– Ни при чем, просто любопытно.
– Ну… объективно говоря… он ничего. – Я пытаюсь отвертеться, намеренно не думая о его предплечьях или росте – вместо этого вспоминаю, как ему приходится наклонять шею, чтобы посмотреть на меня сверху вниз. Смогла бы я терпеть такое пять дней в неделю?
Амина отпивает немного розе, и ее губы изгибаются в едва заметной улыбке.
– Вот только не надо, – говорю я ей.
– Я ничего не сказала.
Инструктор проходит мимо нашего ряда и восторгается картиной Амины.
– Как всегда, отличная работа, Амина, – говорит она, а затем поворачивается к моему шедевру, и улыбка становится натянутей. – Уже почти. Вы двигаетесь в правильном направлении.
Амина сияет. Я закатываю глаза.
– Вот что для меня самое странное в этой ситуации, – говорит Амина. – Ты уверена, что сможешь говорить о своих бывших по радио? Вынести все свое грязное белье в прямой эфир?
Я задумываюсь над этим.
– Видимо, придется. Но мое белье не такое уж грязное, правда? После Трента у меня не было серьезных отношений.
Трент: разработчик с добрыми глазами и преждевременной сединой, с которым я встречалась три месяца в начале прошлого года. Он регулярно делал взносы во время кампаний, поэтому я свайпнула его вправо. На первом же свидании он рассказал мне, как сильно хочет завести семью. Мы вместе проводили каждые выходные, и я быстро к нему привязалась. Мы бродили по фермерским рынкам и паркам, ходили на серьезные пьесы. Мне нравилось, как он обнимал меня в постели, зарывался лицом в затылок и говорил, как сильно ему нравится просыпаться рядом со мной. Я решила, что за «нравится» последует «люблю», но когда однажды в воскресенье по пути на бранч с моей мамой я выпалила признание, он чуть не уехал в кювет.
– Не знаю, готов ли я к такому, – сказал он.
В тот момент мы слушали «Стой-стой… не подсказывай!» и соревновались между собой: зарабатывали очки, когда угадывали ответы прежде, чем это сделают участники. Я тут же выключила радио, не желая, чтобы этот опыт навсегда испортил для меня шоу.
Он настаивал на том, что мы все еще можем хорошо проводить время. И что вовсе не странно, что я люблю его, а он меня – нет. Но он порвал со мной в тот же вечер после самого неловкого ужина в моей жизни.
Я всегда была твердо настроена против бранчей, и Трент лишь укрепил эту позицию.
Люди говорят, что хотят чего-то серьезного, но как только все движется в этом направлении, они удирают прочь. Они либо лгут, либо понимают, что не хотят чего-либо серьезного со мной. Этим и объясняется мой перерыв. Но он не мешает мне мечтать о том, что когда-нибудь я выйду замуж. Просто «когда-нибудь» кажется куда более далекой перспективой, когда тебе двадцать четыре, чем когда тебе двадцать девять.
– Я уже предлагала клонировать Ти Джея, – пожимает плечами Амина. – Не моя вина, что технологии развиваются так медленно.
– А ты действительно очень щедрая. – Я подкрашиваю свое дерево красным. Ой, теперь оно выглядит смертельно раненным. Если я повешу это в своем доме, меня замучают кошмары. – Честно говоря, куда большее опасение, чем Доминик или содержание передачи, у меня вызывает мой голос.
– Шай, – мягко говорит Амина, потому что знает, как сильно я стесняюсь. Бывали случаи, когда я умоляла ее делать за меня важные телефонные звонки.
– Ну правда, Амина. Кому нужна Кристен Шаал[13 - Кристен Шаал (р. 1978) – американская комедиантка, известная по своей работе на мультсериалах «Закусочная Боба», «Гравити Фолз» и «Конь БоДжек».], когда есть Эмили Блант?
– Мне нравятся уникальные голоса. Большинство старых белых пердунов с НОР звучат для меня абсолютно одинаково. И я тоже ненавижу звук собственного голоса. Автоответчик меня убивает.
– В моем случае это не просто автоответчик – это час каждую неделю плюс подкаст.
– Что бы сделал заурядный белый мужик? – спрашивает она.
Мы с Аминой изобрели эту шутку много лет назад после того, как она посетила семинар об этническом разнообразии на работе. Амина – коренная американка, и она пересказала мне, что, по статистике, женщины – особенно цветные женщины – реже требуют того, что мужчины требуют даже не задумываясь. ЧБСЗБМ? – спрашивает одна из нас у другой, когда нужен совет.
– У заурядного белого мужика, скорее всего, был бы идеальный голос для радио, – говорю я. – Но хватит обо мне. Как прошло собеседование?
Амина пытается сохранять невозмутимость.
– Я прошла первый этап. На следующей неделе у меня второе собеседование по телефону.
Я визжу.
– Поздравляю!
– Спасибо, – говорит она и через силу смеется. – Все еще кажется, что они идут мне навстречу, но надо признать – это хорошая прокачка для эго.
– Ты и правда хочешь уехать из Сиэтла?
– Я люблю Сиэтл, – говорит она, немного помедлив, – но, наверное, я готова к переменам.
Готова к переменам. Амина, возможно, устроится на новую работу, мама повторно выйдет замуж, а моя передача закроется к концу следующей недели. К такой перемене, как уход с ТОР, я определенно не готова.
– Видимо, моя мама тоже.
– И что… что ты об этом думаешь?
Прошли всего сутки, а они уже назначили дату: 14 июля. Приглашены в основном члены семьи – но семья моей мамы состоит из меня и из Амины с Ти Джеем, в то время как у Фила есть дети, внуки и супруги детей. Видимо, в ближайшем будущем они все станут и моей семьей тоже.
– Хороший вопрос, – отвечаю я. – Все это так внезапно.
– Да, но им уже под шестьдесят. Нет смысла ждать.
– Ты ведь приедешь поддержать меня на свадьбе? Даже если, – мой голос немного меня подводит, – даже если тебе придется лететь из Вирджинии?
Амина проводит кончиком кисточки по моему носу.
– Конечно. Не могу же я пропустить такое событие.
* * *
Дом: щелкаю выключателями, ставлю подкаст. Я проверяю каждую комнату, чтобы убедиться, что одна в доме. Не то чтобы я боюсь, что кто-то вломился и прячется за дверью, собираясь меня убить, – просто, ну, почему бы и не убедиться.
Это нормально. Все, кто живут одни, наверняка это делают.
Убедившись, что маньяков в доме нет, я продолжаю вечерний ритуал: пижама, ноут, диван. У меня есть свой кабинет, но я предпочитаю гостиную. Благодаря телевизору в комнате чуть менее одиноко, даже когда он выключен. Наверное, чуть погодя я развлекусь с недавно купленным вибратором – хотя бы потому, что наш с Аминой разговор напомнил мне о том, что у меня почти год не было секса. Конечно, сольный режим – это немного другое, зато у меня есть установленный порядок. И уж что-что, а его я довела до совершенства.
Только когда я достаю ноутбук из рабочей сумки, я понимаю: к концу следующей недели у меня, возможно, не будет работы, которой я смогу себя завалить.
Вместо того чтобы открыть рабочую почту, я захожу в свой банковский счет. У меня достаточно сбережений, чтобы продержаться пару месяцев, и скорее всего, я подам заявку на пособие по безработице. Слабо себе представляю, как это работает. Я вроде бы как и должна это знать, но я никогда не меняла работу. Государство… просто будет давать мне деньги? Господи, я убогая миллениалка. Я поднимаю архивы «Звуков Пьюджет», уверенная в том, что мы в какой-то момент записывали передачу об этом, но функция поиска на сайте мучительно устарела – она доводит меня до белого каления прежде, чем мне удается найти нужную информацию.
Следующая остановка – форум с вакансиями в общественных СМИ, о котором говорили некоторые из моих коллег в ТОР. Вакансия продюсера в Аляске. Вакансия репортера в Колорадо. Вакансия главного редактора в Сент-Луисе.
И ни одной вакансии на весь штат Вашингтон.
Я знала, что на общественном радио сложно найти работу, но не осознавала, что дела настолько плохи. Я прижимаю руку к груди, пытаясь унять панические вздохи. Не представляю, чем буду заниматься, если не найду работу на общественном радио. Это все, что я знаю – все, что когда-либо знала. Разумеется, некоторые из этих навыков можно перенести в новую сферу, но я не готова покинуть нынешнюю. Я слишком люблю радио, чтобы с ним расстаться.
Я должна убедить Доминика принять участие в шоу. А для того чтобы это сделать, мне нужно хоть что-нибудь о нем узнать. К счастью, благодаря работе продюсера я блестяще владею навыком интернет-сталкинга.
У него открытая страница на «Фейсбуке». Боже храни наше поколение и отсутствие личных границ. Только вот… неужели я на поколение старше Доминика? У него на странице не указана дата рождения, но он поступил в магистратуру сразу после бакалавриата. То есть сейчас ему 23–24 года. Я стопроцентная миллениалка, но он принадлежит сразу к двум поколениям: моему и поколению Z[14 - Шай – поклонница «теории поколений», популяризовавшей идею, что люди определённой возрастной группы склонны разделять особый набор убеждений, отношений, ценностей и моделей поведения, так как они росли в одинаковых исторических условиях. (Прим. ред.)].
Как ни странно, у нас нет ни одного общего друга, то есть он не добавил никого со станции. Я пролистываю его фото. Вот он – мой потенциальный бывший парень с неудачными стрижками и подростковым акне, позирующий на нелепых семейных фотографиях. Здесь его лицо выглядит мягче, хотя уже проглядывает острая линия подбородка. Я была так сосредоточена на своем раздражении к нему, что не заметила: а он и впрямь симпатичный. Особенно после стадии неудачных стрижек. Этого парикмахера нужно уволить.
Я бы запросто могла встречаться с таким парнем, думаю я, задерживаясь на фото, где он выступает перед своими одногруппниками, выставив руки в стороны в выразительном жесте. Фото загружено кем-то еще, а описание гласит: «Типичное выступление Доминика Юна: пожалуйста, не высовывайте ноги и руки во время поездки». Я улыбаюсь. Должно быть, шутка для своих.
Я никогда не встречалась с парнями моложе меня; все мои ухажеры были одного со мной возраста или чуть старше. И хотя мы не будем встречаться по-настоящему, я не могу отрицать, что где-то там, под поколенческим страхом, скрывается легкий трепет.
Я продолжаю листать и натыкаюсь на серию фотографий – кучу фотографий – Доминика с какой-то рыженькой девушкой. Некоторые фотографии сделаны совсем недавно, в прошлом июне, на выпускном в Северо-Западном. Миа Дабровски, гласит отметка. Очень даже милая, с брызгами веснушек на носу, любит яркие цвета. Я смотрю, как они взрослеют с каждой фотографией. Вот они вместе на вечеринке, на пляже, на чьей-то яхте. Чаще всего они окружены группой друзей, но есть и фото, где они одни – прижимаются друг к другу щеками и кривляются на камеру. На выпускном после бакалавриата они в одинаковых мантиях. Они так очаровательно смотрятся вместе. Я щелкаю на ее профиль, но он закрыт.
Его статус – «не женат», и я делаю вывод, что разрыв произошел совсем недавно. Интересно, не по этой ли причине Доминик переехал в Сиэтл и отказывается участвовать в передаче? Я почти ничего не знаю об этом парне, но меня вдруг одолевает незнакомое чувство: я хочу узнать о нем больше. Я хочу больше узнать о человеке, у которого была полноценная жизнь в Иллинойсе и который не просто улыбался, а сиял на фотографиях, и тем не менее не добавил в друзья никого из своих коллег.
Есть ли у него вообще друзья на ТОР? Не помню, видела ли я, как он с кем-нибудь выпивал после работы. Как-то на первых порах Джейсон ходил с ним на обед, но затем его перенесли на дневную передачу. Насколько мне известно, Доминик покидал станцию лишь одним образом: в одиночестве.
Я отматываю его фото до самого начала, и тут происходит трагедия.
Моя рука соскальзывает с ноутбука, и я случайно ставлю лайк – на очень старом фото с ним и его девушкой.
Единственное рациональное решение – поджечь себя и ноутбук нахер.
– Бля, – говорю я вслух, бросая ноутбук на подушку. – Бля, бля, бля!
Я подскакиваю и трясу своими предательскими руками. Он узнает, что я за ним следила. А это наверняка пробудит в нем нехорошие воспоминания о бывшей, и тогда он ни за что не будет моим соведущим, и черт, черт, как же я умудрилась так облажаться?
Глубокий вдох. Я просто сниму лайк. Он даже не получит уведомление. Я беру ноут и понимаю, что в панике закрыла окно. И теперь мне вновь нужно найти его страницу и отмотать фото, только вот я уже не могу вспомнить, насколько давно было выложено это конкретное фото, и…
Внезапно всплывает уведомление:
Новый запрос в друзья: Доминик Юн.
6
На следующей неделе места постепенно пустеют. В четверг уходит Джесс Йоргенсен, нанятая прямо перед Домиником (она отвечала за репортажи об искусстве), а вслед за ней – диктор выходного дня Брайан Финч. В понедельник Кент сообщает новости Паломе, Рути и Гриффину, а я притворяюсь, что впервые их слышу.
Обычно в ньюсруме постоянно звучит болтовня, но из-за сокращений все притихли. Никто не знает, скольких сотрудников еще уволят, и мы все на нервах. Никогда еще не видела станцию такой. И мне это совсем не нравится.
Дедлайн Кента уже на носу. Всякий раз, когда я пытаюсь перехватить Доминика, он торопится в звуковую комнату или на встречу с информатором, перекинув через плечо сумку с оборудованием. Теперь я еще яснее осознаю, что он всегда, всегда уходит с работы в одиночестве. Ни с кем не перекусывает. Ни с кем не выпивает после работы. Несмотря на похвалу, которой его осыпали коллеги, он волк-одиночка, но я не могу понять, сознательный это выбор или нет. Контингент на станции слегка постарше – я так долго была самой молодой, что у меня не осталось выбора, кроме как подружиться с людьми, у которых есть дети одного со мной возраста. Затем пришла Рути, и я не могла поверить, что она моложе меня.
К среде я заедаю стресс горстями семен чиа, а ведь они совсем не дешевые. Я не могу потерять эту работу. Только не сейчас, когда я так близка к своей цели.
Мне удается загнать его в угол после дневного эфира, во время которого Палома брала интервью о психологии сна у университетского профессора. Это другой популярный блок: слушатели могут позвонить, чтобы проанализировать свои сны. Но, видимо, он недостаточно популярен, чтобы спасти передачу. Надо отдать должное профессионализму Паломы – она сохраняет спокойствие, хотя и объявила слушателям в начале недели о том, что передачу скоро закроют. Я ожидала всеобщей поддержки от сообщества – гору писем с просьбами не уходить.
Мы получили один имейл. Имя Паломы в нем было написано с ошибкой.
– Нам нужно поговорить, – обращаюсь я к Доминику, который разогревает мясной кармашек в микроволновке в комнате отдыха. Видимо, университетские привычки неистребимы.
– Решила со мной порвать?
– Ха-ха, – говорю я. – Что думаешь о корейском ресторане тут неподалеку? – Я видела, как они с Кентом обедали там в прошлом месяце. Тогда я позавидовала. У меня ушли годы на то, чтобы получить приглашение на обед тет-а-тет. Ладно, я все еще завидую.
Микроволновка пищит, и он распахивает ее.
– Рекомендую. Надеюсь, тебе понравится.
– Поужинаешь со мной? – умоляю я, прекрасно осознавая, что это звучит как приглашение на свидание. – Я угощаю. Пожалуйста. Тебе не нужно ни на что соглашаться прямо сейчас. Я просто хочу поговорить.
И хотя мне стыдно просить его о чем бы то ни было, я готова встать перед ним на колени, если потребуется. Кент был прав: у нас есть большой потенциал для совместной работы. С моим опытом продюсирования и его журналистскими навыками, а также с Рути за кулисами эта передача может стать лучше, чем «Звуки Пьюджет» за всю свою историю.
А еще эта передача будет моей.
По его лицу проносится несколько разных эмоций, словно внутри разворачивается битва.
– Четверть седьмого. Сразу после работы, – наконец отвечает он.
– Спасибо-спасибо-спасибо, – выдыхая, говорю я, обойдясь без чрезмерного унижения. Я все равно складываю руки в молитве. – Спасибо.
Он резко кивает мне, затем перекладывает кармашек на тарелку и пытается выйти из комнаты. Я впервые преграждаю ему дорогу, хотя и достаю ему лишь до ключицы. Если бы он захотел, он мог бы запросто меня раздавить, отодвинуть своими бедрами. Или оттолкнуть меня в сторону. Пригвоздить к стене.
Я вдыхаю и вновь чувствую запах океана и шалфея.
– Пардон, – говорит он. – Мне нужно перекусить и дописать репортаж – возможно, последний на этой работе.
* * *
Доминик приходит туда раньше – я задерживаюсь в туалете, стремясь избежать неминуемого неловкого молчания во время совместного спуска на лифте. Я подкрашиваю губы и пробегаюсь пальцами по густой челке. Я нарочно надела любимые вещи: коричневые ботильоны, черные джинсы и винтажный пиджак в гусиную лапку. Обычно я не пользуюсь ярко-красной помадой, но отчаянные времена требуют отчаянных мер.
За исключением праздничного вечера, я ни разу не видела его вне офиса. Под «праздничным вечером» мои коллеги имели в виду обыкновенный новогодний корпоратив с красно-зелеными украшениями, елкой и тайным Сантой. Я вытянула собственное имя, никому об этом не сказала и купила себе электрическую менору[15 - Семиствольный светильник, один из символов иудаизма.]. Доминик выглядел чуть менее зажатым, чем обычно; на нем были черные брюки и темно-зеленый свитер. Я это ясно запомнила, потому что, когда мы вместе стояли в очереди за едой, у меня возникло странное и непреодолимое желание протянуть руку и пощупать свитер, чтобы проверить, насколько он мягкий.
Сегодня на нем тот же свитер, надетый поверх рубашки в клетку, и он по-прежнему выглядит очень мягким.
Ресторан – на самом деле забегаловка в подвале старого дома. Дважды прошла мимо него, не заметив, пока искала вход.
– Давай поскорее закончим с этим, – говорит он, когда я сажусь напротив. – Выкладывай, что хотела.
– Господи, может быть, сперва закажем? – Я открываю меню. – Что посоветуешь?
