На лице прибалта не отразилось никаких эмоций.
– Слушаю вас, капитан.
– Мне хотелось бы заменить вот это, – Лиза помахала снятыми очками, – на что-нибудь более удобное. Что бы вы мне порекомендовали?
Врач посмотрел на нее с тягучей задумчивостью во взгляде.
– Если вы не хотите носить очки, капитан, я бы посоветовал вам перейти на контактные линзы. – Тут он заметил томик Байрона, лежащий на краю стола. Лиза изумленно моргнула: лицо латыша наконец-то выразило хоть что-то! Этим «чем-то» оказалась целая гамма чувств, от изумления до обожания. Во всяком случае, Лиза решила, что это – обожание. – Вы читаете Байрона, капитан!
– Э… а вы любите Байрона?
– О, да! Он гений. Я могу цитировать «Паломничество» с любого места. – И без всякого перехода заунывно взвыл: – Страданье иль убьет, иль умирает, и вновь, невольник призрачных забот, свой горький путь страдалец повторяет…
Лиза ошеломленно слушала завывающего врача. Это не корабль, это книжный клуб какой-то. Впрочем, Байрон вполне в духе фаталиста Улманиса. Девушка тихонько кашлянула, прерывая декламатора.
– Я рада, господин судовой врач, что ваши интересы столь… широки. Мне тоже очень нравятся произведения Байрона, особенно «Каин». Но, может быть, мы вернемся к вопросу о линзах?
– О… да, конечно. – Глаза Улманиса, затуманенные поэзией, приобрели более осмысленное выражение. Но теперь он смотрел на Лизу несколько иначе. Проблеск уважения? Нет, не стоит надеяться. – Вы можете приобрести их в любой оптике. Там вам подберут линзы и расскажут, как ими пользоваться. Это довольно просто. Если ваши глаза «примут» их, вы скоро будете недоумевать, как обходились без них раньше.
– А можно сделать это в Глазго?
– Разумеется, капитан, это же город, там живут люди. Значит, и оптики есть.
Это что – латышское чувство юмора? Лиза решила, что да. Ну, ответ на свой вопрос она получила, пора и честь знать.
– Благодарю вас, вы свободны.
Судовой врач ушел, оглядываясь и бормоча что-то. Лиза некоторое время смотрела на закрывшуюся дверь, потом перевела взгляд на учебники. «Первую главу, потом вторую и третью», – наставительно прозвучал в голове голос старпома. Лиза не числилась среди лучших студентов Мгимо, но училась совсем неплохо: помогала усидчивость и хорошая память. «Если я постигла азы международного бизнеса и делового администрирования, то разберусь и в этом».
Перед четвертой вахтой, которую нужно было отстоять именно ему, Валерий заглянул на камбуз выпить кофе. Гиви приветствовал его взмахом белоснежного полотенца и демонстрацией впечатляющего ряда белоснежных же зубов – то бишь улыбкой.
– Валера, дорогой! Чай, кофе?
– Потанцуем, – хмыкнул старпом. – Кофе, Гиви, как всегда.
В камбуз быстрым шагом вошел Гунтис Улманис. Вечно флегматичный прибалт, на сей раз, был чем-то взволнован – зрелище настолько нетипичное, что Валерий встревожился.
– Гиви, налейте мне кефиру, прошу вас. Двойную порцию! – латыш плюхнулся на стул.
– Гунтис, вы были у капитана? – осторожно осведомился Катанский. Врач скользнул по нему невидящим взглядом.
– О, да!
– С ней что-то не в порядке? – еще осторожнее спросил Валерий.
– Наоборот! – возразил Улманис с несвойственным ему энтузиазмом. – Раньше я думал, что с ней что-то не так, но теперь понял, как жестоко ошибался! Да, нелегок путь страданий и ошибок.
Валерий переглянулся с заинтригованным Гиви и спросил:
– Может, вы поясните свои слова, господин Улманис?
– А! Она читает Байрона! – махнул рукой латыш, но, увидев, что кок и старпом продолжают непонимающе смотреть на него, счел нужным пояснить: – Эта девушка читает Байрона – она не безнадежна! Это свидетельствует о высоком коэффициенте умственного развития.
– Байрона проходят в средней школе, – заметил Валерий.
– Но суметь понять, оценить! Я ошибался в ней. Она чудесная женщина. – И, прихватив стакан с недопитым кефиром, врач убрёл из камбуза. Валерий и Гиви проводили его озадаченными взглядами.
– Влюбился? – предположил кок.
Старпом только молча покачал головой. Влюбиться в такую девушку, как Лиза, может лишь безнадежный пессимист-романтик, вроде Улманиса. А здравомыслящие мужчины предпочитают… «Кого?» – шепнул живущий в глубине души бесенок. Ну, не таких, как Лиза, это точно.
Три главы Лиза осилила за рекордный срок и отложила учебник. «Случайная» литература старпома оказалась легким чтением для начинающих, вроде азбуки. Морской словарь девушка пролистала и тоже отложила. Возможно, имеет смысл взять его и прогуляться с ним по палубе. «Бензель – перевязка двух тросов тонким тросом или линем. Если она делается тонким тросом, то называется найтовом». Никаких ассоциаций. Если кто-нибудь ткнет ей пальцем в этот самый бензель, вдруг поможет?
Лиза открыла другую книгу. О, история парусных судов! Пожалуй, это она почитает сегодня на сон грядущий.
В открытый иллюминатор светило солнце, нежно плескалась за бортом вода. Лиза почти задремала над книгами… «Лахесис» замерла в сонном мареве. Наверное, чайки над мачтами тоже спят. Корабль уснул…
Глаза Лизы распахнулись. Постойте-ка! Клипер должен двигаться. Или они уже пришли в Глазго? Но по графику, корабль должен быть там завтра утром. А сейчас он обязан весело лететь по волнам. Что произошло?
Рассеянно прихватив морской словарь, Лиза вышла из каюты.
На палубе было жарко и тихо. На мостике стоял хмурый Поляков. Лиза кивнула ему и побрела по прожаренным солнцем доскам вперед, к носу. Паруса клипера бессильно повисли, «Лахесис» застыла, оказавшись в плену затишья. «Штиль. Так вот в чем дело».
Небо казалось бледно-голубым, почти белым. Невыносимо было смотреть на солнце, висящее в зените. И это в северных широтах! На юге, наверное, люди поджариваются мгновенно, как живые рыбы, брошенные на раскаленные камни.
У основания фок-мачты расположилась группа матросов – человек пять, в том числе, уже знакомый девушке Алиев. Лизу они не видели, и она остановилась подальше от них, облокотилась о поручень и стала наблюдать, как плещется бессильная вода. «Лахесис» все-таки двигалась, но почти неощутимо. Течения? Ох, о течениях она ничего не знает. Равно как и о рифах. Только о пиратах наслышана.
– Ты знаешь еще кого-нибудь лысого? – долетел до Лизы обрывок разговора. Она бросила короткий взгляд на матросов: они передавали друг другу какую-то бумажку, лица у них были озабоченные, а Алиев в волнении грыз авторучку.
– Помню, учился со мной один парень. Он голову все время налысо брил. Это считается?
– Нет.
– А я думаю, да.
– На «Коршуне» шкипер лысый был. Только я не помню, как его звали.
– Не помнишь, и молчи. Что толку.
– Вспомнил! – матрос постарше, с кривым носом, взял у Алиева авторучку. – Курзунов Григорий Игнатьевич, вот. Лейтенантом ходил на «Асбесте».
– В точку. Еще одного нужно.
– Ну, давайте запишем бритого!
– Ну, давайте. Черт с вами.
– Пиши: Михаил Тропарев его звали…
– Готово.
Бумажку осмотрели со всех сторон и одобрили. Потом кривоносый матрос скомкал ее, размахнулся и бросил. Белый комочек улетел за борт и сиротливо закачался на волнах. Лиза изумленно наблюдала за действом. Это языческий обряд, или как?
– Ну, все, Алиев, готово. Скреби!
Лиза выпрямилась: матрос Алиев приник к мачте, скребя ее пятерней и слегка посвистывая. Остальные заворожено наблюдали, покачиваясь в некоем подобии транса. Лиза ошарашенно моргала. Это конец, папа загнал ее на корабль, полный язычников. Сейчас они помедитируют, а потом зайдут на камбуз, возьмут ножи и пойдут ее резать, как поросенка с гречкой…
Не в силах справиться с любопытством, девушка сделала несколько шагов по направлению к группе и громко кашлянула.
Результат был удивительным: пара секунд – и все пятеро стоят перед нею навытяжку, в том числе и Алиев, оторванный от мачты капитанским покашливанием. Лица непроницаемые, глаза немного виноватые.
– Господа… вольно. – Лиза помолчала и робко осведомилась: – Вы зачем в море мусорите? Зачем мачту скребете?
Взгляды обратились на кривоносого – видимо, группа негласно выбрала его спикером. Спикер откашлялся.
– Разрешите доложить, капитан…
– Как вас зовут? – прервала его Лиза.
– Старший матрос Леонид Вейнберг, кэп. Мы… – он замялся. – Ветер приманивали.
– Простите, что?
– Поверье такое есть, – смущенно сказал Вейнберг. – Чтобы, значит, ветер приманить, надо на бумажке имена десятерых лысых написать, потом за борт выбросить и мачту поскрести.
– Поверье. – Лиза оглядела пятерых суеверных матросов и вздохнула: – Свободны…
Ну, надо же додуматься – мачту скрести! И лысых записывать. Чем эти лысые помогут? В паруса будут дуть, что ли?
Матросы разбрелись. Лиза испытывала странное ощущение: оказаться не глупой стороной в дурацкой ситуации. Обычно бывало наоборот: она казалась полной дурочкой, а окружающие недоуменно смотрели на нее и из жалости не комментировали ее действия. Хотя поведение матросов нельзя назвать особенно дурацким. Может, они и правда в это верят. Вера, говорят, горами движет.
Взглянув на зажатый в руке морской словарь, Лиза побрела обратно на мостик. Поляков встретил ее сдержанным приветствием и коротким докладом на тему «В Багдаде все спокойно». Даже слишком спокойно, судя по кислым лицам двух вахтенных матросов, которым было нечем заняться.
Старпом велел ей спрашивать у него разъяснений, если что-то покажется непонятным. Но старпома вблизи не наблюдалось, а искать его Лизе не хотелось. Поляков – тоже офицер, и вполне может ей помочь. К тому же, девушка не оставляла надежды с ним подружиться. В отличие от общительного Коркунова, Поляков оставался замкнутым, на ее вопросы отвечал односложно и обращался всегда по форме. Но он был гораздо менее пугающим, чем старпом.
Лиза решилась:
– Лейтенант, не могли бы вы немного помочь мне?
– Да, капитан.
– Я только начала изучать морское дело, и мне бы хотелось чему-нибудь научиться на практике… – Она очень старалась, чтобы ее тон казался непринужденным. – Мне хотелось бы узнать, как выглядят некоторые вещи на корабле, о которых я читаю. Ну… где на корабле, например… беседочный узел?
Лицо Полякова осталось непроницаемым, а вахтенные матросы переглянулись. Она сказала что-то не то?
– Да, безусловно, кэп, – ровным голосом ответил лейтенант. – Сейчас, кэп. Новиков, – бросил он через плечо одному из матросов, – принеси мне трал.
Матрос вернулся через минуту с куском веревки, длиной около метра. Поляков взял этот кусок и проделал с ним несколько неуловимых манипуляций, пока ровно посередине не завязался сложный узел. Веревку лейтенант вежливо протянул Лизоньке.
– Вот, капитан, беседочный узел, – спокойно сказал Поляков. – Сейчас он на мостике, но может впредь находиться в вашей каюте.
– Сп-спасибо. – Лиза приняла веревку у него из рук. Матросы едва сдерживали улыбки. А она – слезы… Сбежать, сбежать немедленно! – Благодарю вас, лейтенант. Вы мне очень помогли.
Только остатки чувства собственного достоинства – как бы мало оно ни было – заставили Лизу уйти с гордо поднятой головой, а не ссутулившись и вжав голову в плечи. «Если не можешь обеспечить достойную победу, обеспечь достойное отступление». Одна из любимых фраз ее отца.
У грот-мачты Лиза заметила боцмана МакКеллена. Шотландец, как обычно, курил трубку и… скреб дерево растопыренными пальцами. Паруса «Лахесис» еле слышно хлопнули.
– Ветер! Ветер пошел! – донеслось с мостика.
Закрыв за собой дверь капитанской каюты, Лиза все-таки расплакалась. Господи, какая же она, все-таки, дура! И это не лечится.
Может, по прибытии в Глазго стоит сбежать с клипера и сесть на ближайший самолет домой? Папа, конечно, расстроится, но зато она будет избавлена от издевательств всяких Поляковых. Жгучая обида комом подкатилась к горлу, стало трудно дышать. Лизонька сняла очки, смахнула слезы и решительно распахнула иллюминатор, впустив свежий воздух. Ни ветерка, яркое солнце – прекрасный день. Но не для нее. Высунувшись по пояс, Лиза уставилась на свинцовую воду Норвежского моря: волны лениво перекатывались, как живая ртуть – почти гипнотически. Лиза помотала головой, отгоняя наваждение. Море просто притягивало к себе, казалось, вытянешь руку – и коснешься воды, растворишься и исчезнешь. Исчезнешь… Может, это и есть выход? Исчезнуть, кануть в ртутные волны – и все неприятности пропадут, растворятся в этой воде. Лиза отпустила край иллюминатора и наклонилась вперед еще больше. Еще секунда – и она падает, падает… Злосчастный беседочный узел зацепился за защелку и вернул девушке и равновесие, и ощущение реальности.
Лиза, от греха подальше, закрыла иллюминатор, мрачно посмотрела на веревку с узлом и зашвырнула ее в угол каюты. Можно на этой веревке повеситься. Пусть им всем будет стыдно. Лиза представила Полякова, рыдающего у ее гроба… Нет, этот скорее сам удавится, чем заплачет. А суровый старпом – уронит ли он слезу? А боцман? Боцман – слезу? Разве что уголек из трубки.
Какой смысл умирать, если никто этого не оценит? Вздохнув, Лиза вытерла слезы, прошла в угол и подняла веревку. Ошибки – это уроки, которые мы должны усваивать. Надо будет купить рамку и положить этот узел под стекло. А потом научиться его развязывать.
Глава 13
– А правда, что ветер приходит, если по мачте поскрести?
Валерий переглянулся с МакКелленом.
– Правда, – безапелляционно заявил боцман.
– Не совсем, – одновременно с ним ответил Валерий. – Это суеверие.
Лиза переводила взгляд с одного на другого. Они стояли у борта «Лахесис», ожидая, когда отпущенные в увольнение матросы спустятся на шотландский берег. У коммерческих причалов Глазго было тепло и пустынно; вдали шумел торговый порт, высился лес кранов.
– Никакое не суеверие! – возмутился боцман. – Самый что ни на есть верный способ! Вчера, к примеру, штиль был. И закончился. Почему?
– А вы скребли?
– Скреб. И ничуть этого не стесняюсь.
– Рад за вас. – Валерий снова повернулся к Лизоньке. – Вы, Елизавета Петровна, этим старым волкам не верьте. Скажите спасибо, что друг друга плетьми хлестать не начали. Было такое суеверие на русском флоте. Тоже, говорят, ветер приманить помогает.
– О! – Лиза моргнула.
