– Что произошло тогда с жандармами?
– Ничего, угостил их сигаретами, и они меня отпустили.
– Слава богу. Я так переживала.
Она поцеловала его в щеку.
Продолжая идти по мощенной булыжником улице Монторгей, они высматривали кафе. И вскоре притормозили у небольшого ресторанчика на углу.
– Что насчет этого? Он нравится мадемуазель?
– Я… Я не уверена. – Она наклонилась к его уху. – Кажется, папа говорил, что здесь едят коллаборационисты.
– Коллаборационисты? Может, так даже лучше.
– О чем ты?
– Иногда лучше оказаться прямо в логове врага.
– Но что, если кто-то увидит нас здесь?
Он осмотрелся.
– Вокруг никого нет. Скорее.
Жан-Люк прошел в кафе и придержал дверь для Шарлотты.
Когда они оказались внутри, двое пожилых мужчин в плоских кепках, склонившихся над своими бокалами с красным вином у стойки бара, обернулись и посмотрели на них. Тот, что пониже, поднял свой бокал и подмигнул им.
– Доброго вечера, месье. – Жан-Люк выдавил фальшивую улыбку и почувствовал, как напряглась Шарлотта.
Прошла минута, но никто не подошел, чтобы посадить их за стол, и он начал думать, не было ли слишком безрассудным выбрать именно этот ресторанчик. Его взгляд приковало декоративное позолоченное зеркало, висящее над стойкой, они оба отражались на его грязной поверхности. Шарлотта, стоящая рядом с ним, выглядела маленькой и испуганной. Он обнял ее и, когда их глаза встретились в зеркале, подмигнул. От него не скрылось, как тревога в ее глазах исчезла, и девушка улыбнулась ему в ответ.
Мимо проплыла официантка с кувшином вина и несколькими стаканами.
– Присаживайтесь. Я сейчас подойду.
Он осмотрел узкое помещение ресторанчика. Большая барная стойка занимала почти все пространство, перед ней стояла только пара столов. Еще несколько маленьких круглых столиков стояло в дальнем конце зала, там царили полумрак и уединение. Жан-Люк взял Шарлотту за руку и прошел к одному из них, как можно дальше от пары, которая тоже сидела в зале. Он пододвинул ей стул, забрал у нее пальто, потом снял свое, и они сели.
– Чего бы тебе хотелось съесть, Шарлотта?
– Я не знаю. Я так давно не была в ресторане. А что тут есть?
Он улыбнулся.
– Это обычное кафе. Хочешь мяса?
– Да, можно.
– Mademoiselle, s’il vous pla?t, – он подозвал официантку. Звучал он гораздо увереннее, чем чувствовал себя.
– Месье?
– Два стейка и небольшой кувшин красного домашнего.
– Сегодня нет стейка.
– А что есть?
– Крок-месье, киш, салат из цикория.
– Шарлотта, что ты хочешь?
– Крок-месье, пожалуйста.
– Два крок-месье, мадемуазель, и полкувшина красного домашнего.
Официантка ушла, никак не показав, что услышала его. Он надеялся, что она не станет плевать им в еду. Сам бы, наверное, он так и поступил, если бы думал, что обслуживает коллаборационистов.
Спустя несколько минут она вернулась и поставила на стол небольшой графин и два бокала. Официантка не стала разливать вино, но оставила им блюдце с оливками. Жан-Люк предложил их Шарлотте и стал наблюдать, как она аккуратно кладет их между зубов, впивается в блестящую кожуру, затем достает косточку и кладет ее на край блюдца рядом с другой, которую только что он вынул из своего рта. Он внимательно наблюдал за ней и гадал, думает ли она о том же, о чем и он.
– Я не ела оливки с тех пор, как… Должно быть, мне было четырнадцать или пятнадцать, мы тогда все еще ездили в Прованс в августе.
– Как здорово. Я никогда по-настоящему не уезжал из Парижа. Как тебе Прованс? – Он налил им по бокалу вина.
– …Купается в солнечном свете, и если поехать туда в июне, можно увидеть бескрайние поля фиолетовой лаванды. Там выращивают все: подсолнухи, которые тянутся к восходящему солнцу, и поля оливковых деревьев с серебряными листьями.
– Свозишь меня туда когда-нибудь?
Он поднес бокал с вином к свету, прежде чем вдохнуть его аромат; их глаза встретились.
– За нас в Провансе, – прошептал Жан-Люк.
Шарлотта покрутила бокал, будто сомневаясь в том, стоит ли ей пить.
– Попробуй. – Жан-Люк сделал глоток. – Оно не плохое – для домашнего вина.
Она поднесла стакан к губам и осторожно сделала глоток.
– Приятное.
Шарлотта облизнула губы.
Снова вернулась официантка и, не сказав ни слова, поставила перед ними тарелки. У Жан-Люка заурчало в животе при виде сочного сыра на поджаренном хлебе.
Глаза Шарлотты расширились.
– Выглядит вкусно.
– Bon appеtit.
Жан-Люк смотрел, как она взяла нож и вилку и отрезала небольшой кусочек. Затем, прямо перед тем, как положить кусочек в рот, она остановилась и посмотрела на него.
– Спасибо, Жан-Люк.
– Не за что. Я бы хотел сделать для тебя еще больше. Когда закончится война, я отведу тебя в особенное место.
– Это место особенное.
Она взяла еще кусочек.
– Как же здорово есть нормальную еду.
Жан-Люк с радостью наблюдал за ней. Девушка сделала еще один глоток вина и украдкой посмотрела на него.
– А ты разве не голоден?
Он улыбнулся и посмотрел на свою нетронутую еду.
– Прямо сейчас мои мысли заняты другим. – Он наклонился к ней. – Я скучал по тебе, Шарлотта.
Она слегка улыбнулась, ее глаза засияли.
– Как сильно?
– Вот так.
Жан-Люк дотронулся до ее щеки.
– Как твои дела?
– Я скучаю по времени, когда могла видеть твою улыбку каждый день.
– А я скучаю по твоей. Больше, чем ты можешь себе представить.
– Давай поедим, – добавил он после паузы.
Они ели в мирном молчании, наслаждаясь вкусом настоящей пищи.
– Как дела в госпитале?
Жан-Люк не собирался заводить разговор об этом, но слова сами слетели с языка.
Улыбка исчезла с ее лица.
– Мне надо уйти оттуда. Неправильно там находиться. Мне просто нужно собрать всю смелость и сказать об этом родителям.
Она с тревогой осмотрелась по сторонам, словно кто-то мог ее услышать.
– Не переживай, никто не слышит. Но не расстраивайся так из-за этого. Мы все в той или иной мере стали их сообщниками.
– Что ты имеешь в виду?
Она нахмурила брови.
– Ну, мы позволяем им брать нашу еду, наше вино, наши земли, наши дома. Трудно – даже невозможно – обычным гражданам вроде нас идти против военного присутствия немцев здесь; не так уж много можно сделать в одиночку.
Он подлил ей вина, хотя она выпила всего пару глотков.
– Да, но мы ведь должны хотя бы попытаться сделать что-то, разве нет?
Жан-Люк кивнул.
– Ты ведь знаешь, где я работаю?
– Не совсем… Не думаю, что ты мне говорил.
Он потер глаза и оглядел кафе. Пока они сидели здесь, никто больше не заходил, а те двое мужчин уже ушли, осталась только одна пара в нескольких столах от них. Но они были больше заинтересованы друг другом, чем происходящим вокруг. Он наклонился ближе к Шарлотте и понизил голос:
– Я работаю в Бобиньи, это станция в Дранси – лагере, откуда увозят всех евреев.
Он сделал большой глоток вина. Протерев губы тыльной стороной ладони, он продолжил:
– Шарлотта, они их увозят тысячами, и мы не знаем, куда их везут.
– Разве их отвозят не в трудовые лагеря в Германии?
Он покачал головой.
– Мне кажется, их отвозят куда-то очень далеко и потом… потом избавляются от них.
– Что? Что ты имеешь в виду?
– Прости, Шарлотта. Я не хотел об этом говорить.
Он обхватил голову руками.
Шарлотта потянулась к нему и дотронулась до его руки.
– Скажи мне, что ты имеешь в виду.
Жан-Люк не знал, стоит ли ему продолжать. Возможно, лучше говорить на отвлеченные темы. Он мог бы разговаривать о ней, делать ей комплименты, как в госпитале. Это было весело, но его ум сейчас занимали более серьезные вещи. Время неслось так быстро, что было не до фривольностей. Он посмотрел прямо в ее темно-карие глаза, желая, чтобы их разговор был совсем иным.
Конец ознакомительного фрагмента.
