– На этом помосте два трона. Ты могла бы видеть меня в любой момент, когда пожелаешь.
– Предлагаешь мне корону? После того, как я пыталась тебя убить?
Он пожал плечами.
– Скорее всего я бы поступил так же.
– Сомневаюсь.
– Не для того, чтобы спасти эту разношерстную команду из изменников и фанатиков, нет. Но я понимаю твое желание быть свободной.
– И все равно пытался сделать меня рабыней.
– Я нашел усилители Морозова для тебя, Алина, чтобы мы правили как равные.
– Ты пытался забрать мою силу себе.
– После того, как ты сбежала. После того, как ты выбрала… – он замолчал и снова пожал плечами. – Со временем мы бы стали править на равных.
Я почувствовала это притяжение, тоску напуганной девочки. Даже теперь, после всего, что он сделал, мне хотелось верить Дарклингу, найти способ простить его. Мне хотелось, чтобы Николай был жив. Хотелось доверять другим гришам. Хотелось верить хоть во что-то, чтобы не идти навстречу будущему в одиночку. «Проблема вожделения в том, что оно делает нас слабыми». Прежде чем я успела обдумать свой поступок, у меня вырвался смешок.
– Мы были бы на равных до того дня, как я осмелилась бы не согласиться с тобой, до того момента, как я поставила бы под сомнение твои суждения или начала перечить приказам. Тогда ты разделался бы со мной так же, как с Женей и своей матерью, как пытался разделаться с Малом.
Дарклинг прислонился к окну, и позолоченная рама приобрела четкость.
– Думаешь, со следопытом будет как-то иначе? Или со щенком Ланцовым?
– Да, – просто ответила я.
– Потому что ты будешь сильной в этой паре?
– Потому что они лучше тебя.
– Ты могла бы сделать меня лучше.
– А ты мог бы сделать меня монстром.
– Никогда не понимал твою привязанность к отказникам. Это потому, что ты долгое время считала себя одной из них?
– Однажды я и к тебе питала привязанность. – Он резко поднял голову. Эти слова стали для него неожиданностью. Святые, до чего же приятно! – Почему ты не навещал меня? – полюбопытствовала я. – Все эти долгие месяцы?
Дарклинг молчал.
– В Малом дворце не проходило и дня, чтобы ты не приходил ко мне, – продолжила я. – Чтобы я не видела тебя в каком-то темном углу. Я думала, что схожу с ума.
– Вот и хорошо.
– По-моему, ты боишься.
– Должно быть, эта мысль очень тебя утешает.
– Я думаю, что ты боишься нашей связи. – Меня она не пугала. Больше нет. Я медленно шагнула вперед. Дарклинг напрягся, но не отпрянул.
– Я древний, Алина. Я знаю о силе то, о чем ты даже не догадываешься.
– Но дело не в силе, не так ли? – тихо произнесла я, вспоминая, как он играл со мной, когда я только прибыла во дворец – даже раньше, с первых секунд нашего знакомства. Я была одинокой девочкой, отчаянно жаждущей внимания. Должно быть, стала для него небольшим развлечением.
Сделала еще один шаг. Дарклинг замер. Теперь наши тела почти соприкасались. Я коснулась ладонью его щеки. На сей раз вспышку замешательства на его лице было невозможно не заметить. Он словно оцепенел, и только его грудь равномерно поднималась и опускалась. Затем, будто смирившись, он закрыл глаза. Между бровями пролегла морщинка.
– Это правда, – ласково сказала я. – Ты сильнее, мудрее, твой опыт бесконечен. – Затем подалась вперед и прошептала так, чтобы мои губы касались его ушной раковины: – Но я способная ученица.
Серые глаза Дарклинга распахнулись. Я успела увидеть в них кратчайшую вспышку ярости, прежде чем нарушила связь.
Меня бросило в сторону, обратно в Белый собор, а Дарклинг остался ни с чем – одно только воспоминание о свете.
Глава 4
Я резко села, втягивая влажный воздух алебастровой комнаты. Виновато осмотрелась. Не стоило этого делать. Что я выведала? Что он в Большом дворце и в отвратительно хорошем здравии? Жалкие крохи.
Но я не сожалела. Теперь я знала, что? он видел, когда посещал меня, какую информацию мог и не мог собирать при нашем контакте. Я приобрела опыт в еще одной области, которая ранее принадлежала только ему. И мне это нравилось. В Малом дворце я боялась этих видений, думала, что схожу с ума, и, что еще хуже, гадала, что они обо мне говорят. Довольно. Хватит с меня угрызений совести. Пусть почувствует, каково это, когда тебя преследуют.
Заболел правый висок. «Я нашел усилители Морозова для тебя, Алина». Ложь, замаскированная под правду. Он хотел сделать меня могущественнее, но только потому, что верил, будто сможет меня контролировать. Он до сих пор в это верит, и это пугало. Дарклинг никак не мог знать, что мы с Малом предполагаем, где начинать поиски третьего усилителя, но он не выглядел обеспокоенным. Даже не упомянул о жар-птице. Он казался уверенным, сильным, словно ему и место на том троне. «Я знаю о силе то, о чем ты даже не догадываешься». Я встряхнулась. Может, пока я и не представляю угрозы, но однажды это изменится. Нельзя позволить ему победить еще до того, как у меня появилась возможность дать полноценный отпор.
Раздался короткий стук в дверь. Пришло время. Я обулась и разгладила золотой кафтан, вызывавший чесотку. Возможно, позже я вознагражу себя тем, что засуну эту вещицу в кипящую кастрюлю.
Служба вышла тем еще представлением. Мне до сих пор было трудно призывать свет так глубоко под землей, но я окутала ослепительным сиянием стены Белого собора, используя все резервы, чтобы вызвать восторг у толпы, стонущей и покачивающейся внизу. Владим стоял слева от меня в распахнутой рубахе, выставляя на всеобщее обозрение отпечаток моей ладони на своей груди. Справа вещал Апрат и, из страха ли или с искренней верой, но делал это очень убедительно. Его голос раскатывался по главной пещере, утверждая, что наша миссия предопределена божественным провидением и что из будущих испытаний я выйду более могущественной, чем когда-либо прежде.
Я изучала его, пока он говорил. Священник выглядел бледнее, чем обычно, немного взмокшим, но не особо пристыженным. Я прикидывала, не будет ли ошибкой оставить его в живых, но пока моими действиями не управляют гнев и сила, казнь – это шаг, который я не готова обдумывать всерьез.
Воцарилась тишина. Я посмотрела на воодушевленные лица людей внизу. В их ликовании появилось что-то новое, возможно, потому, что они наконец узрели мою настоящую мощь. Или же Апрат просто хорошо справился со своей задачей. Они ждали от меня каких-нибудь слов. Мне снилась подобная ситуация. Я была актрисой в пьесе, но текста не знала.
– Я… – мой голос надломился. Прочистила горло и попробовала еще раз: – Я вернусь более сильной, чем прежде, – произнесла я образцовым голосом святой. – Вы – мои глаза. – По крайней мере, должны ими стать, чтобы следить за Апратом и беречь друг друга. – Вы – мои кулаки. Вы – мои мечи.
Толпа взорвалась радостными криками. Все как один приветствовали меня: «Санкта-Алина! Санкта-Алина! Санкта-Алина!»
– Неплохо, – прокомментировал Мал, когда я отошла вглубь балкона.
– Я почти три месяца слушала вещания Апрата. Что-то да должно было запомниться.
По моему приказу Апрат объявил, что проведет три дня в уединении, постясь и молясь за успех нашей миссии. Святые стражи последуют его примеру – закроются в архиве под строгим наблюдением солнечных солдат.
– Укрепите их веру, – сказала я Руби и остальным. Надеялась, что нам хватит трех дней, чтобы уйти как можно дальше от Белого собора. Хотя, зная Апрата, он наверняка убедит отпустить его еще до ужина.
– Я тебя знаю, – сказала Руби, хватая меня за руку, когда я повернулась, чтобы уйти. – Мы вместе служили в полку. Помнишь?
Ее глаза увлажнились, татуировка на щеке выглядела такой черной, будто проступила на поверхности ее кожи.
– Разумеется, – ласково ответила я. Мы не были подругами. В то время Руби больше интересовалась Малом, нежели религией. Я была для нее невидимкой.
Теперь она всхлипнула и поцеловала мне костяшки пальцев.
– Санкта, – горячо прошептала девушка. Каждый раз, когда я думала, что моя жизнь уже не может стать более странной, именно это и происходило.
Освободившись от Руби, я решила напоследок пообщаться с Апратом наедине.
– Вы знаете, за чем я отправляюсь, священник, и знаете, какой силой я буду обладать, когда вернусь. Ничто не должно случиться с солнечными солдатами или Максимом в мое отсутствие.
Мне не нравилось бросать тут целителя в одиночку, но я не стану приказывать ему идти с нами, ведь неизвестно, с какими опасностями нам придется столкнуться на поверхности.
– Мы не враги, Санкта-Алина, – тихо произнес Апрат. – Ты должна знать, я всегда стремился лишь к одному – увидеть тебя на равкианском престоле.
Я чуть не улыбнулась.
– Я знаю, священник. На престоле и под вашим каблуком.
Он склонил голову набок, словно задумался о чем-то. Из его глаз исчез фанатичный блеск. Взгляд у него был проницательный.
– Ты не такая, как я ожидал, – признал мужчина.
– Не такая святая, как вам бы хотелось?
– Менее святая, – не спорил он. – Но, возможно, в тебе больше от королевы. Я буду молиться за тебя, Алина Старкова.
Как ни странно, я ему поверила.
* * *
Мы с Малом встретились с остальными у колодца Четьи – природного источника на перекрестке четырех главных туннелей. Если Апрат все же решит послать за нами воинов, отсюда нас будет сложнее выследить. По крайней мере, такова была задумка, но мы не предвидели, что многие пилигримы захотят проводить нас в путь. Они последовали за гришами от их покоев и теперь толпились вокруг водоема.
Мы были в простой походной одежде, кафтаны спрятали в рюкзаки. Я сменила золотую мантию на тяжелое пальто, меховую шапку и успокаивающий вес ремня с пистолетом на бедре. Если бы не белые волосы, вряд ли бы кто-то из пилигримов меня признал.
Теперь же они тянулись, чтобы прикоснуться к моему рукаву или ладони. Некоторые вручали нам небольшие подарки, свое единственное подношение: черствые краюшки хлеба, спрятанные про запас, гладкие камешки, обрывки кружев, кристаллы соляных лилий. Бормотали молитвы за наше здоровье со слезами на глазах.
Я заметила удивление Жени, когда одна женщина накинула зеленый молитвенный платок ей на плечи.
– Не черный, – сказала она. – Тебе черный не к лицу.
В горле появился комок. Не только Апрат удерживал меня от этих людей. Я сама от них отстранилась. Их вера вызывала у меня сомнения, но в основном я боялась их надежды. Любовь и забота в этих скромных жестах были обузой, которая мне не нужна.
Я расцеловала их в щеки, пожала руки, дала клятвы, которые неизвестно, сдержу ли, а затем мы двинулись в путь. В Белый собор меня доставили на носилках. Но по крайней мере покидала я его на своих двоих.
Мал возглавил процессию. Толя и Тамара замыкали ее и следили, чтобы за нами никто не пошел.
Благодаря доступу Давида к архиву и врожденному чувству ориентации Мала, им удалось составить приблизительную карту туннельной сети. Они начали прокладывать курс к Раевости, но в их данных имелись пробелы. Как бы ни старались они учесть все, мы не знали наверняка, куда попадем.
После моего побега из Ос Альты люди Дарклинга пытались проникнуть в сеть туннелей под церквями и святилищами Равки. Когда поиски ни к чему не привели, они начали бомбежку: перекрывали выходы, пытались выкурить всех, кто искал убежища, на поверхность. Алкемы Дарклинга изобрели новые взрывчатки, которые рушили здания и запускали горючие газы под землю. Все, что требовалось, это искра одного инферна, и целые секции древней сети туннелей обрушивались. Это одна из причин, по которой Апрат настаивал, чтобы я оставалась в Белом соборе.
Ходили слухи об обвалах к западу от нас, поэтому Мал пошел на север. Не самый прямой маршрут, но мы надеялись, что он хотя бы надежен.
Было приятно идти по туннелям, наконец-то чем-то заняться после стольких недель в заключении. Мое тело ослабло, но я все равно чувствовала себя сильнее, чем в прошлые месяцы, и шла без жалоб.
Я старалась не слишком задумываться о том, что будет, если контрабандистский пункт в Раевости не активен. Как найти принца, который не хотел, чтобы его нашли, и при этом не рассекретить себя? Если Николай жив, он может искать меня или же заключить союз с кем-нибудь еще. В конце концов, откуда ему знать, что я не умерла в битве при Малом дворце?
Чем дальше мы отходили от Белого собора и его странного алебастрового сияния, тем темнее становилось в туннелях. Вскоре дорогу освещали только прыгающие отсветы фонариков. Местами проходы были настолько узкими, что нам приходилось снимать рюкзаки и протискиваться между стенами. Затем, без всякого предупреждения, мы оказались в огромной пещере, настолько просторной, что в ней можно было бы пасти лошадей.
Мал был прав: когда столько людей путешествуют вместе, они шумны и нерасторопны. Мы невыносимо медленно двигались длинной колонной, с рассредоточенными вдоль линии Зоей, Надей и Адриком; в случае обвала шквальные смогут призвать воздух и обеспечить нас под землей необходимым для спасения временем.
Давид и Женя плелись позади, но, похоже, виноват в этом был Давид. В конце концов Толя не выдержал и снял громоздкий рюкзак с узких плеч Давида.
А затем застонал.
– Да что у тебя в нем?
– Три пары носков, запасные штаны и рубашка. Фляга. Кружка и оловянная тарелка. Цилиндрическая логарифмическая линейка, хронометр, банка елового сока, моя коллекция антикоррозийных веществ…
– Ты должен был взять только самое необходимое.
Давид решительно кивнул.
– Именно.
– Пожалуйста, только не говори, что взял с собой все журналы Морозова, – взмолилась я.
– Конечно, взял!
Я закатила глаза. Там было как минимум пятнадцать книг в кожаных переплетах.
– Может, из них выйдет хорошая растопка для костра.
– Она же шутит? – обеспокоенно спросил Давид. – Я не понимаю, когда она шутит, а когда нет.
Я шутила. По большей части. Я надеялась, что записи подскажут мне путь к жар-птице и, возможно, даже то, как усилители помогут уничтожить Каньон. Но они оказались тупиком, и, честно говоря, немного меня пугали. Багра предупреждала о безумии Морозова, но все же я ожидала обнаружить некую мудрость в его работах. Вместо этого я нашла там навязчивую идею, задокументированную неразборчивыми каракулями. Похоже, у гениев не бывает нормального почерка.
В ранних журналах описывались его эксперименты: вычеркнутая формула для жидкого огня, средство предотвращения органического разложения, опыты, которые привели к созданию стали гришей, метод восстановления кислорода в крови, нескончаемый год, который Морозов провел в поисках способа изобрести небьющееся стекло. Его навыки выходили за рамки обычного фабрикатора, и он прекрасно это знал. Одним из главных принципов теории гришей был «подобное притягивает подобное», но Морозов, похоже, верил, что, если мир разобрать на одинаковые маленькие кусочки, каждый гриш сможет ими манипулировать. «Разве мы не всё суть одно?» – требовательно вопрошал он, подчеркнув слова для значимости. Он был высокомерным, дерзким – но все же здравомыслящим.
Затем начался его труд над усилителями, и даже я заметила перемены. Записи стали более неряшливыми, беспорядочными. Поля заполнились диаграммами и безумными стрелками, ссылающимися на предыдущие отрывки. Хуже всего были описания экспериментов, которые он проводил на животных, иллюстрации его вскрытий. От них у меня скручивало желудок и я начинала думать, что Морозов заслужил свое раннее мученичество. Он убивал зверей и возвращал их к жизни, порой неоднократно, углубляясь в изучение скверны, творения, превосходства жизни над смертью, и пытался придумать, как создать усилители, которые можно использовать вместе. Это запретное могущество, но я понимала его соблазн и с содроганием думала, что подобное стремление и свело его с ума.
Если им и двигала некая благородная цель, я не нашла ее отражения на страницах. Но при этом чувствовала что-то большее в его лихорадочных записях, в утверждениях, что сила повсюду и дается любому. Он жил задолго до создания Второй армии. Морозов был самым могущественным гришом в мире – и эта сила его изолировала. Я помнила слова Дарклинга: «Таких, как мы, больше нет, Алина. И никогда не будет». Возможно, Морозову хотелось верить, что если таких, как он, больше нет, то еще не все потеряно и он сможет создать гриша с величайшей силой. Или же у меня просто разыгралось воображение, под воздействием собственного одиночества и алчности со страниц журналов Морозова. То, что я знала и чего хотела, жажда поймать жар-птицу, чувство собственного отличия от остальных – все это сплелось в тугой узел, который почти невозможно распутать.
От этих мыслей меня отвлек шум бурлящей воды. Мы приближались к подземной реке. Мал замедлил шаг и поставил меня идти прямо за собой, чтобы освещать ему дорогу. И правильно, поскольку обрыв оказался поблизости – крутой и настолько неожиданный, что я врезалась Малу в спину и чуть не столкнула его за край в воду. Здесь рев стал оглушительным, река быстро неслась на неизвестной глубине, из стремнины поднимались шлейфы тумана.
Мы обвязали веревку вокруг талии Толи, и он перешел вброд, после чего закрепил ее на другой стороне, чтобы мы все могли пройти, цепляясь за трос. Вода была ледяной и доставала до самой груди, течение едва не сбивало с ног, хотя я крепко держалась за веревку. Хэршоу переходил последним. Я на секунду ужаснулась, когда он оступился и чуть не отпустил трос. Затем вынырнул, хватая ртом воздух; Накошка вся промокла и шипела от ярости. К тому времени, как Хэршоу дошел до нас, его лицо и шея были покрыты узором из крошечных царапин.
После этого все мечтали сделать привал, но Мал настоял, чтобы мы двигались дальше.
