, и у него случилось нервное расстройство, как предполагала моя подружка Персефона. Или он поехал домой к жене и собирается искать новую работу. Трудно сказать, кто больше нуждался в сочувствии.
Когда я после уроков шла домой со своей младшей сестрой Мией, оказалось, что эту историю уже давно обсуждали ученики младших классов.
Мия, конечно, хотела узнать подробности.
– Это правда, что она ступила в гороховый суп и разнесла мокрый след по всей школе? – спросила она, едва мы покинули школьный двор.
Я уже собиралась ответить, когда кто-то сзади обнял меня. Я автоматически вскинула кулаки.
– Пожалуйста, без кунг-фу[3 - Кунг-фу – китайское боевое искусство.], это всего лишь я!
Генри убрал руку. Он всё ещё пребывал в весьма приподнятом настроении. Или просто мне так казалось.
– Привет, Мия! Славная у тебя причёска.
– Лотти называет её «Гнездо Сисси». – Мия потрогала плетёную корону на голове. – А Лив и я называем это «Навозной кучей Сисси».
– Очень практично, – сказал Генри и взял меня за руку. – Что если я немного пройдусь с вами? А почему, кстати, вы не пользуетесь автобусом?
– Потому что на солнце так хорошо. – Мия покрепче взяла меня под руку и нахмурилась.
Прежде чем она успела открыть рот и задать какой-нибудь неприятный вопрос («Вы что, опять сошлись или как? Если нет, почему вы так держитесь за руки?»), я сама поспешила добавить:
– Потому что в автобус с нами всегда садится одноклассник Мии, который называет её Серебряный волос, Гил Уолкер. Да ещё пишет ей любовные стихи.
– Ужасно, конечно! – засмеялся Генри.
Ох уж эти ямочки на его щеках! Они сразу навеяли мысли о поцелуях.
– Не говори. – Мия, к счастью, решила отвлечься. – Наконец-то нашёлся человек, который от этого не в восторге. А то мама и Лив хотели меня убедить, что мне надо поискать деликатные слова, лишь бы не обидеть мальчика.
– И со всей деликатностью сказать ему, что лучше бы он поискал другую принцессу, – пояснила я.
– А ещё добавить, что иначе я пошлю его вместе со стихами куда-нибудь подальше! – Мия, фыркнув, пнула камешек, оказавшийся у неё под ногами. – Да ведь это его ничуть не смутит, только вдохновит на новый стишок.
В самом деле. Даже я бы могла добавить, что от поездки на автобусе невелика радость, если у тебя за спиной кто-то громко ищет рифмы к синим, как небо, глазам и блеску зубов.
– Мы с Мией уже подумывали, не сочинить ли нам в ответ стихи под заглавием «Бедняга-бродяга», – сказала я.
Ямочки в уголках рта Генри никуда не девались.
– Любовь, что тут скажешь! – улыбнулся он и театрально вздохнул. – Влюблённые делают самые странные вещи. Кстати, Мия, ты не встречала в Южной Африке некоего Расмуса?
Сразу стало не до шуток.
– Расмуса? – переспросила Мия.
О господи! Не надо, пожалуйста! Я от страха остановилась как вкопанная. Так всегда оборачивается ложь: рано или поздно она выплывает наружу. Ещё чуть-чуть и Генри убедиться, что своего бывшего дружка я просто выдумала: Расмус была кличка собаки. Вот уж когда можно было ждать от него сочувствия.
– Расмуса? Ты имеешь в виду Расмуса из Вэйкфилда? – спросила Мия.
Я всё ещё не могла сдвинуться с места и пыталась телепатически внушить ей, чтобы она заткнулась. Увы, не подействовало.
Мия и Генри ничуть не были смущены.
– М-м… ну да, Расмус из Вэйкфилда. Расмус из Вэйкфилда, – сказала я и нервно показала на палисадник. – Посмотрите, какие чудные нарциссы!
Жалкая попытка перевести разговор полностью провалилась. Мия и Генри пошли вперёд, не дожидаясь меня. Я беспомощно смотрела им в спины.
– Так как же насчёт Расмуса? – услышала я, как спросил Генри.
– Что ты хочешь знать? – не поняла Мия.
– Да так просто. Он тебе нравился?
Я наконец смогла двинуться дальше.
– Расмус? Ну конечно же! Он был такой милый. Может, немного назойливый. Держался по-хозяйски. Так его в Вэйкфилде воспитали.
О нет! Пожалуйста, не надо! Сейчас она скажет о синем языке[4 - У собак породы чау-чау синие языки.].
– Назойливый и по-хозяйски держался? – Генри коротко взглянул на меня, вскинув бровь.
– Да подождите вы! – Я втиснулась между ними.
– Лив называла его Маленький головастик. Правда, Ливви? У-уй!..
Мой толчок локтем опоздал на секунду. Деланый смех был попыткой вмешаться в их разговор.
– Было не так. У вас, случайно, нет жвачки?
Бесполезно. Мия увлеклась воспоминаниями, а Генри… Да, выражение его лица опять невозможно понять.
– Да было ведь, Ливви. Ты придумывала для него всегда забавные прозвища. Неужели забыла? Кнопка всегда ужасно ревновала, она покусывала ему лапы, когда ты чесала ему живот…
Вот, всё-таки добралась!
– Вы не могли бы о чём-нибудь другом поговорить? – крикнула я, может быть, слишком резко. И добавила чуть мягче: – Тебе больше не интересно, что было с миссис Лоуренс дальше? Мы с Генри там присутствовали.
На этот раз подействовало. Мия переключилась на меня, и тема бывшего дружка, то есть по-настоящему бывшей собаки, стала не такой важной. Хотя можно было опасаться, что Генри при первой же возможности постарается к ней вернуться.
Мия увлечённо слушала, как миссис Лоуренс взобралась на стол и держала оттуда речь, а я на себе показывала, как мистер Ванхаген собирался вырвать у неё сердце. Говорили то я, то Генри, а Мия вздыхала сочувственно.
– Ужасно, когда от любви сходят с ума, – сказала она, выслушав, как директриса Кук вывела совершенно потерянную миссис Лоуренс из зала. – Нервный срыв перед множеством людей – от такого до конца не оправишься.
– Это не был нервный срыв, – сказал Генри. – И она не сошла с ума от любви, и наркотиков не употребляла. Она была в таком же состоянии, как и ты, когда во время приступа лунатизма готова была выпрыгнуть из окна.
Я взглянула на него испуганно. Не собирается же он посреди дороги рассказывать ей про Артура и сновидения?
– Не пора ли тебе тут свернуть? – сказала я чуть резко.
В одном нам уже давно не удавалось сойтись во мнениях: Генри считал, что мы должны посвятить Мию в тайну ради её собственной безопасности, а мы с Грейсоном были против. Ей уже исполнилось тринадцать, и дело было прошлое. Её подсознание могло само позаботиться о безопасности. (Дверь её снов охранялась, как Форт Нокс[5 - Форт Нокс – хранилище слитков золота в США (английское название Fort Knox происходит от находящейся рядом военной базы).], да и Артура интересовали уже другие объекты. Знать, что он проник в её сон и воспользуется её лунатизмом с угрозой для жизни – не стоило Мию зря этим пугать и смущать).
– Что ты имеешь в виду? – уставилась она на Генри.
Тот опять посмотрел на меня и вздохнул, увидев каменное выражение на моём лице.
– Об этом спроси свою сестру. А мне здесь надо действительно сворачивать. Приятно было поболтать с вами. – Он чмокнул меня в щёку. – Увидимся вечером.
– Он и вправду считает, что у миссис Лоуренс был лунатизм? – спросила Мия, пока я провожала взглядом Генри.
Его волосы торчали, как всегда, во все стороны. Раньше я считала, что он по утрам специально растрёпывает их пятернями, но смогла убедиться, что на его шевелюре всегда четырнадцать завитков, не требующих специального ухода. Каждый из этих завитков я знала наизусть, трогала их, поглаживала, и…
– И правда ужасно, что делает с людьми любовь, – сказала Мия.
– Да. Бедная миссис Лоуренс… – поспешила поддакнуть я.
– Я имею в виду не миссис Лоуренс. – Мия вскочила на бордюр и пошла по нему, балансируя. – А что у тебя с Генри? Вы опять сошлись или нет?
– В общем, да, – пробормотала я, радуясь, что мы сменили тему. – Хотя мы прямо об этом не говорили. Кое-что надо ещё прояснить. И потом я так глупо э-э…
Мия вздохнула и спрыгнула с бордюра на тротуар.
– Что ты так глупо?
– Придумала бывшего приятеля. С которым я… спала.
Мия взглянула на меня озадаченно:
– Почему?
– Чтобы Генри не думал, что он первый.
Такая откровенность звучала ещё ужасней, чем я думала.
– Почему? – повторила Мия.
– Потому что… потому что… – Я застонала. – Сама точно не знаю. Просто так получилось. Словно говорила не я сама, а кукла чревовещателя, которая в меня пробралась. И теперь Генри думает, что у меня в Южной Африке был дружок. И был секс с ним.
– В самом деле, не хотелось бы опять спрашивать почему, но иначе не получается.
– Он… он всегда так сочувствовал… и потом был этот… Ах, тебе не понять.
– Почему не понять? Боже, пожалуйста, позволь мне никогда не влюбляться и не делать глупости, не понимая, почему я их делаю. – Мия крепко взяла меня под руку. – Что ж, по крайней мере, с тобой и Генрихом не соскучишься. Буду с нетерпением ждать, как ты выпутаешься из этой истории.
Я и сама жду.
– И ещё одна просьба: если Генри опять спросит о Расмусе, не говори, что он так смешно чесался или что-то в этом роде…
Мия остановилась и широко заулыбалась:
– О! Наконец до меня дошло, почему Генри так хочется знать про этого толстого пёсика. – Она захихикала: – Ты дала имя Расмус своему бывшему дружку!
– Это было первое имя, которое пришло мне на ум. – Мне тоже эта история начинала казаться забавной.
– Надо же, Ливви, как ты это умеешь! – ахнула Мия. – Расмус Вэйкфилд. Хорошо, что я не сказала, как он мочился у каждого фонаря.
– Или что от него после дождя ужасно воняло.
– Или как он подвывал, когда ты играла на гитаре.
– И как он заснул на кошачьей подстилке.
Мы уже приближались к дому, но всё ещё не могли справиться со смехом и почти столкнулись с небритым молодым типом, который, балансируя, переносил через тротуар две картонные коробки, настольную лампу и саксофон.
