Евгений Южин "Инженер. Часть 5. Феникс"

Инженер. Часть 5. Феникс
Евгений Южин

Вторая попытка – мечта неудачников. Кто из нас не задумывался о шансе всё исправить, переиграть всё заново? Однако те, кому повезло, молчат! Быть может потому, что в жизни – любая попытка уникальна, и то, что некоторые считают шансом изменить судьбу, – всего лишь продолжение старой дороги.

Евгений Южин

Инженер. Часть 5. Феникс

Часть 5. Феникс

1

Что-то происходило. Несмотря на то, что занятия никто не отменял, несколько лекций были сорваны неявкой преподавателей. Молодые практикантки, заменившие маститых профессоров, ничего вразумительного сказать не могли. Преподаватель общей анатомии, мрачная неулыбчивая скелле, явившаяся, к удивлению студенток, на практические занятия, отмахнулась от вопросов – мол, не ваше дело. Куратор группы исчезла и не появлялась уже пятый день. Ходили самые дикие и нелепые слухи. Болтали, что его величество при смерти, пока он лично не объявился на очередном дворцовом приеме. Судачили, что будет война, но не могли договориться, с кем и почему. Те, кто поумнее, предполагали, что исчезновение высшего преподавательского состава как-то связано с закрытием главной обители Ордена в Арракисе и срочным отъездом в неизвестном направлении Старшей сестры. Еще более запутывало ситуацию то, что сам город жил как ни в чем не бывало, и непонятное напряжение, витавшее в университете, не выходило за пределы узкого мирка высших скелле.

Фар и Онора недавно перешли на выпускной курс и, наконец-то, лишились опеки личных наставников. Теперь девушки были почти настоящими скелле и им позволялось то, о чем не могли и мечтать младшие сестры. Последние были уверены, что уж кто-кто, а отпрыски настоящих аристократических семейств, пусть и не из древних, к тому же без пяти минут представительницы настоящей касты избранных, должны быть в курсе непонятных событий. Они постоянно атаковали подруг то прямыми и неуклюжими требованиями, то тончайшими дипломатическими маневрами, в конечном счете сводившимися к одному – выведать, что происходит. В немалой степени этому способствовало то, что Фар, распознав очередного разведчика, неизменно принимала отрешенный и загадочный вид, отвечала как будто заученно и неохотно, что только убеждало того в их информированности. На самом деле они знали не больше, чем остальные. Даже те из них, кто были сестрами во всех смыслах – не только скелле, давшими присягу Ордену, но и послушницами обители – терялись в догадках. Единственное, что было достоверно известно девушкам: Старшая сестра и большая часть руководства Ордена покинули Арракис.

Несмотря на свой высокий статус, подруги по-прежнему не могли свободно оставлять территорию интерната, где проживали все студенты независимо от их происхождения. Во многом дружбе способствовал тот факт, что в небольшой комнате, жавшейся к угловой башне интернатской галереи, они провели вместе долгие пять лет с тех пор, как была определена их судьба и их сочли достойными того, чтобы продолжить обучение. Хочешь не хочешь, но ты обречен стать близким человеку, с которым разделяешь жилье и общее занятие долгие годы. Если бы не их дар, то вряд ли Фар – отпрыск благородного семейства с давним аристократическим прошлым, что было сразу же видно по длине ее имени, – подружилась бы с Онорой, которая, хотя и принадлежала к аристократии, но статусом пожиже – ее семья относилась к тому вечно кипящему слою низших аристократов, который постоянно пополнялся новыми членами или терял старых в зависимости от удачливости, а по большей части финансового положения семейных предприятий. Дар, доставшийся им по рождению, должен был навсегда уравнять их, определив их принадлежность к высшей закрытой касте общества Мау, но, как это чаще всего и бывает в жизни, даже если ты скелле, это скорее повод укрепить положение твоей семьи, чем безвозвратная потеря для нее. Пожалуй, лишь истинные сестры, давшие обет, обретали новую семью – Орден. Хотя надо признать, мало кто из них принадлежал от рождения к благородному обществу, несмотря на то, что чаще всего это были сильные и талантливые скелле.

По старинному правилу, все студентки после заката солнца обязаны были находиться на территории интерната. Теплые длинные вечера и ночи Арракиса способствовали тому, что с наступлением темноты все шесть дворов закрытой для посторонних территории превращались в вечно бурлящий жизнью женский клуб. Несмотря на все усилия кураторов, остановить или хотя бы упорядочить это движение еще никому не удавалось. От этого страдали не только пожилые тетки, служившие надзирателями над этой стихией, полной молодости и нерастраченной энергии, но и сами студентки, возжелай кто-нибудь из них отгородиться от докучливого внимания коллектива. Аристократическое происхождение давало подругам минимальную защиту, сводящуюся по большому счету к видимому соблюдению правил этикета: вломиться в их комнату без разрешения обитателей было бы оскорблением. Однако общее напряжение, царившее последнее время в университете, разогревало стихию этого замкнутого мирка, грозя прорвать последние условные преграды, защищавшие подруг. Все это привело к тому, что девушки буквально наслаждались дарованной новым статусом выпускниц привилегией посещать крыши угловых башенок, откуда открывался обзор манящего переливающимися огоньками города.

Ночь была темная. Облака, набежавшие с океана, закрыли звездное небо. Город уже утих – не гуляли подвыпившие компании, не переливался бегущими огнями хорошо видимый сверху речной порт. Лишь городская стража, легко определяемая по характерному свету магических светильников, вычерчивала замысловатые маршруты на потемневших проходах между домами. Три широких кривоватых аллеи, почти настоящие улицы – редкость для Мау – вели от порта сквозь живую темную ткань столицы куда-то прочь, во тьму. Ровным рядом бусин на черном бархате обозначал себя единственный здесь мост через великую реку, отвечавшую ему цепочкой дрожащих отсветов. Да еще по одной из аллей медленно полз запоздавший караван повозок. Все. Темно и тихо. Больше шума доносилось со двора интерната, чем с простора огромного города, – какие-то возгласы, обрывки разговоров, стуки дверей.

Девушки молча стояли в темноте, наслаждаясь этой тишиной, когда внизу скрипнула дверь, ведущая наверх. Интересно, кто бы это мог быть?

Нежданная гостья не торопясь поднялась по узкому проходу и повисла светлым, перехваченным по талии полосой тьмы силуэтом над чернотой крыши, помедлила пару мгновений – девушек коснулось движение искусства сильной скелле, и они узнали ее. Куратор!

– Вас нетрудно найти, – вместо приветствия объявила гостья.

– Добрый вечер, – синхронно поклонились подруги, ощущая некоторое возбуждение. Куратор никогда не приходила просто так – раз она появилась, да еще и в такое время, значит, у нее есть веские причины. И причины эти, скорее всего, так или иначе связаны с неразберихой, царящей последнее время.

– Добрый, – согласился силуэт и не спеша приблизился к парапету, всматриваясь в далекую цепь огней на мосту.

Девушки замерли. Несколько дней они тщетно пытались отыскать эту скелле. Они были переполнены вопросами, но именно сейчас понимали, что время для них не пришло. Если они понадобились, то куратор сама все расскажет.

Впрочем, их ожидания оправдались лишь отчасти. Благородная Орост, как звали скелле, повернулась к подругам.

– Занятия на завтра для вас двоих отменяются. По распоряжению Ордена из всех групп выпускников выделяются по паре самых сильных студенток. Завтра вы будете сопровождать меня в городе и делать то, что вам велят.

– И что нам велят? – машинально спросила Фар.

– После завтрака отправляйтесь в порт на набережную и ждите меня там около главной лестницы.

На несколько мгновений повисла пауза, которую с непонятным вздохом разорвала сама Орост:

– Вопросы?

– Куратор, что происходит? – вмешалась Онора, забыв об этикете.

Орост отвернулась, разглядывая темноту, поводила рукой по парапету, как будто смахивая с него невидимую пыль.

– Не знаю. – Немного помолчала и добавила: – Завтра кто-то важный для сестер прибывает в город. Кто – так и не удалось выяснить. Нас используют как усиление. Мы должны будем следить за порядком и пресекать.

– Чего пресекать? – почти хором вырвалось у девушек.

– Чего скажут, то и будем! – с какой-то злостью ответила скелле. – Я сама толком не знаю. Скажу вам так: без меня вообще ничего не делайте. Даже если какая-нибудь скелле велит вам – не делайте. За вас я отвечаю, а не эти сбрендившие сестры!

Было ясно, что говорит она сейчас о монашках. Давнее недовольство и даже иногда противостояние, которое существовало между теми и обычными скелле, прорвалось наружу, но Орост не стала себя одергивать – видимо, источником всего непонятного был именно монастырь, который категорически не желал посвящать в суть происходящего обычных членов Ордена, одновременно безжалостно руша во имя неясных целей привычный уклад жизни последних.

Повисшая после слов куратора тишина была вновь прервана Онорой:

– Но что-то же они объясняют? Не просто же так говорят: идите, мол, гулять по набережной.

– Все, девочки. Отправляйтесь спать. Завтра все узнаем. Повторюсь только еще раз: ни во что не лезьте без меня!

– Да во что лезть?! Мы что, городскую стражу подменять должны?

Куратор дернула головой – должно быть, поморщилась, но в темноте этого не было видно.

– Причем тут стража – люди не наше дело. Что они вам? Главное – никого из благородных не зацепить, а так хоть всех там положите, чтобы не мешались.

– Так серьезно? – вырвалось у Фар, почему-то ощутившей подзабытый уже страх.

– Не знаю. Надеюсь, что нет. Но сестры, которые знают, что происходит, боятся до ужаса. Но не говорят. Мы для них как прислуга! – вновь со сдерживаемой злобой из Орост вырвалось что-то внутреннее.

Она повернула голову на притихших подруг, те вновь ощутили шевеление искусства рядом, и добавила:

– Никому не слова! Тем более о нашем разговоре. Спросят, отвечайте: приказ Ордена. Точка.

– Куратор! – вырвалось из Фар, когда Орост быстрым шагом направилась к лестнице.

Но та не остановилась и не ответила, лишь махнула рукой – завтра.

Ночь прошла беспокойно. Сначала пришлось отбиваться от студентов, каким-то образом пронюхавших о визите, затем долго и мучительно бессмысленно обсуждать странный приказ Ордена, пытаться заснуть, таращась в темноту и слушая беспокойную возню соседки в своей кровати. Завершилось это раздражающим стуком в дверь, вырвавшим из объятий только под утро пришедшего неглубокого сна. Наскоро позавтракав, подруги выскочили за ворота интерната, едва только хмурая и вечно недовольная чем-то тетка открыла их.

Уже рассвело. Девушки шли знакомой дорогой между отдельными зданиями, большими поместьями, напоминающими крепости, и срастающимися в общую труднопроходимую массу мелкими домишками портовых рабочих. Несмотря на все усилия властей, они прорастали тут и там в районах города, тянувшихся вдоль реки, как деревья туа, выпускавшие свои многочисленные отростки везде, где по каким-то причинам погиб населявший опустевшее место благородный лес, и образующие компактные и совершенно непроходимые заросли. Если бы не нервное предвкушение, они чувствовали себя по-настоящему празднично. У них был абсолютно законный повод прогулять надоевшие занятия, и не просто так, но и, возможно, поучаствовать в самой гуще таинственных событий, назревавших в Арракисе.

Река распахнулась простором и прохладой, луч поднявшегося над далекими горами светила погладил пока еще ласковым теплом лица. Далекий правый берег прятался в утреннем тумане, но многочисленные лодки и баржи уже расползались по водной дороге по своим делам. Набережная шевелилась массой народа, стремящегося главным образом в одном направлении – к порту. В отличие от предыдущего дня наступающий обещал быть ясным и жарким. Формально девушки еще не стали настоящими скелле, но встречные уже чувствовали их природу и, несмотря на обязательную для университета униформу – ненавидимые всеми студентками длинные темные накидки поверх платья, аккуратно огибали, кося взглядами, высокомерную парочку молодых волшебниц, целеустремленно шагающую вместе с толпой.

Куратор нашлась там, где и договаривались – недалеко от центральной лестницы, широкой каменной полосой очерчивающей берег напротив самых почетных причалов. Суетливый, кипящий жизнью порт раскинулся еще дальше – там темнела сплошная масса водоплавающих посудин, зримо демонстрирующая ток жизни большого города. У протянувшихся ровной щеткой плавающих причалов напротив главной лестницы стояли лишь несколько сонных яхт да разгружался пассажирский паром, обслуживавший несколько больших островов на реке, которым не посчастливилось оказаться в стороне от моста. Девушки поздоровались с Орост. Еще довольно молодая скелле явно нервничала и едва ответила на их приветствие, постоянно осматриваясь. На широкой полосе набережной ничего особенного заметно не было. Разве что вдали виднелась парочка таких же, как и они, знакомых студенток с другого факультета в сопровождении своего куратора. Пока девушки обсуждали, каким образом те умудрились обогнать их, ведь Фар и Онора покидали интернат первыми, едва только распахнулась неширокая калитка, ведущая наружу, как рядом словно из воздуха появился молодой паренек, ловко выскочивший откуда-то из городских глубин. Протянув куратору крохотную трубочку записки, он не говоря ни слова рванул, маневрируя среди негустого потока пассажиров парома, по направлению к знакомой троице.

Орост молча прочла записку, что-то прошипела недовольно и обернулась к подругам.

– Остаетесь здесь. Ждете меня. Ни во что не вмешиваетесь, ничего не предпринимаете, кто бы вас об этом ни просил. Ясно?

– Ясно, – кивнула Онора.

– А зачем нам тогда здесь стоять? – с невинным видом поинтересовалась Фар.

– Чтобы не потерялись, – ледяным тоном ответила куратор и, ничего больше не говоря, зашагала к ближайшему проходу между парочкой богатых купеческих усадеб, высокие крыши которых украшали пестрые цветные коньки, вторящие тех же цветов флагам, развешанным по углам зданий.

– Чего делать будем? – спросила Онора Фар, рассматривающую таких же студенток в отдалении, куратор которых, в отличие от Орост, никуда не ушла, а стояла у ближайшего парапета, что-то высматривая на реке.

– Не знаю, – рассеянно ответила та, в свою очередь всматриваясь в изгиб реки, уходящей в многочисленные рукава начинающейся ниже дельты, протянувшейся до недалекого океана.

– Ух ты! Я знаю эту яхту! – воскликнула Онора, заметив появившийся оттуда длинный хищный силуэт, увенчанный неожиданно светлой, почти белой надстройкой.

– Еще бы, – согласилась Фар. – Уры.

Сказала и почувствовала легкое недовольство. Несмотря на то, что ее семья принадлежала к тем, кто участвовал в выборах монарха, то есть фактически могла бы и сама претендовать на то, чтобы ее представитель был избран, Фар всегда точно знала, что им никогда не преодолеть этот призрачный рубеж. Причиной тому была кровь. Формально равная в правах аристократия, тем не менее отчетливо делилась на белых и черных. Черными называли немногочисленных потомков древних владык Мау, сохранивших темный цвет кожи первых переселенцев с таинственной прародины. Распределение ролей между ними отчетливо иллюстрировала непреходящая мода на глубокий загар среди основной части так называемой белой аристократии.

Яхта стремительно приближалась, не обращая внимания на многочисленную мелочь, торопливо убегавшую с ее курса. Внизу раздались крики – паром, до того неспешно грузившийся на своем законном причале, отдавал концы. Не успевшие запрыгнуть пассажиры бежали вприпрыжку по лестнице, им кричали, поторапливая, матросы причальной команды.

– Чего это они засуетились? – спросила, не ожидая ответа, Онора.

– Может, все из-за них? – с сомнением проговорила Фар, разглядывая красивое судно, ходко поднимавшееся против течения.

То прошло выше, и на мгновение подумалось, что яхта Уров шла не в Арракис, но нет – резко развернувшись, она словно зависла на минуту на месте, сверкая белой надстройкой в лучах низкого солнца, и уже медленно и не спеша двинулась прямо к девушкам, точнее, причалам, раскинувшимся у их ног.

– Фар! – дернула подругу за рукав Онора. – Нам кричат.

Та повернулась. Парочка таких же, как и они, студенток, уходила с набережной. Сопровождавшая их немолодая скелле что-то выкрикнула и махнула рукой, явно призывая их присоединиться. Девушки, не сговариваясь, подняли руки в ответ, но и не подумали подчиниться. Приказ их собственного куратора был однозначен – оставаться на месте и не выполнять ничьих распоряжений. Суровые годы тренировок и ежечасной дрессуры вбили в них безусловное подчинение командам старших. Поэтому подруги и не думали двигаться с места.

Было заметно, что еще несколько групп молодых женщин, как правило, по трое, оставляли набережную. Значит, они сюда пришли не одни. Уходящих было отчетливо видно, так как людская толпа не соприкасалась с ними, неосознанно стараясь держать дистанцию до опасных скелле. Все это движение началось, как только стало ясно, что яхта Уров не минует Арракис. Неужели весь сыр-бор из-за этого? Что такого в этих Урах?

Девушки переговаривались, рассматривая приближающееся судно. Стали заметны люди на палубе и на мостике. Большей частью – команда, но высокая фигура, застывшая на носу, могла принадлежать только одному человеку – главе семьи Ур, старому Саму.

Подруги не испытывали никакого беспокойства – ласковое утро, отсутствие присмотра, осознание правоты своих действий, точнее, бездействия, и потенциально любопытное зрелище, что еще надо? Это как сходить в кино, пока твои товарищи протирают юбки на скучных лекциях, и все это на совершенно законных основаниях!

Причальная команда внизу торопливо перебежала на соседний пирс, приготовившись встречать флагманское судно одной из древнейших аристократических семей Мау. Возможно, матросы что-то знали, так как они, вопреки обыкновению, вели себя почти торжественно, замерев у причальных тумб в ожидании швартовки.

Фар недоумевала. Семья Ур исчезла из поля зрения столичного общества около восьми двадцаток назад. До Фар доходили какие-то невнятные слухи о дочери Сама, о ее исчезновении и внезапном возвращении через много лет. О распутном образе жизни, который та вела, даже позволив себе завести для развлечений личного муна – волосатого, как животное, представителя далекого горного племени. Сестры пресекали такого рода сплетни, и Фар не придавала им большого значения, тем более что такие истории были далеко не в новинку. Особенно, если дело касалось по-настоящему красивых женщин. А Ана – так звали дочь Сама – была предметом зависти многих. Фар никогда ее раньше не видела и надеялась, что она окажется на яхте. Тогда, перед исчезновением, об Урах шептались, но Фар относила те сплетни к политике, которой интересовалась мало, и, кажется, напрасно.

Яхта скучно и обыденно ошвартовалась. Сбросили сходни. Старый Сам, не покидавший своего места до тех пор, пока вся суета не закончилась, скрылся в надстройке. Было заметно, что аристократ поседел, его волосы приобрели какой-то серый, стальной оттенок, резко контрастировавший с темной кожей.

«Никакие они не черные, – подумала внезапно про себя Фар, – так, темная оливка в лучшем случае». Когда впервые за всю свою жизнь с девяти лет, с тех пор как ее забрали скелле, она отдыхала у родителей год назад, то загорела, пожалуй, даже темнее.

Мгновение спустя на палубе появился Сам в сопровождении целой процессии. Десяток личных телохранителей или охранников сбежали на пирс и прогнали с него зевак и причальную команду. Следом за ними на очищенное пространство спустился глава семейства. За ним, без сомнений, шла она – Ана. Фар, забыв про этикет, во все глаза уставилась на незнакомку, разглядывая ее.

«Пожалуй, недоброжелатели были правы – если бы рядом со мной ходила эдакая скелле, я бы тоже не вытерпела», – подумала Фар.

От стройной темнокожей красавицы с высоким непослушным узлом волос на прекрасной голове исходили волны опасности и недоступности. Фар знала, что та очень сильная и талантливая скелле, но, увидев ее вживую, буквально ощутила это. Касание сильного мага почувствовала и Онора – они вместе вздрогнули, когда темные глаза Аны впились в их лица. Впервые стало не по себе – это был взгляд человека, готового убить в любое мгновение. Точнее, даже не так – это был взгляд скелле, приготовившейся убить. Минуту они стояли ни живы, ни мертвы – противостоять опытному мастеру им было не под силу.

Ана внезапно холодно улыбнулась, ее взгляд оставил забытых на берегу студенток, и девушки выдохнули. Сами того не замечая, они не дышали все это время.

«Зачем вообще охрана при такой дочери, – подумалось Фар. – Она же способна зачистить эту лестницу от всего живого одним движением мысли».

Сошедшие на берег было двинулись вперед и вновь остановились. Разглядывая скелле, девушки поначалу не обратили внимания на идущую следом за Аной женщину с ребенком на руках. Но та сама обозначила ее важность, дождавшись замешкавшуюся служанку. Стало ясно, что последняя, вероятно, кормилица и ребенок на ее руках – ребенок Аны.

У нее есть ребенок?! От кого?! Фар была в курсе, что после возвращения пропавшей гулены ее бывший муж расстался с ней. Это как раз было понятно. Удивительно, как он вообще терпел столько лет ее отлучки. Но когда она притащила с собой свою волосатую игрушку, если это, конечно, было правдой, то тут ее, очевидно, спас только статус и личное искусство скелле. Фар не знала подробностей, но предполагала, что семье Ур, должно быть, недешево стоил этот скандальный развод. Вот так интрига! Фар была уверена, что все столичное общество озаботится в ближайшее время одним вопросом: чей это ребенок? Уж не волосатого ли муна?!

Процессия вновь остановилась. Сам и Ана, обернувшись, ждали кого-то, охрана, выстроившись на берегу, напряженно следила за зеваками, кормилица поправляла что-то в шевелящемся свертке на руках. Вдоль борта яхты проскользнула высокая фигура. Молодой, абсолютно лысый мужчина со странными чертами лица и, кажется, даже без бровей на нем, улыбаясь, легко сбежал по сходням и беззаботно подошел к заметно расслабившейся скелле. «Ага, а вот и папаша», – подумала Фар и удивленно обернулась, когда стоящая рядом Онора, о которой она почти забыла, выдохнула:

– Это он!

– Кто? – задала Фар совершенно дурацкий вопрос.

– Мун!

– Какой еще мун? – уставилась на незнакомца Фар, отлично понимая, о ком говорит ее подруга. – Мун же волосатые, как козлы.

– Это он! – каким-то задушенным шепотом повторила Онора так, что стало понятно, она знает что-то, о чем до сих пор не поделилась с подругой.

Процессия вновь двинулась, устремляясь с пирса на широкую лестницу, где ее поджидала неизвестно откуда появившаяся городская стража. Цель последней, очевидно, была не в охране прибывших, а прямо напротив – в охране окружающих не в меру любопытных жителей от могучей скелле, чье недовольство могло наделать много бед.