Его бесцеремонно выставляли за дверь.
Арману Гамашу указали на его место.
Когда он зашел в кабинет Бовуара, чтобы забрать куртку, ботинки и собаку, Жан Ги стоял у своего стола. Тут же была и Изабель Лакост.
– Со всеми побеседовала? – спросил Гамаш.
– Все встречи отменены, – ответила она. – Из-за чрезвычайной ситуации.
– Совещание закончилось? – спросил Бовуар.
– Нет еще. Я высказал свое мнение, а там посмотрим. Там заседают умные люди.
– Тогда почему вы здесь? – спросил Бовуар.
– Видимо, я недостаточно умен, – с улыбкой ответил Гамаш.
– Мне жаль, – сказала Лакост. – Они не должны были…
– Ничего-ничего, – заверил ее Гамаш.
Он вдруг заметил, что костюм Жана Ги, его бумаги, кресло и потолок покрыты маленькими коричневыми пятнышками.
– Ваша собака отряхнулась, – объяснил Бовуар.
– О боже.
– Да. Я говорил то же самое, когда умывался и отскребал свой стол. Боже, говорил я, какой беспорядок.
Он шутливо вытаращил глаза, и Лакост рассмеялась.
– Кстати, позвольте спросить, откуда у вас эта собака?
– Она принадлежит пропавшей женщине.
– Понятно. – Бовуар посмотрел на маленького вонючку, удовлетворенно разлегшегося на испачканном ковре. – К сожалению, мы должны на время отложить эти поиски.
– Вообще-то, не должны. По крайней мере, я. Если ты не возражаешь, я бы хотел поговорить с ее отцом в Сент-Агате, пока дороги не закрыли. Не возражаешь, если я возьму агента Клутье?
– Конечно не возражаю. Вам не нужно спрашивать, patron, – сказал Бовуар.
– Но я спрашиваю, – улыбнулся Гамаш.
– Можно мне с вами? – спросила Лакост. – Похоже, я сегодня свободна.
– Это будет замечательно, – откликнулся Гамаш.
Он ценил ее суждения и общество, к тому же она была наставником агента Клутье.
Изабель Лакост была совсем молодой женщиной, когда он, ко всеобщему удивлению, взял ее в отдел по расследованию убийств. С тех пор прошло немало лет.
Теперь в волосах у нее серебрилась седина, а на лбу и возле рта появились морщины, вызванные стрессом. И болью. Она хромала и ходила с тростью, все еще не оправившись от почти смертельных ранений, полученных в прошлом году.
Гамаш нередко сомневался, действительно ли он оказал ей и Жану Ги услугу, пригласив их к себе в отдел. Впрочем, они были взрослыми людьми, говорил он себе, и могли сами принимать решения.
А теперь вот один решил уехать, а другая – вернуться.
Ожидая лифт в компании с Изабель и Фредом, Гамаш смотрел в окно на Монреаль. По стеклу беспрестанно скользили дождевые капли, и казалось, будто город находится под водой.
Гамаш сцепил руки за спиной, чувствуя, как у него внутри все холодеет. Он снова видел перед собой ту анимацию. О том, как огромная часть Квебека соскальзывает в Вермонт. Отправленная туда потоком воды и боязнью принять неправильное решение.
– «Все, что туманит разум и мучит», – продекламировал он.
– «Моби Дик»[20 - «Моби Дик, или Белый кит» – роман американского писателя Германа Мелвилла.], – откликнулась Лакост. – Учили в университете.
– Точно, – сказал Гамаш, поворачиваясь к ней. – Никак не мог вспомнить, откуда это.
– А к чему вообще вспоминать?
– Эти слова произнес кое-кто на совещании.
– Не вижу в этом ничего хорошего, – сказала Изабель Лакост, когда они вошли в кабину лифта. – Едва ли они вселяют оптимизм.
– Да уж.
Глава одиннадцатая
Через сорок минут они остановились на подъездной дорожке у аккуратного бунгало в центре Сент-Агата.
С подъездной дорожки было видно, что озеро еще затянуто льдом. Но кое-где лед уже вздыбился. Кабинки для подводного лова были покинуты, а хоккейную площадку в двадцати футах от берега рассекала посередине огромная трещина.
Лед на озере Лак-де-Сабль взламывался. По-видимому, это произошло быстро и застало местных жителей врасплох.
Даже отсюда был слышен треск и грохот. В толстом льду образовывались новые трещины.
Таяние продвигалось на север. Быстрее, чем они думали. И определенно быстрее, чем они надеялись.
Гамаш сунул руки в карманы и вобрал голову в плечи, защищаясь от ветра.
Они находились в Лаврентийских горах, и здесь было значительно холоднее. То, что южнее падало на землю в виде дождя, здесь превращалось в ледяную крупу. А вскоре, подумал он, прольется ледяным дождем.
Им нужно поторопиться, если они хотят без проблем добраться до дома.
Старший инспектор Гамаш достал телефон и запросил сведения о взломе льда. Он отключился как раз в тот момент, когда в дверях дома появился человек.
Омер Годен явно ждал их. Он вышел из дома, но резко остановился и поднес руки к лицу.
– Фред, – сказал он.
Увидев месье Годена, Фред выскользнул наружу из машины. Мужчина упал на колени и обнял собаку.
Потом он встал и отер лицо. Поворачиваясь к Гамашу, протянул руку:
– Спасибо, спасибо, что приехали. Я отец Вивьен.
Не месье Годен, отметил Гамаш. Не Омер. А отец Вивьен. Теперь он так назывался. Возможно, он назывался так со дня рождения своего единственного ребенка.
– Арман Гамаш. Мы говорили по телефону.
– Да. Я оставался здесь, как вы и предлагали. Но она не звонила.
Месье Годен вгляделся в лицо Гамаша, ожидая какого-нибудь утешения. Уверений в том, что она еще позвонит.
Но Арман Гамаш молчал.
Омер посмотрел вниз. На собаку. Его плечи поднялись и опустились, он издал тяжелый вздох, почти рыдание. Потом закрыл лицо руками, и сквозь пальцы просочились приглушенные слова:
– Это моя вина.
– Нет-нет, неправда, Омер, – сказала Лизетт Клутье, прикасаясь к его руке.
Но он как будто не заметил этого. Наконец он опустил руки и отер лицо рукавом:
– Извините. Мне уже лучше.
Он распрямился, расправил плечи. Затем увидел третьего визитера.
Гамаш представил суперинтенданта Лакост.
– Спасибо, что приехали. Спасибо, спасибо, – сказал Годен, спокойный, как камень или как самообман.
Ему было около шестидесяти; возможно, даже за шестьдесят. Небритая щетина начала превращаться в бороду. Под глазами, усталыми и покрасневшими, чернели круги. И поблескивала влага.
Высокий, широкоплечий мужчина, Омер Годен явно был привычен к физическому труду. Он говорил с сильным деревенским акцентом человека, который рано оставил школу и стал работать на земле.
Лакост знала этого человека. Не лично, но ее дедушка был точно таким же квебекцем. Все еще крепкий в девяносто один год, он ничего так не любил, как отправиться в лес за дровами, даже зимой.
– Я думал, вы не приедете, – сказал Годен, обращаясь к Гамашу. – Есть вещи более важные… – Он замолчал, не в силах продолжать.
– Для нас нет ничего важнее, чем поиски вашей дочери, месье Годен, – сказал Гамаш. – Но властями объявлена чрезвычайная ситуация. В настоящий момент этим расследованием занимаемся только мы.
Годен посмотрел на них новыми глазами. Бухгалтер. Женщина с тростью. Человек весь в грязи, пахнущий, как…
– Вы там не нужны?
– Non.
С легким удивлением Гамаш осознал, что перешел в статус «отказников», тех людей, которых спасал на протяжении всей своей карьеры.
Но это не значило, что он стал бесполезным. Может быть, его просто перепрофилировали.
– Заходите в дом, а то холодно, – сказал Годен. – Я уверен, все будет хорошо. Вивьен наверняка застряла где-нибудь у подружки, развлекается, и я волнуюсь по-напрасну. Она скоро позвонит.
Он вгляделся в их лица, пытаясь найти хоть какую-то причину надеяться на то, что его слова могут быть правдой. Пациент в кабинете врача, самодиагностирующий свою опухоль как кисту, помрачение сознания как утомление, паралич как ущемление нерва.
Пропавшая на выходных дочь скоро позвонит. С тысячью извинений.
Гамаш узнавал это естественное, а возможно, и необходимое заблуждение. Оно позволяло родителям, детям, супругам жить дальше. По крайней мере, какое-то время.
– Не сомневаюсь, что так оно и есть, – сказала Клутье, спеша за Омером в аккуратный дом и в кухню.
Но отец Вивьен смотрел на Гамаша.
– Как вы думаете, что с ней произошло? – спросил Омер, садясь за кухонный стол.
Гамаш, занявший место напротив него, услышал, как в голосе отца снова зазвучал страх. Боязнь. Предчувствие катастрофы.
– Мы не знаем. Мы только что приехали из ее дома…
– Тот дом никогда не был ее. Вот здесь ее дом.
И в самом деле, жилище Годена воспринималось как дом. Здесь пахло домом. Скромный по размерам, уютный и приветливый дом со слегка изношенной мебелью. Удобное кресло рядом с печкой стояло так, чтобы можно было смотреть телевизор.
Одно кресло. Дом человека, который не только жил один, но и редко принимал кого-то у себя.
Фред лег на полу и положил голову на ноги месье Годена.
– Он с ней что-то сделал?
Его глаза опять молили Гамаша об успокоении. Но в них было больше отчаяния, чем надежды.
– Мы не знаем, – сказала Клутье. – Мы…
– Этот ублюдок что-то сделал с ней.
Это был не вопрос, а утверждение.
– Почему вы так говорите, сэр? – спросил Гамаш.
– Потому что она мне позвонила бы. Я знаю мою Вивьен. Она же понимает, что я буду беспокоиться. Она никогда бы…
Он замолчал и опустил глаза, с трудом дыша под тяжестью невыносимой ноши ужаса.
Гамаш наблюдал за тем, как отец Вивьен нащупывает свой путь вперед. В страшный новый мир. Спотыкаясь об осколки слов, которые не отваживался произнести. Охваченный переживаниями, которые не отваживался признать. Собираясь с силами, чтобы двигаться дальше.
