Антония Скотт не обратила внимания ни на потасовку, чуть не разыгравшуюся у нее за спиной, ни на уход Джона и Ментора. Целиком и полностью поглощенная делом, она словно впитывает в себя каждую деталь места преступления. Ее взгляд беспрестанно скользит по кругу, останавливаясь на следующих элементах:
– Застегнутая доверху белая рубашка.
– Неестественное положение тела.
– Полное отсутствие крови на дубовом полу, на диване и на индийском, сотканном вручную ковре.
Глаза, руканаколеневдругойбокалнетэтослишком.
– Я задыхаюсь, – говорит она хриплым голосом.
Антония все еще сидит на корточках. Она закрывает глаза, пытаясь не захлебнуться, не потонуть в этом потоке информации. Старается снова вызвать в воображении M?ngata, но нет, этот образ очень далеко, по ту сторону кирпичной стены, а здесь совсем другие
[рубашка, тело, бокал на подлокотнике дивана]
образы.
Она думала, что справится и так.
Но нет.
Она не может. Детали наводняют ее, диктуют свои собственные, невыносимые условия.
В конце концов она сдается.
Еще только один раз. Последний раз.
Она протягивает руку. Словно в мольбе.
Доктор Агуадо подходит к ней сзади. В руках у нее маленькая металлическая коробочка, из которой она достает красную капсулу и кладет на ладонь Антонии.
– Принести воды?
Антония не отвечает ни слова, просто сжимает кулак и кладет капсулу в рот. Раскусывает желатиновую оболочку, высвобождая желанный горький порошок, рассасывает его под языком, чтобы химический коктейль как можно скорее впитался в слизистую и унесся в кровоток.
Она считает до десяти, вдыхая и выдыхая после каждой цифры, словно спускается по ступенькам к своей цели.
Внезапно мир вокруг замедляется и уменьшается. Электрические разряды, пробегающие по рукам, груди, лицу, постепенно затихают.
– Спасибо, – произносит она наконец. Доктору, капсуле, да и всему миру. – Спасибо.
– Значит, это вы, – говорит Агуадо. – Я очень хотела с вами познакомиться. Я много читала про вашу работу. То, что вы сделали в Валенсии…
– Да, я, – перебивает ее Антония. И это правда. Это снова она. – А вы новый судмедэксперт.
– Робредо уехал в прошлом году, не дождался вас. Теперь работает в Мурсии. А я вот думаю, кому охота ехать в Мурсию, – Агуадо протягивает Антонии папку, – когда есть возможность работать вместе с вами.
Тому, у кого есть мозги, – думает Антония. Жестом отстраняет папку. Она еще не готова. Сначала она должна посмотреть все сама.
– Ни капли крови на месте преступления, – говорит она. – За исключением бокала, конечно.
Густая жидкость уже начала застывать на стенках бокала из богемского хрусталя в руке юноши. Наполняя до краев бокал кровью, убийца по всей видимости хотел изобразить вино.
– Это кровь жертвы?
– Я провела экспертизу с использованием бромкрезола. Пока могу лишь сказать, что у крови из бокала и крови жертвы одна и та же группа – третья положительная. Когда будет готов результат анализа ДНК, узнаем наверняка.
То есть через пять дней. Когда меня здесь уже не будет.
– Что это за вещество у него на волосах? – спрашивает Антония, чуть приподнимаясь, чтобы лучше разглядеть голову жертвы.
Волосы мальчика блестят в свете ламп. У него вьющаяся шевелюра, зачесанная назад. На первый взгляд кажется, что волосы уложены гелем, но слишком уж они выглядят маслянистыми, утяжеленными. По виску стекает крошечная капля.
– Оливковое масло на девяносто девять процентов, – зачитывает доктор. – Корица и еще один компонент, который нам пока не удалось установить. Я приехала на МобЛабе, он припаркован позади дома, но мне здесь не хватает оборудования.
МобЛаб – это фургон, доверху забитый оборудованием для судмедэкспертизы. Снаружи он кажется самым обычным черным «Мерседесом-Спринтером» без окон. А внутри – словно космический корабль с кучей пробирок, реактивов и компьютеров. Но все же место в нем ограничено.
– Вы отправили образцы в отдел?
– Что-нибудь узнаем через пару часов, – говорит Агуадо.
При мысли о том, что нужно ждать деталь головоломки, Антония приходит в уныние. Вся сцена перед ними продумана до мелочей, и главное сейчас – это понять, какое послание хотел донести убийца. Антония указывает на бокал.
– Вы смотрели на кухне?
– В серванте не хватает одного такого. Марка и модель совпадают.
Убийца, используя предметы из дома, явно хотел что-то этим сказать. Единственное, что он принес с собой, это оливковое масло.
Вино и масло. Антония уже где-то читала про нечто подобное. Или слышала. Воспоминание приходит внезапно. Она видит себя ребенком. Ей семь лет, два месяца и восемь дней. Базилика Ла-Мерсе. Все одеты в черное. Пахнет хризантемами, любимыми цветами ее матери.
– Это псалом, – говорит Антония, указывая на труп. – Двадцать третий псалом. Не помню, какой стих.
Доктор Агуадо смотрит на нее в замешательстве.
– Я думала, вы помните все, что читали.
Так ведь я его не читала. А слышала на отпевании. Три десятка лет назад. А с того дня как-то не приходилось читать Библию.
– Не всегда, – отвечает Антония.
– Кажется, нашла. «Ты приготовил предо мною трапезу в виду врагов моих; умастил елеем голову мою; чаша моя преисполнена», – читает Агуадо. – Вы это имели в виду?
Антония неопределенно хмыкает. Чаша, полная крови; смазанная маслом голова. Слишком много совпадений. А в то, что это просто совпадения, она не верит.
– Я готова посмотреть вашу папку, доктор Агуадо.
За пятнадцать минут Антония прочитывает сто страниц, заполненных датами, схемами и всей той информацией, которую подготовила для нее судмедэксперт. Отличная работа, гораздо более скрупулезная и четкая, чем у ее предшественника. Антония не уверена, стоит ли говорить это судмедэксперту, ведь она должна держаться как можно более отстраненно с членами команды (директива номер 11 регламента) и не симпатизировать им (директива номер 3), чтобы отношения были как можно более профессиональными (директива номер 17). Раньше она следовала регламенту.
А сейчас нет.
– Мои поздравления, доктор, прекрасный отчет. Я очень рада, что Робредо уехал в Мурсию, мы от этого только выиграли.
Агуадо отворачивается (слишком поздно), чтобы Антония не увидела ее покрасневших щек.
Антония, в свою очередь, вновь концентрируется на страницах отчета. Самое тяжелое для нее – это обнаружить фотографию мальчика на пляже. Антония знает, что нельзя воспринимать жертв преступлений как людей. Благодаря тренировкам она сумела выстроить эмоциональный барьер, превращающий их в простые факты, в части иероглифа, который нужно разгадать. Раньше у нее это получалось, хоть и с трудом.
А сейчас нет.
Все изменилось после того, что случилось с Маркосом. Того, что случилось с ним из-за меня. Все, что с нами случилось, – это из-за меня.
Неожиданно для себя Антония дает обещание мальчику с фотографии. Обещание, которое выполнить не сможет, потому что оно идет вразрез с обещанием, данным Маркосу. И данным себе самой. И противоречащим, в свою очередь, ожиданиям бабушки Скотт.
Я найду того, кто это сделал, говорит она мальчику с фотографии.
Как только эти слова звучат у нее в голове, она тут же раскаивается. Но и взять их обратно она уже не может. В этом-то и беда, когда даешь обещания мертвым.
Если не сдержишь слово, просить прощения потом будет еще сложнее.
11
Объяснение
Ментор доходит до летней столовой и садится на дизайнерский стул. Стиль Ле Корбюзье или нечто в этом роде. Дорого и неудобно, заключает Джон, когда усаживается сам и понимает, что спинка не рассчитана на людей с его габаритами. Если, конечно, стул не задумывался как пыточный.
На столе лежит забытый доктором Агуадо «Мальборо Лайт». Предупреждающая фотография, напечатанная на пачке, изображает детский гроб.
От такого страшного совпадения у Джона сжимается сердце, и он тут же отводит взгляд.
Ментор, будучи не таким чувствительным, тянется к пачке и предлагает сигарету инспектору, который в ответ лишь качает головой. Тогда Ментор закуривает сам, делает три затяжки, кашляет как безумный и тушит свою сигарету о стеклянную поверхность стола – влажную от брызг садового опрыскивателя.
– Вы не боитесь повредить следы преступления?
– Было бы что повреждать. Агуадо трудится тут уже двадцать шесть часов кряду, она уже осмотрела весь дом и сняла все отпечатки.
Джон аж присвистывает от восхищения. Ей ведь надо было разметить пространство, отделив друг от друга каждый квадратный метр, сделать фотографии, заняться поиском улик. А в таком огромном доме это задача для четверых, а то и для пятерых.
– Да она просто машина.
– Доктор Агуадо лучшая во всей Испании. К счастью для меня и к несчастью для нее, нам выпало работать вместе.
– Вы что-нибудь выяснили?
– Ждем результатов анализов, чтобы исключить родственников и прислугу. Я ни на что не рассчитываю. Есть, конечно, волосы, волокна, но черт его знает. От них ведь никогда нет толку. Разве что в сериалах.
Джон прекрасно это знает. В сериалах работу экспертов изображают настолько фантастической, что полицейские иногда и сами попадают в эту ловушку и, как и зрители, начинают верить во всякие чудеса.
Ментор вновь принимается давить уже потухшую сигарету об стол и отодвигает от себя пачку.
– Я бросил несколько месяцев назад. Время от времени напоминаю себе почему.
– Лучше чуть-чуть пострадать, чтобы избавить себя от больших страданий.
– Именно так. Почему вы стали полицейским, инспектор Гутьеррес?
Джон корчит недовольную гримасу.
– Вообще-то я пришел сюда не говорить, а слушать.
– Сделайте одолжение, инспектор.
Пауза. Джон не знает, какую версию ответа выбрать. Официальную, версию для друзей, версию для себя самого или правдивую. И то ли из-за усталости, то ли из-за эмоций, но в конце концов он останавливается на последней.
– Чтобы меня не трогали, – признается он.
Теперь уже Ментор делает удивленное лицо от такой честности.
– Ладно вам…
– Знаю, знаю. Типа, как же так, вы, такой большой и сильный, и прочая хрень. Не доставайте меня своим гребаным психоанализом. Отец нас бросил, я живу с матерью, трахаюсь с мужиками. Знаю я все эти штучки и банальные объяснения. Но дело в том, что… я просто боюсь. Я всегда боялся.
– Боялись чего?
– Да всего. Когда был подростком, боялся, что на меня нападут. Что буду возвращаться из школы, а меня пырнут ножом. Боялся несчастных случаев, заразиться СПИДом и еще фиг знает чего. Работа в полиции мне помогает. Когда ты во всем этом варишься, когда видишь несчастья других, у тебя как будто появляется волшебный щит. Как будто к тебе это все не относится.
– Решили чуть-чуть пострадать, чтобы избавить себя от больших страданий, – говорит Ментор.
– Именно так.
– Но сегодня ваш щит вам не помог?
Джон не отвечает. Зачем произносить вслух и так очевидные вещи.
Оба ненадолго замолкают, собираясь с мыслями. Ментор чуть привстает со стула, пытаясь дотянуться кончиками пальцев до пачки сигарет, которую сам же до этого с усердием от себя отодвигал. Пламя зажигалки на пару секунд выхватывает его лицо из ночной темноты. На этот раз он уже не делает поспешных затяжек, а выдыхает клубы дыма медленно и с удовольствием.
– Идея возникла пять лет назад, в Брюсселе. В институте Фишера. Знаете такой?
– Не имею чести.
