Волей всей Русской земли – Земским Собором – была призвана на Царство новая Династия – Романовы.
За всю многовековую историю на Руси правили три династии: Рюриковичи (862-1598), Годуновы (1598–1605) и Романовы (1613–1917). Правда, в 1605–1606 годах на престоле Государства Российского пребывал самозванец под именем Царя Дмитрия Ивановича, прозванный Лжедмитрием, а в 1606–1610 года престол занимал В.И. Шуйский. Однако оба этих правителя назывались «Рюриковичами», а потому и не могут представлять отдельные династии.
В 1613 году начался долгий и трудный процесс национально-государственного возрождения и нового русского исторического самоявления. Закончился тот век утверждением у кормила единоличного правления в 1696 году Царя Петра Алексеевича (1672–1725), получившего в истории прозвание Петра Великого.
В центре же того судьбоносного века находится фигура Царя Алексея Михайловича – отца Петра Первого; родился он 9 марта 1629 года, а вступил на Престол Государства Российского в июле 1645 года. Он получил ещё при жизни в народе прозвание Тишайшего, что очень точно отражало нравственно-психологический портрет второго Царя из Династии Романовых.
Алексей был порфиророждённым, то есть происходившим от отца, носившего Царский венец. О рождении престолонаследника как о важнейшем государственном событии летописец сообщал: «В лето 7137 (1629) году, марта в 17-й день, родился у Государя Царя и Великого князя Михаила Федоровича всея Русии благочестивый Царевич князь Алексей Михайлович всея Русии, и крещен был в Чудовом монастыре, а крестил его, Государя, сам святейший Патриарх Филарет Никитич Московский и всея Русии, а отец крестный [был] Троицкий келарь Александр».
О детских и отроческих годах Царя Алексея Михайловича известно чрезвычайно мало. Семейный уклад Царской Семьи был делом заповедным; в этот мир мало кто был допущен, а кто и имел доступ хранил всегда молчание. Никаких личных «дневников» на Руси тогда никто не вел; не существовало традиции, да и «мемуаров» никто писал. Их эпоха наступит только в следующем, XVIII веке. Потому и свидетельств о воспитании, образовании, времяпрепровождении юного Алексея Михайловича, да и вообще о внутреннем укладе жизни Царского Дома сохранилось чрезвычайно мало.
Известно только, что Алексея Михайловича, еще не достигнувшего пятилетнего возраста, начали учить грамоте. С малолетства, кроме разных игрушек и музыкальных инструментов, дедушка его, Патриарх Филарет, начал дарить ему книги. В десять лет у Царевича уже была своя «библиотека», состоявшая главным образом из книг Священного Писания и богослужебников.
В учителя к нему определили дьяка Василия Прокофьева, считавшегося «великим грамотеем». В свои зрелые лета Алексей Михайлович приятно удивлял «гостей из Европы» своей образованностью и кругозором. Один из иностранцев, имевших возможность общаться с Царём, потом написал, что «посвящая немало времени на чтение книг, он приобрел основательные познания в науках естественных и политических».
Исключительное место в жизни молодого Алексея Михайловича принадлежало боярину Борису Ивановичу Морозову (1590–1661), которого Царь Алексей глубоко чтил до самой кончины последнего и даже счёл необходимым присутствовать на погребении боярина, что являлось случаем из ряда вон выходящим.
Борис Морозов оставил заметный след на страницах истории в первую очередь потому, что Царь Михаил Фёдорович в 1634 году назначил его «дядькой» к своему сыну Алексею, одновременно присвоив воспитателю боярское звание.
В компетенцию боярина Морозова входила вся система жизнеобеспечения и обучения будущего наследника Престола. Он, ставший позже одним из крупнейших земельных магнатов на Руси, был «своим» в Царском дворце, куда он был взят «на жительство» еще в 1615 году. Прослыл умным и чрезвычайно образованным человеком, за что его ценили и Царь Михаил, и, что особенно показательно, Патриарх Филарет, мало к кому имевший личное расположение.
Под попечительством боярина Морозова Алексей Михайлович рос тихим, образованным юношей; владел в совершенстве чтением и письмом (самостоятельно читал Псалтырь уже в семилетнем возрасте), знал назубок множество молитв и весь церковный богослужебный чинопорядок. Он всегда неукоснительно соблюдал посты, к чему его по требованию деда – Патриарха Филарета – начали приучать с двухлетнего возраста.
С ранних пор мальчик был необычайно строг к себе, не делая себе никаких послаблений. В Великий пост обедал только три раза в неделю, а в остальные дни кушал в день только по куску чёрного хлеба, по солёному грибу и огурцу и даже почти не пил воду. В церкви он стоял по пять-шесть часов кряду, клал по тысяче земных поклонов, а то и больше, и никогда потом не испытывал никакого «изнеможения». По точной характеристике известного историка В.О. Ключевского (1841–1911), это был «истовый древнерусский богомолец».
Один из современников-католиков с некоторым даже удивлением констатировал: «Большую часть дня он употребляет на дела государственные, немало также занимается благочестивыми размышлениями, и даже ночью встаёт славословить Господа песнопениями Венценосного Пророка (Царя Давида)… Посты, установленные Церковью, соблюдает так строго, что в продолжение сорока дней перед Пасхой не пьет вина и не ест рыбы. В напитках очень воздержан и имеет такое острое обоняние, что даже не может подойти к тому, кто пил водку». Это написано об Алексее Михайловиче последних лет его жизни, но указанные качества и привычки ему были присущи с ранних лет.
Алексея Михайловича отличали с молодости великодушие, незлобивость и сострадательность к чужому горю. Он сам говорил, что «нас Бог установил, чтобы беспомощным помогать». Он всегда проявлял сочувствие к чужому горю и никогда не стеснялся выражать его особенно тем, кто ему был хорошо знаком. Потому этого Царя чтили, почитали, уважали, но перед ним никогда не трепетали; леденящий душу смертный страх никогда не овладевал теми, кто общался с Самодержцем.
В качестве показательного примера царского великодушия и сострадательности можно сослаться на случай с «ближним боярином» Н.И. Одоевским (†1689), который был «дружкой» на свадьбе Алексея Михайловича с М.И. Милославской в январе 1648 года. Сам Одоевский был значительно старше Царя; известно, что службу он начал ещё в 1618 году, а боярство получил в 1640 году. Он был женат на Евдокии Фёдоровне Шереметевой (†1671), от которой имел пятерых детей.
Страшное горе в доме Одоевских случилось в ноябре 1653 года, когда первенец, радость отца и матери, молодой Михаил Никитич Одоевский скончался. В этот момент Никита Одоевский исполнял «царскую службу» – находился в качестве первого воеводы в Казани. И повелитель Руси-Московии, имевший двадцать четыре года от роду, сочувствуя всем сердцем верному сподвижнику, пишет пространное письмо в Казань, утешая убитого горем отца.
Послание – поразительный по яркости слова и силе искренности документ, раскрывающий во всей красе душевные качества Самодержца всея Руси. Естественно, что Царь по своему статусу никому писать был не обязан, тем более касательно чьих-то семейных дел. Все подданные считались «холопами», «рабами», а Хозяин Земли Русской не имел никаких перед ними официальных обязательств, но имел, как христиан, неофициальные – морального свойства. И Царь их проявил, совершенно не думая о том, что этим может якобы «уронить достоинство сана».
Послание Алексея Михайловича от 21 ноября 1653 года совершенно не напоминает обращение хозяина к своему слуге; это – слово доброго пастыря, утешающего раненную горем душу своего чада. Царь рассказывает воеводе историю «огненной болезни»[2 - Горячка, лихорадка.] Михаила, очевидцем которой он был, продолжавшуюся «три недели без двух дней». Самодержец посещал поместье Одоевских в подмосковном селе Вешняки и передавал отцу в послании, как он с его сыном поводил время, что тот говорил до болезни и вовремя неё. Он рассказывал и о симптомах болезни Михаила; как она начиналась, как протекала, а затем как Михаила Одоевского причащали и как он преставился. Смерть его оказалась «тихой», юноша «как уснул»; не было «ни рыданий, ни терзаний».
Далее Царь увещевает своего верного слугу, чтобы тот «не горился через меру», чтобы «Бога не прогневать». И напоминает, что сына Одоевского «Бог взял» в «небесные обители», а Вседержитель «всё на лучшее нам строит». Затем следует фрагмент, демонстрирующий православное мировосприятие земной жизни, которая есть всего лишь приуготовление к жизни вечной: «И если бы твой сын без покаяния умер или с лошади убился и без покаяния отошёл, тебе как бы им владеть; а теперь радуйся и веселись, что Бог совершил, изволил взять с милостью Своей, и ты принимай в радостью сию печаль, а не в кручину себе и не в оскорбление». Завершалось послание припиской: «Князь Никита Иванович! Не оскорбляйся, только уповай на Бога и на нас будь надёжен»…
Одно непременное качество христианской натуры Царя – почитание старших. Он не только благоговел перед родителями и безропотно слушал их наставления и принимал к исполнению, но и почитал тех, кто по должностному праву находился рядом. В их числе на первом месте пребывал боярин Борис Морозов, которого Цесаревич видел куда чаще, чем родного отца.
После восшествия на Престол в июле 1645 года Алексей Михайлович имел от роду всего полных шестнадцать лет. Мать его скончалась всего через несколько недель после смерти отца (Царица Евдокия преставилась 18 августа 1645 года), и юный Царь оказался один на один с огромным и мало знакомым миром – Московским Царством, которым ему теперь надлежало самодержавно управлять. Самой близкой, «родной душой» стала для него старшая сестра Ирина Михайловна (1627–1679), которую он и после воцарения называл «матерью».
В делах государственных юный Царь доверился своему наставнику, которому были фактически переданы главные рычаги управления государством. Но умный, образованный, чрезвычайно хваткий Борис Иванович страдал существенными нравственными изъянами – самомнением и корыстолюбием.
Морозов фактически возглавил правительство Руси. Три года, с 1645 по 1648 год, можно назвать временем полного торжества этого боярского временщика, ставшего в этот период самым богатым человеком на Руси, сумевшим даже породниться с Царём. Взяточничество и казнокрадство приобрели невиданные до того размеры. Как писал известный немецкий путешественник и учёный Адам Олеарий (в 1643 году ездил в Москву и описал свои путешествия), «кто больше всего приносил подарков Борису Ивановичу Морозову, тот с милостивой грамотой, весёлый возвращался домой».
Описывая тридцатилетнего Царя Алексея, англичанин Самуэль Коллинс, служивший в 1659–1667 годах лекарем при Царском дворе, написал: «Наружность Императора красива; он двумя месяцами старее Короля Карла II и здоров сложением; волосы его светло-русые, он не бреет бороды, высок ростом и толст; его осанка величественна; он жесток во гневе, но обыкновенно добр, благодетелен, целомудрен, очень привязан к сестрам и детям, одарен обширной памятью, точен в исполнении церковных обрядов, большой покровитель веры; и если бы не окружало его густое облако доносчиков и бояр, которые направляют ко злу его добрые намерения, то его, без сомнения, можно бы было поставить наряду с добрейшими и мудрейшими государями».
Англичанин был прав в том отношении, что «ближние бояре», особенно первой поры царствования, творили немало недобрых дел, тень от которых неизбежно падала и на Самодержца. И здесь особо неприглядное место принадлежало боярину Борису Морозову.
Морозов играл важную роль и при выборе невесты для Царя Алексея Михайловича. В начале 1647 года Государь задумал жениться. Собрали до двухсот девиц; из них отобрали шесть и представили Царю. Алексей Михайлович остановил свой выбор на красавице Евфимии Фёдоровне Всеволожской (1630–1657), дочери касимовского помещика; она перед свадьбой была помещена в кремлёвском царском тереме «наверх» (дворцовая половина Царицы).
При одевании в первый раз в царскую одежду сенные девушки так затянули волосы на голове Всеволожской, что, взволнованная и без того, красавица упала в обморок при женихе. Естественно, поползли слухи, что молодую, недавно цветущую здоровьем девицу извели злые люди по дьявольскому наущению. Современник событий Григорий Котошихин, будущий известный русский эмигрант (†1667), написал, что царскую невесту завистники из других знатных боярских родов «опоили отравами».
Царь был потрясён, а всесильный боярин Морозов приписал обморок «падучей болезни», обвинив отца невесты в умолчании о «порченой» дочери и сослал его со всей семьей в Тюмень. После женитьбы Царя на Милославской всем Всеволожским было объявлено прощение…
Происшествие с невестою так подействовало на Царя, что он несколько дней не ел ничего и тосковал, а боярин Морозов стал развлекать его охотами. Молва, однако, приписывала несчастья Всеволожской козням этого боярина, который боялся, чтобы родня будущей Царицы не отодвинула его от рычагов управления страной, а следовательно, и от источника имущественного благополучия.
Морозов всеми силами старался остаться навсегда у Алексея Михайловича первым и главным советником, удаляя от двора всякого, кто не был ему покорен. Одних посылали подалее на воеводства, а других – в ссылку. Последнего рода участь постигла тогда одного из самых близких людей к Царю, его родного дядю по матери С.Л. Стрешнева (1616–1666). Царского дядю обвинили «в волшебстве» и сослали в Вологду; Алексей Михайлович не мог ещё перечить своему всесильному наставнику.
Для упрочения своей власти Морозову хотелось женить Царя так, чтобы новая родня была с ним близка; и он нашёл подобный способ. Был у него верный, лично ему преданный подручник, незнатного роду дворянин Илья Данилович Милославский (1595–1668), у которого имелись две красивые дочери: Мария и Анна. Морозов составил план: выдать одну из них за Царя, а на другой жениться самому.
Боярин расхвалил дочерей Милославского и предоставил Царю случай увидеть их в Успенском соборе на литургии. Самодержец засмотрелся на Марию, пока она молилась. Вслед за тем Алексей Михайлович повелел позвать её с сестрою к царским сестрам, явился туда сам и, разглядевши поближе, нарек её своею невестой. Эта партия была необычной и вызвала различные слухи о том, что «Царя околдовали», «опоили зельем». Ведь избранница Царя была на три года его старше! Такого в истории Царского Дома ещё не бывало.
16 января 1648 года Алексей Михайлович сочетался браком с Мариею Ильиничною Милославской (1624–1669). Свадьба эта, сообразно набожным наклонностям Царя, отличалась тем, что вместо игры на трубах и органах, вместо битья в накры (литавры), как это допускалось прежде на царских свадьбах, певчие дьяки распевали стихи из праздников и триодий.
Брак этот оказался в полной мере счастливым; Алексей Михайлович нежно любил свою жену все двадцать один год супружества. Супругов несомненно сближало то, что оба были ревностными, полноправными православными людьми. Мария, считавшая своей небесной покровительницей Марию Египетскую, была столь же последовательной и столь же непримиримой, как и супруг, в соблюдении церковного обряда, в исполнении всех обиходных норм благочестивого жизнеустроения. Она много и всегда с открытой душой помогала бедным и неимущим, опекала своей заботой некоторые обители и храмы. В народе Мария Ильинична пользовалась почитанием; её называли «благочестивой» и «церкволюбивой».
В летописи чудес от иконы Богородицы в Успенском девичьем монастыре Александровской слободы сохранилось предание о явлении покровительницы монастыря Царицы Марии монахиням обители. Это бесхитростно-трогательное и эмоциональное повествование – свидетельство высокого почитания Марии Милославской в православной среде.
«Прихожанка некая девица именем Мавра из слободы Александровы, била челом отцу Корнилию (настоятелю храма), приходя в монастырь 5 лет, дабы её принял во святую обитель и причёл ко избранному стаду. Отец же Корнилий, видев её слезы и прилежное прошение, принял её. Она же поживе лето едино, отец же Корнилий возложи на неё ангельский образ. Она же жила 11 лет в монашестве, в тяжких трудах и службах монастырских. По сем диавольским наваждением, от неразумия своего, прокляла жизнь свою. И в тот час ударилась о землю, и пребывала в той болезни лютой годичное время. Видя же себе толико страждущую сильно, начала со слезами молится Богу и Пресвятой Богородице с великою верою и с сокрушенным сердцем. По сем видит в видении благоверную Царицу Марию Ильиничну со двумя ангелами, среди трапезы стоящую. Монахиня же затрепетала. Благоверная (Царица) говорит ей: «Старица, приближься ко мне». Она же рече: «Не смею, госпожа моя, приближаться к тебе, понеже заповедано нам от наставника нашего не приближаться к Вашему Царскому Величеству». Рече же ей Царица: «Приближься ко мне, не бойся». Она же, пришедши и припав к честным ногам её, и начала со слезами молится. Благоверная же Царица и Великая княгиня Мария Ильинична глаголила ей: «Встать». Она же, восставши от земли, просящи прощения. Благоверная же Царица великим гласом рече к ней: «Старица! Почто так клянёшься? Престань клясться – и исцелишься от недуга твоего». Паки было видение старица Мария, держали в своей руце икону Успения Пресвятой Богородицы, а в другой руце – икону Казанской Богородицы. Тогда глас бысть от образа Успения Пресвятой Богородицы, глаголющее ей: «Престани клятися, Мария, и здрава будешь от недуга твоего». И тако невидима бысть».
Брак Алексея Михайловича и Марии Милославской принёс тринадцать детей, из них двое – Фёдор (1661–1682) и Иоанн (1666–1696) станут царями, а дочь Софья (1657–1704) будет фактической правительницей государства в 1682–1689 годах.
Совсем иным оказался семейный союз Морозова, который через десять дней после царского венчания женился на сестре Царицы Анне Милославской, став царским свояком. Алексей Михайлович сделал своему теперь уже родственнику поистине «царский подарок»: карету, обитую снаружи и внутри золотой парчой с подкладкой из соболей, причём большая часть металлических деталей, включая и обода колес, были сделаны из литого серебра. Этот шикарный морозовский экипаж был уничтожен в июне 1648 года восставшими во время Соляного бунта.
Морозов был женат в первый раз еще в 1617 году. Разница в возрасте во втором браке между мужем и женой составляла более тридцати лет. Поэтому неудивительно, что у этой брачной четы, по выражению царского врача англичанина Самуэля Коллинса, вместо детей «родилась ревность», которая познакомила молодую жену старого боярина с кожаною плетью в палец толщиной.
Боярин Морозов полагал, что теперь-то он сделается всесильным, станет полноправным «хозяином жизни», но временщик жестоко обманулся.
Всё его благополучие было сокрушено вмиг народным восстанием в Москве в начале июня 1648 года. Этот восстание получило название Соляного бунта и было вызвано широким недовольством своекорыстной политикой правящей верхушки во главе с Морозовым. Общественное недовольство накапливалось несколько лет.
В марте 1646 года введён был повышенный налог на соль. Этой пошлиной хотели заменить разные старые мелкие поборы: проезжие мыты, стрелецкие и ямские деньги. Новую пошлину следовало собирать на местах добывания соли «гостям и торговым людям», которые туда приезжали, а за ней потом уже этим гостям и вообще всем торговым людям можно было торговать по всему государству солью беспошлинно.
Мера эта, упрощая сборы, должна была служить облегчением; но вышло совсем иначе. Народу пришлось платить за необходимый жизненный предмет двумя гривнами на пуд более, чем он платил в прежние годы, что вызывало повсеместное недовольство. По причине дороговизны соли рыбные торговцы стали недосаливать рыбу, а так как соленая рыба составляла тогда главнейшую пищу русских, то, с одной стороны, потребители не стали покупать дурной рыбы, а с другой – у торговцев попортился товар, и они несли большие убытки: соленая рыба чрезмерно поднялась в цене.
Вместе с пошлиной на соль разрешено было употребление табака, что, по православной традиции, считалось делом «нечистым». Склонность боярина Морозова к иноземным обычаям сильно раздражала благочестивых людей, которые составили уже себе понятие об этом растении как о «богомерзкой траве». В 1634 году указом Царя Михаила Фёдоровича была запрещена торговля табаком, как и его употребление. Теперь же, во имя фискальных интересов, этот давний запрет был отменён.
Как бы в знак милости по поводу царского бракосочетания ненавистная народу соляная пошлина была отменена, но у московского народа и без того уже накипело сильное неудовольствие.
Брак Царя увеличил это неудовольствие. Морозов стал выдвигать родственников молодой Царицы, а они все были люди небогатые, отличались жадностью и стали брать взятки. Сам царский тесть Илья Милославский получил возможность воспользоваться новым положением для своего обогащения и, что называется, «брал без разбору».
Но никто так не опротивел народу, как двое подручных Морозова, состоявшие в родстве с Милославскими: Леонтий Степанович Плещеев и его шурин Пётр Тихонович Траханиотов.
Первый заведовал Земским приказом, а второй – Пушкарским. Плещеев обыкновенно обирал тех, которые приходили к нему судиться, и, кроме того, завел у себя целую шайку доносчиков, которые подавали на людей ложные обвинения в разных преступлениях. Обвиняемых сажали в тюрьму и вымучивали у них взятки за освобождение. Траханиотов поступал жестоко с подначальными служилыми людьми и удерживал следуемое им жалованье.
Торговые люди были озлоблены против Морозова еще и за потачку иностранцам, и за разные новые поборы, кроме соляной пошлины; так, например, для умножения царских доходов выдуман был казенный аршин с клеймом орла, который все должны были покупать, платя в десять раз более против его стоимости. Никакие просьбы не доходили до Царя; всякое челобитье решал Морозов или его подручники. Наконец, толпы народа стали собираться у церквей на сходки; толпы роптали, проклиная жадных и жестоких сановников.
1 июня 1648 года возмущённые москвичи решили вручить челобитную Царю, возвращавшемуся с богомолья из Троице-Сергиева монастыря. На Сретенке кортеж царский был остановлен. Алексей Михайлович молча выслушал претензии, в числе коих главными были: наказать мздоимцев и погубителей и созвать Земский Собор. Реакции не последовало, а по приказу Морозова толпу начали разгонять нагайками, причём было арестовано около двух десятков человек.
2 июня 1648 года огромная толпа недовольных собралась на Красной площади, а затем двинулась в Кремль. Это было первое восстание русского народа против высокопоставленных мздоимцев, или, выражаясь современным языком, против «коррупции» и «коррупционеров».
Собравшись вокруг царского дворца, горожане шумно требовали «выдать головой» главных виновников своего разорения – боярина Морозова, окольничего Петра Траханиотова и Леонтия Плещеева. Морозов вышел на Царское крыльцо и от имени Царя пытался пристыдить собравшихся, но встретил такой шквал негодования и ненависти, что должен был быстро ретироваться; его еле успели уберечь от самосуда охранявшие дворец стрельцы.
Двор боярина Морозова в Кремле был разгромлен. При этом никто из погромщиков не позарился на богатство боярина. «То наша кровь», – кричали москвичи и бросали боярское добро в огонь. Восставшие не застали самого Морозова в его великолепном дворце, хозяин скрылся в царских палатах в Коломенском, но обнаружили там его молодую жену. По словам Олеария, они якобы заявили насмерть перепуганной боярыне: «Не будь ты сестра Великой княгини (т. е. Царицы. – А.Б.), мы бы изрубили тебя на мелкие куски».
Вслед за этим восставшие разорили двор думного дьяка Назария Чистого, возглавлявшего Посольский приказ. Сам хозяин был убит ударом дубины, а тело его брошено в выгребную яму. Плещеев был приговорён по царскому указу к казни, но народ забил его насмерть, как только того вывели на площадь. Траханиотов при начале беспорядков захотел скрыться из Москвы, но его настигли по царскому указу в двенадцати верстах от столицы, вернули обратно, и толпа растерзала его на Красной площади.
Московские стрельцы, кроме наиболее приближенного к Царю Стремянного полка, отказались подчиняться власти. Разгрому подверглись дворы Траханиотова, Плещеева, а также князей Н.И. Одоевского, А.М. Львова, дьяка Г. Ларионова, купца В. Шорина; считается, что около семидесяти дворов 2–4 июня 1648 года было уничтожено в Москве.
В довершение всех бед в этот же день в Москве вспыхнул сильный пожар, в результате которого выгорели улицы Петровка, Дмитровка, Тверская, Никитская, Арбат, Чертолье. Положение в городе сложилось катастрофическое.
Царь, по требованию бушующей многотысячной толпы, вынужден был удалить своего любимца; Морозов был выслан в Кирилло-Белозерский монастырь, где он пробыл несколько недель. Ссылка не изменила дружеского отношения Алексея Михайловича к Морозову, которого он вскоре возвратил в Москву. Однако Морозов не занимал больше официального положения во внутреннем управлении потому, что Царь хотел выполнить данное народу обещание. Несмотря на это, Морозов всё время находился при Царе, во время военных походов он неизменно получал высшее военное назначение.
Избежал расправы и царский тесть Илья Данилович Милославский, скрывшийся в царских хоромах, который хоть и сохранил свой общественный статус, но к делам управления допускаем не был. Алексей Михайлович вообще был невысокого мнения о своём родственнике и довольно пренебрежительно всегда называл его просто Ильей; так, по имени, обращались обычно к дворне.
События июня 1648 года оставили неизгладимый след в памяти Царя и в памяти народной. Это – первое за много лет городское восстание в Москве, перевернувшее обычный ход вещей, утвердившийся ещё при Царе Михаиле Фёдоровиче. Даже Патриарх (1642–1652) Иосиф, потрясенный народной стихией, как бы потерял дар речи и не попытался утихомирить разбушевавшиеся толпы. Лишь одна фигура не подвергалась в тот момент шельмованию в среде народной – Царь Православный.
Для Алексея Михайловича те события стали тяжелым испытанием и горьким уроком. Ему пришлось в свои девятнадцать лет в один миг повзрослеть, стать самостоятельным. Стало совершенно и навсегда ясно: за все дела и за всех людей ответственность несёт он, Самодержец, Царь всея Руси. Все последующие годы царствования Алексея Михайловича на вершине властной пирамиды уже никогда не появлялись самовластные временщики.
Душевной отрадой Царя Алексея всегда являлась семья. Он, как истинно православный человек, воспринимал свой счастливый семейный союз с Марией Милославской как Божье предопределение. Тринадцать детей принесло это супружество, длившееся более двадцати лет (1648–1669). Появление каждого ребёнка воспринималась как милость Всевышнего, который по неизъяснимому Своему Промыслу не единожды забирал к Себе юных царскородных отпрысков. Почти никто из детей от первого брака – восемь девочек и пять мальчиков – не дожил до «седых волос».
Ни одна из царских дочерей от Милославской, даже из круга тех, кто и прожил сравнительно долго, не вышла замуж. Не дано было Царю Алексею узреть в царском доме зятя. При этом у всех цесаревен сложилась непростая, а порой и трагическая судьба.
Царевна Анна Алексеевна, родившаяся во время московской эпидемии чумы в Вязьме 23 января 1655 года, преставилась в 1659 году и была погребена в Вознесенском монастыре Московского Кремля.
Царевна Евдокия Алексеевна, родившаяся в феврале 1650 года, преставилась в феврале 1669 года. Процедура похорон её описана в царском «Объявлении о кончине», где излагался традиционный чин погребения царскородных детей:
«Февраля, в 28 день, преставилась благоверная Царевна Евдокия Алексеевна; благовест был в Успенской колокол в один край, а по теле её приходили со кресты, а кресты, рипиды, да запрестольную Богородицы икону, да фонарь пред образом носят из собора; а как пойдут со кресты, в то число звон, и с большим колоколом в один край во вся; а как с телом пойдут, по тому же образу звон, а проводя тело в Вознесенский монастырь, Патриарх встречал у святых врат в монастыре, и поставя тело, ектенью говорил. А как надгробное отпели, и погребли тело, то Государь в дом свой поиде, и после его кресты в собор понесли, а при встрече крестов звон был…»
Ужас ситуации для Алексея Михайловича состоял в том, что он похоронил дочь за несколько дней до кончины свой супруги Марии, последовавшей 3 марта того же года. Горе было бесконечное…
Царевна Марфа Алексеевна (1652–1707) оказалась в оппозиции к преобразованиям своего сводного брата Царя Петра I. После Стрелецкого бунта 1698 года, во время которого она участвовала в обмене информацией между стрельцами и заключенной Царевной Софией, Царевна Марфа была сослана в Успенский монастырь Александровской слободы и пострижена. Остаток жизни провела в молитве, покаянии и трудах. Там же и упокоилась.
Ещё одна дочь, Царевна Екатерина Алексеевна (1658–1718), получила своё имя в память о видении Царю Алексею I Святой Великомученицы Екатерины, происшедшем незадолго до её рождения. В честь этого события Государь основал Екатерининскую пустынь в окрестностях села Царицыно. После Стрелецкого бунта 1698 года Царевна была арестована, но затем оправдана и освобождена. Стала восприемницей при принятии Православия будущей Императрицей (с 1725 года) Екатериной I (урождённой Мартой Скавронской, 1684–1727). Ей удалось сохранить приязненные отношения с Петром I, а потому она тихо до конца жизни проживала в Москве, где и скончалась. Погребена в Смоленском соборе Новодевичьего монастыря.
Царевна Мария Алексеевна (1660–1723) при Петре I пережила опалу и арест за поддержку, оказывавшуюся ею Царевне Софии Алексеевне и первой жене Петра Алексеевича – Царице Евдокии Федоровне, урождённой Лопухиной (1669–1731). В ходе расследования «изменного дела» Царевича Алексея Петровича (1690–1718) заключена в Шлиссельбургскую крепость и после нескольких лет заточения освобождена в 1721 году. Погребена в родовой усыпальнице Дома Романовых – Петропавловском соборе Петропавловской крепости Санкт-Петербурга.
Младшая дочь Алексея Михайловна Феодосия родилась в мае 1662 года в Москве, где неприметно прожила сорок пять лет своей жизни. В последние годы, по настоянию своего неугомонного сводного брата Царя Петра Алексеевича, вынуждена была переехать в Санкт-Петербург, где и скончалась в декабре 1713 года. Завещала же себя похоронить рядом с Царевной Марфой Алексеевной в Успенском монастыре Александровской слободы, что и было исполнено.
Однако самая трагическая участь была уготована дочери Царя Алексея Михайловича Царевне Софье (1657–1704). После кончины единородного брата Царя Феодора (1682) она возглавила «партию Милославских», воспрепятствовавшую устранению из порядка престолонаследия своего брата Иоанна Алексеевича (1666–1696), ставшего 26 мая 1682 года «первым Царём», наряду со «вторым Царём» – сводным братом Петром.
В мае 1682 года в Москве вспыхнул Стрелецкий бунт, повлекший за собой гибель нескольких представителей «партии Нарышкиных». В связи с болезненностью Царя Иоанна V и малолетством Царя Петра I Софья стала Правительницей государства при соцарствующих братьях. Властолюбие Царевны постепенно привело её к мысли об окончательном утверждении у власти в государстве.
В 1689 году Царь Петр I, родившийся 30 мая 1672 года, достиг совершеннолетия и вступил в брак с Евдокией Лопухиной, что лишало власть Царевны Софьи легитимной основы. Сторонники Царевны планировали заговор с целью устранения молодого Государя. Получив известие о готовящемся на него покушении, Петр I бежал из Преображенского села под защиту Троице-Сергиева монастыря.
Святейший Патриарх (1674–1690) Иоаким и большинство государственных деятелей поддержали Царя Петра. Царевна Софья была заключена в Новодевичьем монастыре с достойным содержанием и прислугой. После Стрелецкого бунта летом 1698 года, в ходе которого Царевна попыталась вернуться к участию в политической жизни, условия её жизни ужесточили. В октябре 1698 года Софья была пострижена в монашество под именем Сусанны; перед кончиной приняла схиму. Погребена в Смоленском соборе Новодевичьего монастыря…
Особая забота, внимание и надежда Царя и Царицы неизменно возлагались на сыновей. Ведь сын, особенно первенец, – это будущий носитель «скифетра Российского Царствия». Он не только продолжатель рода, но и продолжатель и охранитель дела отца. Здесь у Алексея Михайловича были как большие радости, так и тяжёлые печали.
Первенец, Царевич Дмитрий, появившийся на свет 22 октября 1648 года, умер, не дожив до года, и был погребён в Архангельском соборе.
В феврале 1654 года, 5-го числа, появился на свет второй сын – Царевич Алексей Алексеевич, нареченный своим именем в честь высокочтимого в Царской Семье святителя Митрополита Киевского и всея Руси Алексия (1305–1378). Алексей Алексеевич получал воспитание и образование под руководством князя И.М. Пронского и Симеона Полоцкого (1629–1680). Оба, особенно Симеон, принадлежали к кругу самых образованных и просвещенных людей своего века.
На Руси существовал древний обычай: родители старались не показывать детей никому из посторонних, особенно в ранние годы, чтобы уберечь малюток от худого глазу. Однако это поверье не распространялось на старшего царского сына – правопреемника. Отец обязан был не только являть Цесаревича, что называется, «граду и миру», но и указывать его имя в официальных документах. 31 августа 1656 года появилась царская «грамота», извещавшая должностных лиц, что отныне царскородный сын должен упоминаться во всех официальных бумагах как «Великий Государь, Царевич и Великий князь Алексей Алексеевич». К тому времени «Великому Государю» ещё не исполнилось и трёх лет…
В 1667 году торжественно и официально Алексей Алексеевич был представлен народу как будущий Государь. В этой связи в царской грамоте говорилось: «По милости всемогущего в Троице Славимого Бога, изволили Мы, Великий Государь, нашего Царского Величества сына благоверного Царевича и Великого князя Алексея Алексеевича объявить в народ, и для той Нашей Государевой и всемирной радости, пожаловали Мы, Великий Государь, бояр и окольничих, и думных людей, и дворян московских, и жильцов, и дворян и детей боярских городовых, велели к прежним окладам чинить придачи по указанным статьям». Далее шло перечисление, кому и сколько полагается получение денег по «царской милости».
Но не суждено было этому Царевичу носить титул Русского Самодержца. Немного не дожив до 16-летия, Алексей Алексеевич скончался. Как всегда случалось в подобных случаях, причина смерти не объяснялась. В царском извещении говорилось. «В нынешнем 1670 году, января 17 числа, в 7 часу дня, во второй четверти часа, в понедельник, изволением Всесильного Господа Бога, Великого Государя, Царя и Великого Князя Алексея Михайловича, всея Великой и Малой и Белой России Самодержца, благоцветущая отрасль, сын Его Государев, Благоверный Государь, Царевич и Великий Князь Алексей Алексеевич всея Великой и Малой и Белой России, от жития своего отыде, и переселился в вечное блаженство Небесного Царствия, от рождения своего в 16 лето».
Погребли наследника в Архангельском соборе 18 января, и церемония сопровождалась «рыданиями, великим стенаниями и воплями».
Уместно добавить, что имя Царевича Алексея Алексеевича использовалось бунтовщиками под водительством Степана Разина, которые выступали против существующих политических порядков, но не дерзали, по крайней мере явно, нарушить Соборную Клятву 1613 года о верности Дому Романовых. Участники восстания даже принесли присягу «Государю Алексею Алексеевичу». Потом несколько самозванцев играли роль Царевича, будто бы спасшегося от злоумышления бояр и соединившегося с простым народом…
Ещё один сын, Царевич Симеон Алексеевич, скончался 18 июня 1669 года, вскоре после того, как ему исполнилось четыре года, и был похоронен в Царской усыпальнице – Архангельском соборе Московского Кремля.
Только третьему сыну Алексея Михайловича, Фёдору (Феодору, 1661–1682), выпала доля носит корону Русского Царства. Он вступил на Престол после смерти отца 29–30 января 1676 года и венчался на царство в Успенском соборе Московского Кремля 18 июня 1676 года. Несмотря на слабое здоровье, он сумел прекрасно подготовиться к Царскому служению и получил блестящее образование под руководством упоминавшегося Симеона Полоцкого. Знал латинский и польский языки, сам писал музыку к церковным песнопениям и явился одним из основателей Славяно-греко-латинской Академии.
Подобно своему отцу Царю Алексею Михайловичу, Царь Фёдор III отличался глубочайшим благочестием. В его царствование учредили ряд новых епархий. Осуществлялись меры по изживанию раскола, шла борьба с внутрицерковными «бесчиниями и нестроениями». Основной внешнеполитической задачей царствования стало противостояние Турции и Крымскому Ханству, пытавшимся отторгнуть территории в союзе с предателями на Украине.
Царь Фёдор III был женат дважды: в 1679 и 1682 годах. Первая его супруга Царица Агафья Семёновна (урожденная Грушецкая, 1661–1681) скончалась 14 июля 1681 года вместе с только что родившимся Наследником Царевичем Илией Феодоровичем. Во втором супружестве, длившемся два месяца, Государь состоял с Царицей Марфой Матвеевной (урожденной Апраксиной, 1664–1715), не успевшей произвести на свет потомства.
…В марте 1669 года, 3-го числа, скончалась горячо любимая и высокочтимая супруга Алексея Михайловича Царица Мария Ильинична. Царь был безутешен: ведь с Марией он прожил практически всю свою сознательную жизнь. С ней он делил все радости и печали – вместе молились, совершали паломничества по святым обителям, обсуждали все важные государственные дела; с ней вместе радовались появлению детей и вдвоём тихо горились, когда те, до срока, умирали. А теперь нет её, и он один в опочивальне; Мария, или, по-семейному, Маруся, больше не придёт и не с кем перед сном слово молвить.
Похоронили Царицу 4 марта, и в официальном объявлении о «преставлении Царицы Марии Ильиничны» говорилось, что процедурой отпевания и похорон руководил Патриарх и звон «был плачевный».
Оставшись вдовцом, Алексей Михайлович затосковал. Все чаще призывал он к себе «ближнего советчика» Артамона Матвеева (1625–1682), которого ценил за ум, честность и образованность. Матвеев мог интересной беседой и добрым словом развеять царскую печаль, отвлечь от грустных мыслей. Однажды, в самом конце 1670 года, Алексей Михайлович сообщил своему другу, что намерен пожаловать к нему в гости, но желает, чтобы его приняли не как Царя, а просто как доброго знакомого, без церемоний. Матвеев, вернувшись домой, позвал жену и свою воспитанницу – дочь давнего подчинённого стольника Кирилла Полуектовича Нарышкина (1623–1691) Наталью (1651–1694) и приказал подготовить дом к встрече Государя.
По всем представлениям той поры Нарышкины принадлежали к числу «худородных», «неказистых», полунищих родов. Кириллу Нарышкину чрезвычайно повезло, что его дочь Наталью взял на воспитание в свой богатый и открытый дом Артамон Матвеев. Здесь Наталью приняли как родную, начали величать «племянницей», хотя каких-либо надёжных свидетельств о близких кровнородственных связях между Матвеевыми и Нарышкиными не существует.
Матвеев являлся одним из первых русских «западников»; в этой семье уже знали вкусы и нравы «из Европы». Его жена Евдокия Григорьевна была по происхождению шотландкой, урождённой Гамильтон. Царь Алексей Михайлович приобрел через эту женитьбу хотя и весьма отдалённое, но свойство с Королевским Домом Стюартов в Англии. По линии своей прабабки Евдокия являлась прямым потомком Эдварда Брюса (1275–1318) – последнего «Верховного Короля Ирландии». Эдвард Брюс приходился родным братом Королю Шотландии (1306–1329) Роберту I, от которого и ведёт своё начало Королевский род Стюартов.
Существует предположение, согласно которому записанный в VI часть дворянской родословной книги Тульской, Самарской и Московской губерний род нетитулованных дворян Хомутовых (в Российской Империи было известно три одноименных рода) происходил от шотландца Томаса Гамильтона, выехавшего в Россию из Великобритании в 1542 году вместе с малолетним сыном Петром, который при Иоанне Грозном состоял «на службе по Новогороду». Принято в генеалогии считать, что английское «Hamilton» превратилось в русском языке в понятное «Хомутов». Одна из представительниц рода потомков Томаса, его правнучка Евдокия Григорьевна Гамильтон, и являлась женой боярина Артамона Матвеева.
Хотя Матвеев имел в это время скромное звание «думного дворянина» (боярином он станет только в 1674 году), но благодаря царскому расположению управлял Посольским приказом, то есть ведал всеми внешнеполитическими делами государства.
Царь прибыл к ужину и пожелал, чтобы вся семья вместе с ним села за стол. Это была довольно необычная просьба; во времена Алексея Михайловича женщины жили на своей половине и в мужские компании не допускались. У Матвеева домашний уклад жизни был менее патриархальным, поэтому жене и воспитаннице позволялось выходить к гостям. И теперь, по просьбе Царя, женщины присутствовали на ужине.
Алексею Михайловичу очень приглянулась девятнадцатилетняя Наталья Кирилловна Нарышкина. Он заговорил с ней, а она, оправившись от первого смущения, начала отвечать весьма бойко и толково, чем просто обворожила Государя. Наталья была необычной барышней. Она не только отличалась красотой, но и разбиралась в таких вещах, о которых иные и не слышали. Она увлекалась химией и физикой, и было известно, что её благодетель – Артамон Сергеевич – выписал специально для неё из Голландии какой-то «физический кабинет». Сам чрезвычайно любознательный от природы, Царь был просто поражён; девиц с подобным широким кругозором он ещё в жизни не встречал.
Через несколько дней Алексей Михайлович без предупреждения пришёл в дом к Матвеевым и просил у Артамона Сергеевича руки его воспитанницы. Матвеев испугался, побелел весь, подумал, что это какая-то странная, если не сказать, опасная шутка. Но Царь и не думал шутить. Он приказал пойти и спросить Наталью Кирилловну, согласна ли она стать царской невестой.
Матвеев побоялся подобного поворота событий. Не того, что Наталья станет Царицей, а того, как она ею станет. Ведь скороспелое желание Царя выходило за рамки устоявшегося порядка вещей. Царь обычно выбирал избранницу на смотре невест, куда отбирались самые красивые и самые «достойные». Это была публичная государственная процедура, готовившая несколько недель. А тут в раз – и невеста!
Наталья – невеста из небогатого и незнатного рода, и выбери её Царь вот так, не по обычаю, неизбежно – сплетни, гнусности, доносы, способные погубить и Наталью, и всю её семью. Об этом открыто сказал Матвеев Государю, и просил сделать так, как обычай велит: принято было собирать в царские палаты на подобные смотрины барышень из разных семейств, которые жили там несколько дней, в течение которых Царь должен был выбрать себе из них невесту. Матвеев просил, чтобы и в этот раз также было, чтобы не говорили потом, что боярин перехитрил или околдовал Царя, навязав ему свою воспитанницу. Алексей Михайлович согласился. Шестьдесят знатных девушек были собраны на смотрины. Но сердце Царя уже принадлежало Наталье Кирилловне, и вскоре она была объявлена царской невестой.
Алексей Михайлович был на два десятка лет с лишком старше невесты. Однако это не могло служить преградой. Никогда ещё не бывало, чтобы какая-либо избранница смогла отказать самому Царю! К тому же по всем русским бытовым эстетическим представлениям Алексей Михайлович – мужчина хоть куда: голубоглазый, дородный, светлолицый. Вот как описал его современник: «Царь Алексей Михайлович – росту среднего, имеет лицо полное, несколько красноватое, тело довольно тучное, волоса среднего между чёрным и рыжим, глаза голубые, поступь величавая; на лице его выражается строгость вместе с милостию, взглядом внушает каждому надежду и никогда не возбуждает страха».
