Баккат сжалился над ним:
– Я дал ей имя Веланга, потому что ее волосы похожи на солнечный свет.
– Я не это хотел узнать.
– Думаю, Веланга будет идти рядом с ним долго-долго. Может быть, всю жизнь. Ты это имел в виду?
– Да, Баккат, именно это.
С возвышения погрузочной площадки Том проводил взглядом бушмена, выбежавшего за ворота и повернувшего к горам. Том гадал, когда маленький человек в последний раз отдыхал или спал, но вопрос не имел смысла. Баккат мог держаться столько времени, сколько требовал от него долг.
– Том!
Он услышал голос жены и, обернувшись, увидел, что она спешит к нему со стороны кухни. К своему удивлению, он обнаружил, что она надела бриджи, верховые сапоги и широкополую соломенную шляпу, подвязав ее под подбородком широкой красной лентой.
– Зачем приходил Баккат?
– Он нашел Джима.
– А девушку?
– Да, и девушку, – неохотно кивнул Том. – Ее тоже.
– Тогда почему мы до сих пор не выехали? – требовательно спросила Сара.
– Мы? – переспросил Том. – Мы никуда не едем. Но я буду готов к отъезду через несколько часов.
Сара уперлась в бока сжатыми кулаками. Том знал, что это первые признаки близкого извержения вулкана.
– Томас Кортни! – ледяным тоном заговорила Сара, а в ее глазах вспыхнул воинственный огонь. – Джеймс – мой сын! Мое единственное дитя! Неужели ты мог хоть на мгновение подумать, что я буду сидеть здесь, в своей кухне, в то время как ты поскачешь прощаться с ним, и, может быть, навсегда?
– Я передам ему твою материнскую любовь, – предложил Том. – А когда вернусь, подробно опишу тебе ту девушку.
Он пытался еще немного спорить. Но когда выехал из ворот Хай-Уилда, Сара скакала рядом с ним. Она вздернула голову и изо всех сил старалась сдержать победоносную улыбку. Покосившись на мужа, она ласково сказала:
– Том Кортни, ты до сих пор самый красивый из всех мужчин, каких только я видела, если не считать тех минут, когда ты дуешься.
– Я не дуюсь. Я никогда не дуюсь, – с надутым видом возразил Том.
– Давай наперегонки до брода, – предложила Сара. – Победитель заслужит поцелуй.
Она подстегнула свою кобылу и рванулась вперед. Том попытался сдержать своего жеребца, но тот горел желанием помчаться вслед.
– Ладно, черт с тобой!
Том пустил коня вперед. Но он дал кобыле слишком большую фору, а Сара являлась отличной наездницей.
Она ждала его у брода с разгоревшимися щеками и сверкающими глазами.
– Где мой поцелуй? – спросила она.
Том наклонился в седле, чтобы по-медвежьи обнять ее.
– Это только первый взнос, – пообещал он, отпуская жену. – Полностью рассчитаюсь ночью.
Джим обладал отличным чувством направления, но Баккат знал, что он все же может ошибиться. Он помнил, как однажды Джим ускользнул из лагеря жарким полуднем, когда все остальные спали. Джим заметил на горизонте маленькое стадо сернобыков, а поскольку у них кончалось мясо, погнался за ними. Три дня спустя Баккат отыскал его в горах; Джим бродил кругами, ведя за собой охромевшую лошадь, и умирал от жажды.
Джим не желал вспоминать о том случае и, прежде чем они расстались в Маджубе, внимательно выслушал наставления Бакката: бушмен объяснил, как лучше всего пройти через горы, следуя хорошо заметным звериным тропам, по которым веками брели слоны и стада канн.
Одна из этих троп приведет Джима к броду на реке Гариеп, туда, где река выходила на равнину у границы колонии и начинались джунгли. С того места холм Голова Бабуина отчетливо вырисовывался на восточном горизонте. Баккат знал, что Джим точно станет следовать его указаниям, поэтому ясно представлял, где Джим может находиться сейчас и где его можно перехватить.
Баккат срезал путь через предгорья и, углубившись далеко на север, повернул к главному хребту и поднялся между высокими скалами янтарного цвета в горные долины. На пятый день после ухода из Хай-Уилда он вышел на след. С двумя подкованными лошадьми и шестью тяжело нагруженными мулами отряд оставлял за собой настоящую широкую дорогу. Еще до полудня бушмен догнал его. Но он не стал сразу показываться на глаза, а вместо этого обогнал их и ждал у звериной тропы, по которой отряд должен был пройти.
Баккат видел, что Джим ехал впереди. Когда Друмфайр поравнялся с тем местом, где он прятался, Баккат выскочил из-за валуна, как джинн из лампы, и пронзительно крикнул:
– Нашел тебя, Сомоя!
Друмфайр так испугался, что шарахнулся в сторону. Джим, тоже захваченный врасплох, упал на шею коня, а Баккат захохотал над собственной шуткой.
Джим моментально восстановил равновесие и поскакал за Баккатом, удиравшим по звериной тропе и продолжавшим хохотать. Джим сорвал с себя шляпу и, наклонившись в седле, хлопнул ею бушмена по голове и плечам:
– Ты просто ужасный маленький человек! Ты такой маленький, такой крошечный, что я тебя и не заметил!
Эти оскорбления вызвали у Бакката такой приступ веселья, что он упал и стал кататься по земле.
Когда Баккат наконец смог встать, Джим внимательно осмотрел его, пока они приветствовали друг друга уже немного более официально. Ему стало ясно, насколько измотан бушмен. Хотя его племя славилось выносливостью и силой духа, за последнюю неделю Баккату пришлось пробежать более сотни лиг по горам, и он не давал себе времени ни поесть, ни как следует напиться, ни выспаться. Его кожа из золотистой и блестящей превратилась в серую и пыльную, словно пепел последнего ночного костра. Голова походила на череп, а скулы просто выпирали из-под кожи; глаза глубоко провалились. Бушменам ягодицы служили так же, как горб верблюду: когда бушмен хорошо питался и отдыхал, они становились царственными и покачивались независимо друг от друга на ходу. Но зад Бакката исчез в складках обвисшей кожи. Ноги и руки стали тонкими, как лапки богомола.
– Зама! – крикнул Джим, когда на тропе появились мулы. – Распакуй один тюк с чаггой!
Когда Баккат начал доклад, Джим остановил его.
– Сначала поешь и напейся, – приказал он. – Потом – спать. Поговорить мы можем и потом.
Зама снял с мула один из кожаных мешков, набитых чаггой – продуктом из мяса антилопы: соленые полоски мяса наполовину высушивали на солнце, а потом упаковывали в мешок так плотно, что ни воздух, ни мухи не могли до них добраться. Видимо, первые путешественники по Африке заимствовали эту идею у индейцев Северной Америки, делавших пеммикан. Подготовленное таким образом мясо не портилось и могло храниться бесконечно долго. В нем сохранялась влага, и, хотя на вкус оно было странным и слегка с душком, соль маскировала признаки порчи. И оно всегда было готово к употреблению.
Усевшись в тени у ручейка, Баккат принялся за еду; перед ним лежала целая гора черной чагги. Луиза, искупавшись в одной из заводей выше по течению, вернулась и села рядом с Джимом; они стали наблюдать за Баккатом.
Через некоторое время Луиза спросила:
– Сколько еще он может съесть?
– Да он еще только входит во вкус, – ответил Джим.
Намного позже Луиза пробормотала:
– Ты посмотри на его живот! Он начинает раздуваться.
Баккат встал и, подойдя к воде, опустился на колени.
– Наконец-то наелся! – решила Луиза. – Я думала, он будет есть, пока не лопнет.
– Нет, – покачал головой Джим. – Ему просто нужно освободить место для следующей порции, вода поможет.
Баккат вернулся от ручья с мокрым подбородком и напал на очередную гору чагги с неослабевающим аппетитом.
Луиза хлопнула в ладоши и засмеялась от изумления:
– Он же такой маленький, это просто невозможно! Он что, и не намерен останавливаться?
Но Баккат наконец остановился. С видимым усилием он проглотил последний кусок. Потом сел, скрестив ноги, стеклянными глазами посмотрел вокруг и громко икнул.
– Вид у него такой, словно он на восьмом месяце беременности. – Джим показал на вздувшийся живот бушмена.
Луиза покраснела, услышав столь неуместное сравнение, но не смогла сдержать улыбку. Описание оказалось и правда слишком точным. Баккат улыбнулся ей в ответ, потом свалился набок, свернулся калачиком и захрапел.
Утром его щеки чудесным образом округлились, а зад, хотя и не вернул еще прежнего великолепия, все же отчетливо вырисовывался под юбкой. Он с прежним удовольствием набросился на завтрак, а затем наконец, набравшись сил, приготовился представить Джиму полный отчет.
Джим слушал его в основном молча. Когда Баккат сообщил о том, как обнаружил преследование Ксиа, и сказал, что тот уже наверняка ведет Кейзера в Маджубу, а оттуда они пойдут по их следам, Джим явно встревожился. Но потом Баккат передал ему нежный привет от отца и сообщение о поддержке. Темные тучи, окружившие Джима, развеялись, лицо озарилось привычной улыбкой. Когда Баккат договорил, оба какое-то время сидели молча. Потом Джим встал и отправился к заводи.
Он сел на ствол упавшего дерева и погрузился в тяжелые размышления. Отломив кусок гнилой коры, он увидел под ней белых личинок и стряхнул их в воду. Тут же к поверхности воды поднялась большая желтая рыба и проглотила их.
Наконец Джим вернулся туда, где его терпеливо ждал Баккат, и присел на корточки лицом к бушмену.
– Мы не можем идти к реке Гариеп, если за нами гонится Кейзер. Мы приведем его прямиком к моему отцу и фургонам.
Баккат кивнул.
– Мы должны увести его в сторону, сбить со следа, – добавил Джим.
– Ты обладаешь мудростью и пониманием, не свойственными твоим годам, Сомоя.
Джим уловил сарказм в голосе бушмена. И мягко ткнул Бакката в плечо:
– Тогда скажи мне, принц клана Хорька племени сан, что нам делать?
Баккат повел их широким извилистым кругом, прочь от реки Гариеп, а потом обратно той же дорогой, какой они пришли сюда, по тем же тропам и тем же долинам, пока они не вернулись к Маджубе. Но остановились они в половине лиги от хижины, разбив лагерь на восточной стороне водораздела. Они не разжигали огня, ели все холодным и легли спать, завернувшись в накидки из шкур шакалов. В течение того дня мужчины по очереди поднимались повыше с подзорной трубой Джима и наблюдали за Маджубой, чтобы сразу увидеть, когда туда явятся Ксиа, Кейзер и солдаты.
– Им не сравняться со мной в скорости здесь, в горах! – хвастал Баккат. – Они придут не раньше чем послезавтра. Но до тех пор мы должны хорошо прятаться, потому что у Ксиа глаза стервятника и чутье гиены.
Джим и Баккат соорудили у гребня укрытие из сухих веток кустарника и травы. Баккат внимательно осмотрел его с разных сторон, убеждаясь, что укрытие невидимо. Оставшись доволен, он предупредил Джима и Заму, что нельзя пользоваться подзорной трубой, когда солнце стоит под таким углом, потому что лучи могут отражаться в стеклах.
Джим взял на себя первую вахту.
Устроившись поудобнее, он погрузился в мечтательные раздумья. Он думал об обещании отца доставить фургоны с провизией и снаряжением. С такой помощью его фантазии о путешествии на край этой огромной земли могли стать реальностью. Джим думал о приключениях, ожидавших его и Луизу, и о чудесах, которые они могут обнаружить в неизведанной дали. Он помнил легенды о речных берегах, усыпанных золотыми слитками, об огромных стадах слонов, о пустынях, вымощенных сверкающими алмазами…
Внезапно его вернул к реальности шум скатившегося со склона камня за его спиной. Джим машинально потянулся к пистолету за поясом. Но он не мог рисковать, стрелять было нельзя. Баккат уже выбранил его за выстрел из мушкета, которым он свалил антилопу, ведь именно этот звук привел к ним Ксиа.
– Ксиа никогда бы не распутал мой след, если бы ты сам его не направил, Сомоя. Твой выстрел нас выдал.
– Прости меня, Баккат, – иронично извинялся Джим. – К тому же я знаю, что ты просто ненавидишь вкус чагги из мяса антилопы. Куда лучше, если бы мы просто померли с голоду.
Но теперь Джим отвел руку от пистолета и потянулся к рукоятке ножа. Его лезвие было длинным и острым, и Джим держал его так, чтобы в любой момент нанести удар, но тут он услышал шепот Луизы за стеной укрытия:
– Джим?
Тревога Джима тут же сменилась радостью, лишь стоило ему услышать ее голос.
– Забирайся сюда побыстрее, Ёжик! Не высовывайся!
Луиза проползла через низкий вход. Внутри едва хватало места для них обоих. Они сидели рядом, всего в нескольких дюймах друг от друга. Наступило неловкое молчание. Нарушил его Джим:
– Там все в порядке?
– Да, все спят. – Луиза не смотрела на него, но невозможно было не ощущать его присутствия.
Джим находился так близко, и от него пахло потом, кожей, лошадьми… Он был таким сильным и мужественным, что Луиза смущалась и волновалась.
Темные воспоминания смешивались с новыми чувствами, противоречившими мраку, и Луиза постаралась отодвинуться как можно дальше от Джима. Он мгновенно сделал то же самое.
– Тесновато здесь, – сказал он. – Баккат построил все под свои размеры.
– Я не собиралась… – начала она.
– Я понимаю, Ёжик, – перебил ее Джим. – Ты уже объясняла.
Она покосилась на него краем глаза, но с облегчением увидела, что он искренне улыбается. За последнее время она поняла, что «Ёжик» – это не упрек или оскорбление, а просто дружеское поддразнивание.
– Ты как-то говорил, что хотел бы держать одного дома.
– Что? – Джим явно ее не понял.
– Ежика. Так почему бы тебе не поймать его?
– Не так-то это легко. Я не встречал их в Африке, – усмехнулся Джим. – Только видел в книгах. Ты для меня первый живой ежик. Ты ведь не против, что я тебя так называю?
Луиза немножко подумала и поняла, что теперь Джим даже не поддразнивает ее, а использует это слово как ласковое обращение.
– Сначала возражала, но теперь привыкла, – сказала она. И тихо добавила: – Позволь тебе сказать, что ежики – очень милые маленькие существа. Нет, я не слишком возражаю.
Они снова замолчали, но теперь в их молчании не ощущалось напряжения и неловкости. Через какое-то время Луиза проделала для себя дырку в передней травяной стенке укрытия. Джим дал ей подзорную трубу и показал, как ее настраивать.
– Ты мне говорила, что ты сирота. Расскажи о своих родителях, – попросил он.
Вопрос изумил Луизу, она вспыхнула. Он не имел права спрашивать об этом. Она сосредоточенно смотрела в подзорную трубу, ничего не говоря. Потом ее гнев утих. Она поняла, что ей самой необходимо поговорить о своей потере. До сих пор она не могла этого сделать, даже с Элизой, пока еще доверяла этой немолодой женщине.
