Зоя, взглянув на отца, поняла, что сделала первый шаг, после которого нельзя не сделать и второй. Кто сказал «а», должен сказать и «б». И, вероятно, даже и «в», и «г», и «д».
Она и сказала.
После короткой паузы Зоя произнесла:
– Папа, никакой карьеры не будет. И диссертации тоже не будет, ни кандидатской, ни тем более докторской. И учебы в меде не будет. Потому что я для медицины не создана. Это не твоя вина, но и не моя тоже. Я в ближайшие дни подам на отчисление. Я не хочу становиться врачом и не стану им. Пожалуйста, извини.
Она ведь в самом деле сказала это – наконец сказала!
То, чего она так боялась все эти дни, недели, месяцы, да что там, годы, было облечено в слова, обращенные к отцу.
Этой напряженной июльской ночью. Не самое подходящее время, но лучше поздно, чем никогда.
Даже в половине четвертого утра.
Отец, явно потрясенный ее словами, с дрожащими руками, стоял и смотрел на Зою. Девушка подошла к нему, желая обнять его, но профессор, резко отшатнувшись и так ничего и не ответив, прошел в свою комнату и закрыл дверь.
На этот раз без гулкого хлопка, отчего было еще страшнее.
Зоя услышала поворот ключа в замке – отец никогда не запирал дверь. Никогда – до этого самого раза.
Павлик же, придя в себя, посыпал словами.
– Рыбка моя, не волнуйся, это пройдет. Это у тебя наваждение, мой троюродный братец умеет вскружить голову. Ну да, смазливый, ладный парниша, у которого к тому же язык отлично подвешен, с определенным романтическим шармом, но не пара он тебе, не пара! Ясно, что ты в него влюбилась, но это ненадолго. В него все влюбляются, но в итоге, убеждаясь, какой он мерзавец, так же быстро теряют к нему интерес. Я тебя не осуждаю за то, что ты влюбилась. К тому же он весьма опытен в общении с женским полом. Ну, и как я тебе уже говорил, не только и женским. Он у нас мальчик не промах, никогда своего не упустит. Я в этом плане с ним соперничать не могу, он наверняка пленил тебя своим сексуальным, так сказать, багажом, но это ведь все наносное. Тебе нужен человек, который тебя любит и всегда будет с тобой, на которого ты сможешь положиться.
Не в состоянии выносить этот водопад высокопарных, лживых фраз, Зоя взглянула на Павлика.
– То есть, хочешь сказать, такого, как ты?
Молодой человек, не расслышав сарказма в ее словах, горячо подтвердил:
– Да, именно так и есть, рыбка моя! И пусть я не такой красавец, природа не особо одарила, и в плане интимных отношений я, признаюсь, не такой ушлый, как мой троюродный братец, но дело ведь не в этом!
Зоя, пристально глядя на Павлика, который говорил все быстрее, покрываясь багровыми пятнами, испытала к нему то чувство, которое женщина к мужчине испытывать никогда не должна.
Чувство жалости. Причем жалости, обильно приправленной презрением. И от этого она ощутила себя еще более виноватой.
Зоя тихо произнесла:
– Да, ты прав, дело не в этом. А в том, что я тебя не люблю, я люблю твоего троюродного брата. И изменить тут уже ничего нельзя.
И, помолчав, добавила, словно подводя итог:
– Да, нельзя.
Павлик судорожно зарыдал, и Зоя долго еще отпаивала его на кухне чаем. Он все говорил, говорил и говорил, пытаясь все изменить, но Зоя даже не слушала его, только механически совершала те или иные действия: ставила чайник, подавала сахар, пододвигала вазочку с печеньем.
В мыслях же она была далеко – хотя, если уж на то пошло, не так уж чтобы очень. Она снова и снова переживала волшебные часы на набережной с Антоном.
Но все завершалось одинаково: шарик улетал в небо, мороженое кровавой кляксой расплывалось на асфальте, а река продолжала дальше нести свои волны.
Река, в которую нырнула, но так и не вынырнула мама.
– Рыбка моя, ты должна понять, что все, что я делаю, это только для тебя! Ну да, я сказал и сделал вещи, которые при обычных обстоятельствах были бы не в порядке, но обстоятельства же совсем не самые обычные! Рыбка моя, речь идет о нашей с тобой совместной жизни…
Заметив, что за окном уже начинает светать и короткая летняя тьма уступает место серо-сизому утру, Зоя, зевнув, поняла, что не спала уже почти сутки.
Сутки, за которые ее жизнь переменилась радикальным образом.
Самым радикальным.
– Рыбка моя, давай сходим с тобой в кино, там новый отечественный блокбастер вышел. Ну, или на любовную комедию, если хочешь. Или и на то и на другое. Ну, скажи же что-нибудь, рыбка моя…
Зоя взглянула на сморщенную физиономию Павлика. Нет, человек он неплохой, вероятно, даже хороший. И его жене с ним очень повезет – только вот она сама не намеревалась становиться таковой.
Еще бы, будущий профессор, доктор медицинских наук, быть может, академик, заведующий кафедрой, декан или даже ректор.
Или важная шишка в областном министерстве здравоохранения. Или даже в столичном.
Может, вообще министр здравоохранения!
Не суждено ей сделаться мадам министершей, не суждено. Но по этому поводу Зоя не испытывала ни малейшего разочарования.
Она любила не Павлика, а Антона: все было так просто.
Очень просто.
Может, даже слишком просто?
Конечно, она разбила сердце Павлика – или не сердце, а честолюбивые планы.
Ничего, веничком сметет осколки в совок, разложит в нужном порядке и склеит «Моментом». И жизнь заблистает новыми красками – только уже без нее.
Да, Зое было жаль Павлика, и поступила она с ним некрасиво, но разве она могла что-то поделать? Да и девушкой Павлика она никогда не была, и он это прекрасно знал.
Она нашла свою любовь, и Павлик сделает то же самое.
Или нет?
Молодой же человек не унимался:
– Ну, рыбка моя, скажи же, прошу тебя, что-нибудь! Не молчи! Не может же быть, что ты ничего не хочешь мне сказать!
Зоя поняла, что спрашивать у Павлика номер мобильного Антона было бы верхом цинизма. Ничего, узнает как-нибудь иначе.
Да и Антон в курсе, где она живет. А ей известна его фамилия: Кравцов. Город у них не такой уж и большой, хоть и областной центр: отыщет.
– Ну, рыбка, неужели ты ничего не желаешь мне сказать?
В глазах Павлика светилась надежда, и Зоя, вздохнув, глотнула из чашки остывшего несладкого чая. За окном уже окончательно рассвело. Начинался новый день.
Первый день ее новой жизни.
– Не называй меня больше «рыбка моя», хорошо?
Антон сам нашел ее – Зоя как раз возилась на кухне, по-прежнему не чувствуя усталости: Павлика она в итоге выпроводила, заверив его, что они останутся друзьями, – и самое смешное, что они и были друзьями, ничего более!
Отец, выйдя из своей комнаты, даже не пожелал ей доброго утра, решив, вероятно, игнорировать дочь-предательницу.
Интересно, что ранило его больше: ее расставание с Павликом или то, что она отказалась посвящать себя медицинской стезе?
Сама же Зоя вела себя как ни в чем не бывало: мило приветствовала отца, сказала ему, что приготовила сырники с большим количеством специй (отец так любил, жалуясь, что иначе ничего не чувствует и словно картон жует), и оставила его одного на кухне готовить себе кофе (делал он это всегда сам). Уже из коридора увидела, как отец, поколебавшись, все же взял один сырник, а потом и второй.
У девушки отлегло от сердца. Ну да, папа будет сердиться и пенять ей, вероятно, до конца жизни. Ну ничего, в итоге ему придется смириться с тем, что медиком она не станет. Не она первая из медицинской династии, кто решил идти своим путем, не она последняя.
А вот как быть с Антоном?
Едва она о нем подумала, как в дверь постучали. Вот именно, не позвонили, а постучали. Зоя, сразу сообразив, кто это, осторожно, стараясь не шуметь, отомкнула дверь и увидела на пороге улыбающегося очаровательного шаромыжника.
Ее очаровательного шаромыжника.
– Доброе утро, – прошептала она, – мне нужно полчаса, подождешь на улице? Извини, пустить к себе не могу, у нас тут несколько напряженная обстановка…
Но тут за ее спиной возник отец, жующий сырник. Узрев молодого человека и едва не поперхнувшись, Игорь Борисович заявил:
– Полагаю, вы и есть этот самый… Артем!
– Антон, папа, – произнесла как можно нейтральнее Зоя, отмечая, как обычно самоуверенный молодой человек растерялся. – Антон Кравцов.
Отец, мрачно дожевывая сырник, смотрел на стоящего на пороге Антона, а потом произнес:
– И вы у меня сдавали экзамен, и я даже поставил вам «тройку»? По хирургии?
Антон кивнул и сказал:
– Да, шесть лет назад…
Шесть лет назад – тем летом, когда мама нырнула и не вынырнула.
Профессор, продолжая сосредоточенно жевать, произнес:
– Ну-с, если уж заявились, то проходите.
Радуясь предложению отца, Зоя пропустила молодого человека в коридор и сказала:
– Есть сырники, правда со специями, как папа любит, могу предложить чай. А папа готовит потрясающий кофе. Вот, кухня у нас здесь…
Но отец, кивая в сторону своего кабинета, заявил:
– Шесть лет, конечно, срок большой, но если я поставил вам «тройку», то, стало быть, вы что-то знали. Так что проверим ваши остаточные знания, Артем…
Зоя шокированно заявила:
– Папа, ты не можешь устраивать Антону спонтанный экзамен по хирургии! Ты же сам понимаешь, что он не в состоянии сдать его и…
Очаровательный шаромыжник, мягко усмехнувшись, подошел к Зое, поцеловал ее на глазах отца в щеку и ответил:
– Думаю, Игорь Борисович имеет полное право устроить избраннику своей любимой дочери самый строгий экзамен.
И шепнул на ухо:
– Доверься мне, я с этим справлюсь. Я и не из таких ситуаций выкручивался.
И снова поцеловал ее.
– Ну-с, прежде чем вы облобызаете мою, как вы верно заметили, любимую дочку в третий раз, прошу пройти со мной в кабинет. Экзамен, обещаю, будет не такой уж и строгий, я же не зверь, в конце концов!
Тон, которым отец произнес это, не предвещал ничего хорошего.
Зоя взволнованно затараторила:
– Может, вам все же кофе сделать? Или хотя бы чаю? Или сырники принести?
Отец, закрывая за собой дверь кабинета, произнес:
– Ничего не надо. Как и жизненно важную процедуру колоноскопии, этот экзамен мы произведем натощак. Хотя можешь держать наготове валерьянку.
Это он так шутил.
– И не думай подслушивать под дверью, дочка!
Беседовали они больше часа, и все это время Зоя, придерживаясь указаний отца, не рискнула подслушать под дверью, сидела на кухне и в волнении слопала все приготовленные ею пикантные отцовские сырники: все оставшиеся девять штук.
Господи, ну почему так долго? То, что не было слышно ни криков, ни ругани, ни грохота сдвигаемой во время драки мебели, было безусловно хорошим знаком.
Но от тишины в кабинете отца мурашки шли по коже – от гробовой тишины.
Зоя снова вспомнила маму.
Набравшись смелости, она все же приблизилась к двери рабочего кабинета отца – и в этот момент она распахнулась, и на пороге появился Игорь Борисович.
– Так-так, дочка, – протянул он, хмурясь, – я же сказал тебе, подслушивать под дверью плохо.
И добавил:
– Ну что, валерьянка под рукой?
