Агаша, не особая любительница разрисовывать лицо, в большинстве случаев вполне обходясь своим натуральным видом, про косметику даже не вспомнила, складывая вещички в дорожную сумку, разве что волосы расчесала, собрала в конский хвост, поддув выбившиеся короткие пряди, вот и все сборы – все, готова!
Они успели сдать номер, заказать такси и приехать в аэропорт за сорок минут до вылета рейса Игоря.
– Может, по кофейку? – предложил он, когда прошли через контроль в зону вылета.
– Давай, – согласилась Агата.
Последний раз они обменялись даже не фразами, а словами в номере гостиницы – Игорь спросил:
– Готова?
Агата ответила:
– Да.
И все. Молчали, пока ехали в лифте, сдавали номер и он заказывал такси, а когда сели в машину, каждый взялся за свой телефон, разговаривая с теми, кто их ждет, сообщая время вылета-прилета, уточняя детали – встретят или не встретят. И на регистрации молчали.
И вот взяли кофе и сели за столик, друг напротив друга.
И оказалось, это единственное время и самая последняя возможность сказать какие-то слова, может, что-то пообещать, о чем-то договориться, пусть даже красиво наврать бодрым фальшивым тоном или искренне поблагодарить друг друга за прекрасный секс – ну хоть что-то, соответствующее моменту, принятое в случаях расставания двух мимолетно знакомых людей, которые провели ночь вместе.
Но они молчали, смотрели друг на друга и молчали.
Оба чувствовали и знали, что ничего больше не будет – не будет встречи в будущем, обмена координатами и номерами телефонов, не будет звонков… Хотя бы одного звонка, пока они все еще находятся под властью пережитых ярких ощущений, эмоций и сильного притяжения друг к другу, – хотя бы для того, чтобы еще раз услышать голос, который непременно вызовет горячую волну воспоминаний, жаром полыхнувшую в теле… Нет, не будет звонка и никакого продолжения тоже не будет.
– Я забыла отдать тебе деньги за номер, – вспомнила Агата и полезла в сумочку за кошельком.
– Агат, – остановил ее Игорь с легким, но отчетливо читаемым нажимом.
– Это неправильно, – возразила она, но копаться в сумочке перестала.
Он ничего не ответил, решив, видимо, что настолько очевидные вещи не стоит даже обсуждать.
Пропели предварительной трелью динамики громкого оповещения, и дежурная объявила начавшуюся посадку на рейс Игоря.
– Иди, – сказала Агата, чтобы не продлевать этот их молчаливый диалог.
– Да, – согласился он.
Двумя глотками допил кофе, поставил чашку на блюдце и поднялся со стула. И вдруг шагнул к ней, подхватил с места, прижал к себе, и они замерли в прощальных, благодарных объятиях, наполненных смыслом и искренностью чувств, на какой-то короткий момент, растянувшийся для них во времени.
– Береги себя, – сказал он, чуть отстранившись, но не выпуская ее из рук.
– Да, – пообещала Агата, и предательские слезы рванули к глазам.
Он наклонился, поцеловал ее коротко в губы, снова отстранился и попросил:
– И будь обязательно счастлива.
– И ты, – отозвалась Агаша, изо всех сил сдерживая рвущиеся предательские слезы, и повторила: – И ты.
Он поцеловал ее в висок, в лоб с благодарной, прощальной нежностью, отпустил, подхватил свою небольшую дорожную сумку и, не говоря больше ничего, пошел к выходу из кафе.
Не обернулся и не махнул ей рукой, растворившись в толпе.
Агата не очень помнила, как дотянула до того момента, когда заняла свое кресло у иллюминатора в самолете, переполненная эмоциями. Перед ней все стояло лицо Игоря в момент прощания, слышались его слова, и что-то непроизвольно, неконтролируемо сжималось внутри, и приходилось постоянно удерживать слезы.
И как только она заняла свое место в салоне, сразу же воткнула в уши пару пластмассовых «запятых» беспроводных наушников, не собираясь ничего слушать, просто отгораживаясь от всего мира, закрыла глаза и откинула голову на подголовник.
По-хорошему, поспать бы надо хоть немного.
Да какое тут поспать?!
Когда всеми мыслями, чувствами, ощущениями она все еще там, с ним, а тело, немного постанывая от нагрузки, продолжает звенеть и вибрировать каждой клеточкой от пережитых эмоций и невероятных впечатлений. А перед мысленным взором все проносятся выхваченные из памяти кадры-картинки, моменты сумасшедшей близости, вызывая жаркие цунами, обдающие кипятком. Они несутся снизу вверх, ударяя-шибая в голову, заставляя учащаться пульс и дыхание, расплескиваясь румянцем по щекам, закипая горячей влажностью в глазах.
И Агата задыхалась от не отпускающих ее невероятно ярких, острых переживаний, накатывающих теми самыми волнами.
Как это вообще могло случиться?
Ведь все, что произошло между ними, было более чем странно. С самого первого момента встречи она не испытывала к этому мужчине никакого сексуального влечения и интереса, ну может, может, просто из-за моральной и физической усталости и напряженности, накрывших ее тогда. Вообще-то причина так себе, явно притянута за уши – чтобы женщина, даже находясь в полусознательном состоянии, не обратила внимания, не сделала внутреннюю стойку на мужчину, вызвавшего у нее сексуальное притяжение и интерес, да разве что при смерти, не иначе. Конечно, накопившаяся усталость и необходимость снова мобилизоваться для решения непростой задачи имели место, что, в общем-то, и не суть важно.
Так что, кроме, понятное дело, искренней благодарности на чисто человеческом уровне в адрес этого незнакомца, Агата не испытывала никаких иных эмоций. И он, в свою очередь, со всей очевидностью не выказывал никакой сексуальной заинтересованности в адрес Агаты: не подъезжал с однозначно трактуемыми намерениями, ни намеком, ни взглядом, да вообще никак – абсолютно индифферентно.
И никакой тонкой эротической игры, никаких таких флюидов между ними не проскакивало, не искрило и не возникало, это же всегда безошибочно чувствуется и ощущается на всех уровнях.
Или безошибочно очевидно было только ей? И только она чувствовала ту самую индифферентность? Да? Ну-у-у, может…
Но ведь совершенно определенно разговор, который они вели за чаем, был более чем нейтральным, по сути, пустым – беседа двух уставших людей, не очень-то интересных, незнакомых друг другу, не друзей, не товарищей – так, ситуативных попутчиков.
И что случилось? Что произошло?
Почему, в какой момент все резко изменилось? Изменилось в нем. Отчего вдруг в мужчине полыхнул такой горячечный сексуальный порыв? Что она такого сказала или сделала, что вызвало в нем настолько яркую реакцию, перемену и столь мощные чувства? Да, собственно, это уже не важно, тем более Агата никогда этого узнает.
Поразительно другое – как Агата среагировала, отозвалась на эту полыхнувшую жаром мужскую, призывную сексуальность, всей своей женской сущностью устремляясь к нему. Отвечая неудержимо, теряя голову, как никогда не отвечала на страсть ни одного мужчины в своей жизни.
Ну она и учуди-и-и-ла!
С совершенно незнакомым мужчиной, не зная, кто он, что собой представляет, где живет, чем занимается – вообще ничего про него не зная, кроме имени, – и ухнуть в секс, как в омут с головой.
Вот ее проняло-то, а! «И по-нес-ли Агату по кочкам новые ботинки», – усмехнулась непроизвольно она.
Причем, вспоминая сейчас и прокручивая в голове раз за разом все произошедшее между ними, Агата со всей ясностью понимала и знала, что это не была какая-то там «черная страсть», лишающая ума и сознания, это вообще не была непреодолимая, болезненная животная страсть как таковая – между ними возникла невероятная, потрясающая близость, когда чувства во многом определяют ощущения. Ну, как это объяснить?
Чувства и что-то повыше, повыше, то, что было первично и превалировало в их объятиях и в их соединении, поднимая на какой-то иной уровень, на поразительную высоту, а уже следом за этим «повыше» шла обжигающая сексуальность и страстность. И Агата чувствовала необъяснимое единение с этим мужчиной, душевное и телесное, какое-то внутреннее родство, что ли, – дивное, поразительное, но мимолетное.
Она именно так это чувствовала. Вот такая карусель без коников.
Но она ни о чем не жалела!
Ни секундочки, ни одного мгновения не жалела ни о чем.
Да вы что! Какое жалеть?! Наоборот, мысленно прокручивая раз за разом в голове все, что приключилось с ней ночью, – ту небывалую красоту, мощь и яркое великолепие сотрясающего ее восторга, Агата испытывала искреннюю благодарность Судьбе и этому мужчине за то, что довелось испытать столь потрясающие эмоции, чувства и фантастические ощущения.
Два сказочных оргазма, испытанные ею впервые в жизни, потрясли Агату и изменили навсегда.
Как человека, всю жизнь имевшего только ломоть хлеба, посыпанный сахаром, и считавшего это самым вкусным десертом, но однажды вдруг попробовавшего… с чем сравнить? Ну с зефиром в шоколаде, например, или, скажем, с крем-брюле, или тортом «Черный лес», ну понятно, да.
Такие «постижения» и открытия реально шибают по сознанию. А такие переживания не просто запоминаются, они навсегда меняют мироощущение личности, меняют наполненность самого человека, особенно когда пережил своеобразный личный инсайт, настолько ярко эмоционально наполненный.
Она изменилась и чувствовала, принимала это сейчас, всеми своими обострившимися рецепторами и перевернувшимся сознанием.
Секс из расчета, секс из жалости, секс ради секса, в том числе и одноразовый с незнакомым человеком, ради получения острых ощущений, – это совершенно не история Агаты, не ее женская сущность и не ее жизнь.
Агата и ее сестра Аглая с младенчества были невероятно самодостаточными девочками, в большой степени потому, что родились двойняшками, к тому же под знаком Близнецов, но самое главное – родились в нормальной и очень любящей семье. В числе близких родственников имелась и несколько эксцентричная бабушка, мамина мама, дама мудрая, проницательная, иронично-язвительная, придерживающаяся не совсем традиционных методов воспитания внучек, порой объясняя тем житейские истины и тайны весьма оригинальным образом.
Ну, например, Кира Львовна частенько повторяла:
– Женщина должна блюсти себя в чистоте, от этого зависят ее здоровье, красота и продление, сохранение молодости.
И дальше растолковывала двенадцатилетним внучкам:
– Никогда не растрачивайтесь на мимолетные страстишки, у женщин от этого душа и красота тускнеют и выгорают. – А видя, что девчонкам непонятно, о чем она им толкует, рубила напрямую: – Не хотите в сорок лет выглядеть как побитые жизнью состарившиеся кокетки, никогда не занимайтесь пустым сексом, просто ради секса, без всяких чувств к партнеру.
В двенадцать лет, прямо скажем, эта нотация все равно была девчонкам мало понятна и еще меньше интересна, и какие там сорок лет – бабуля, ты о чем? Сорок! Это ж старость далекая. Но бабушка у них была продуманная и повторяла свои наставления на тему секса и иных аспектов жизни в разных вариациях, пока девчонки подрастали. К тому же, когда у вас папа с мамой медики и без всяких иносказаний, порой с излишней прямотой растолковывают детям анатомию и физиологию различных процессов женского организма и жизни, невозможно оставаться блаженно несведущими.
Но у девчонок не случилось, слава богу, подросткового, шалопутного секса из любопытства, или из бунтарства, или «под общие правила», потому что «все уже попробовали, а мы еще нет». И вовсе не потому, что мама с бабушкой доходчиво объяснили им все возможные последствия этого шага – нет. Просто Агате с Аглаей было глубоко пофиг, что там нынче модно-перемодно в среде их ровесников, что принято – не принято, положено – не положено и кто что уже попробовал. Поймать их «на слабо» было без вариантов, да никто даже и не пытался.
Они были всегда вдвоем, одним целым, одной командой и пубертат проходили с чувством собственной полноценности и гармонии бытия. Ну не имели они претензий к собственной внешности и повода чувствовать и переживать то самое разрушительное подростковое одиночество от непонимания твоих страданий-метаний взрослыми, поскольку и с пониманием, и с единением было у них все в полном порядке, в первую очередь друг с другом, потом с родителями, ну и, конечно, бабушкой, куда ж без нее.
Наверное, поэтому девчонки не торопились пробовать секс, да и, честно говоря, бабушкины нестандартные наставления не прошли-таки даром и отложились где-то на подкорке. Они иронизировали над своим «перезрелым девичеством», но нисколько не тяготились этим обстоятельством и не стремились с ним срочно разделаться только потому, что так принято.
Их вообще мало интересовали и не волновали какие-то правила и негласные законы поведения, укоренившиеся в среде нового поколения, к которому они относились. И эта самодостаточность и самоуважение делали Агату с Аглаей уникальными индивидуальностями, прислушивающимися прежде всего к своему внутреннему голосу, потом к мнению сестры, родителей и бабушки. И где-то подальше, за рамками этого очерченного круга близких, всего лишь интересуясь мнением других людей.
Особенность их натуры, внутренняя свобода от навязчивости мнения окружающих людей, внешняя привлекательность и врожденная женская манкость делали обеих девчонок невероятно востребованными у представителей противоположного пола. У Агаты с Аглаей отбоя не было от поклонников и ухажеров, и вокруг всегда крутилось много парней, ну и немало девушек, изо всех сил старавшихся стать их подругами, понимавших, что для того, чтобы поймать удачу, выделиться и добиться успеха, следует находиться рядом с личностями яркими, имеющими высокую востребованность, и непременно грамотно хайпиться за их счет. Обычный закон людских джунглей.
Да только Агата с Глашей отказывали всем парням, ухаживающим за ними. Потому что: не заводит, не влюбилась, не греет, не интересен, кого-то переводили в статус хороших друзей, а кого-то удаляли из круга даже знакомых.
Как-то так.
Чего только девочкам не пришлось наслушаться и перенести от отвергнутых поклонников! И эмоциональный шантаж в разных вариантах, типа: жить без тебя не могу, самоубьюсь с особой жестокостью, а ты будешь виновата, или я из-за тебя вылетел из универа, и меня теперь в армию загребут, и ты мне за это должна. Или того пуще: не будешь со мной… далее любые угрозы по тексту, преследования, слежка и тайные фото- и видеосъемки – с лихвой хватало всякой грязи и переживаний, что, понятное дело, лишь отвращало девушек от мужчин.
Но молодость есть молодость, гормоны пока никто не отменял, и шибают они куда ни попадя, и нашлись парни, которые заинтересовали каждую из сестриц всерьез, сумев завоевать их уважение и настоящий интерес, и девчонки повлюблялись одна за другой – сначала Агата на третьем курсе универа в одногруппника, а месяца через четыре после сестры и Аглая.
Влюбиться-то влюбились, и вроде бы все складывалось, как и должно в жизни молодых, симпатичных, очень привлекательных девушек, и обстояло теперь прекрасно, кроме одного момента.
Когда, привыкшие поверять друг другу все тайны и дела, Гаша с Глашей обменялись впечатлениями от случившегося-таки у них секса, то неожиданно выяснили, что ни та ни другая не испытывают особых, ярких эмоций, потрясений и ощущений. Нет, какие-то эмоции место имели, все-таки первая серьезная влюбленность, и горячие поцелуи, и «бабочки» носятся там, где им и следует порхать: в животе. Все это наличествовало. И голову кружило, а как же, весь набор, как и положено, но сам «процесс» – ни тебе фейерверка перед глазами, ни описанных в литературе и просмотренных в фильмах страстей-мордастей со сносом головы, срыванием одежды и криков-стонов восторга по достижении пика наслаждения. И с пиком тем, прямо скажем, какая-то фигня получается – не достигается он, и все тебе, хоть ты что делай.
Да и с восторгом особым как-то тоже не сильно срослось.
Сестры поделились подробностями интимной стороны своей жизни с главным семейным экспертом по всем житейским вопросам – бабушкой. И Кира Львовна, задумчиво порассматривав их пару минут, переводя взгляд с Агаты на Аглаю и обратно, выдала подививший внучек вердикт:
– Вообще-то, как правило, женщины небольших габаритов и миниатюрные женщины весьма страстны и сексуальны. Но у вас позднее развитие сексуальности. Может, еще и поэтому вы так долго хранили невинность, что не взыграло в вас ретивое, отключая мозги и тормоза. – И вдруг огорошила: – Хотя я учила вас не пуританской сдержанности и излишней нравственности, а объясняла, что вредно вести беспорядочную половую жизнь, прыгая из койки в койку, меняя невнятных партнеров, а не так, чтобы вообще ее не вести. Одно время даже забеспокоилась, что перестаралась с нравоучениями. Но выходит, что это вопрос физиологии, причем наследственной.
– В смысле наследственной? – обменялись удивленными взглядами сестры.
– Со мной так же было, – махнув рукой, призналась Кира Львовна. – До встречи с вашим дедом у меня был бурный роман. Бурным он был исключительно со стороны мужчины, сходившего по мне с ума. Мои же чувства к нему были скорее теплыми: он мне нравился, я была в него влюблена, но не более. И в интимной сфере не испытывала особенных чувств и каких-то ярких ощущений, но в то время об этой стороне жизни не принято было говорить и уж тем более обсуждать с кем-то, так что я и не понимала, что что-то со мной не так. Он делал мне предложение, но я отказала, и мы расстались. Но был еще один мужчина, с которым мы как раз поженились.
– Ни фига себе! – поразилась Агата.
– Однако, Кира Львовна, вы полны сюрпризов, – поддержала сестру Аглая. – Почему ты раньше нам не рассказывала?
– Пустое, – отмахнулась бабуля. – К тому же у каждой уважающей себя женщины обязаны быть личные интимные тайны. Так вот, наш брак с тем мужчиной продлился всего полтора года. Он был фронтовиком и умер в госпитале от старых ранений, все-таки убивших его, пусть и через восемь лет после окончания войны. Но сейчас не об этом. Он был весьма темпераментным и умелым любовником, но я так же, как и с первым своим мужчиной, не испытала с ним никаких ярких сексуальных переживаний. А потом встретила вашего деда. И вот с ним-то раскрылась вся страстность моей натуры, и благодаря Григорию я постигла всю прелесть и красоту сексуального удовольствия. – И она неожиданно хихикнула, отдаваясь воспоминаниям: – И удержу мне потом не было, чему Гриша мой, надо сказать, был несказанно рад. Впрочем, обсуждать такое с внучками – это уж совсем глухой моветон.
– То есть ты считаешь, что мы в тебя уродились? – уточнила Агаша.
– А что, есть какие-то сомнения? – усмехнулась Кира Львовна, намекая на семейную внешнюю схожесть внучек с ней. – Так что не стоит раньше времени приписывать себя к фригидным женщинам. Придет время, и ваша природная страстность раскроется в полной мере, да так, что еще и подивитесь себе самим. Хотя-я-я… – протянула задумчиво бабушка. – Для этого дела нужен особенный мужчина, с которым вы совпадете темпераментом и физиологией. Как мой Гриша, например, для меня, или ваш отец для Анны.
Девчонки снова привычно переглянулись, обменявшись мыслями-впечатлениями без слов.
– Ну, что приуныли? – приободрила бабуля, заметив эти их «переглядки». – По статистике, тридцать процентов женщин вообще никогда в своей жизни не испытывают оргазма. И это весьма приблизительные данные, не учитывающие того, что большая часть женщин, чтобы удержать своих мужчин, имитирует удовольствие во время секса. И ничего, живут себе, детей рожают. А у вас двоих имеется большая вероятность испытать всю красоту интимной близости. – И уверила, махнув рукой: – Не парьтесь, встретите еще своих особенных мужчин, с которыми все у вас получится.
Кира Львовна любила ввернуть какое-нибудь новенькое современное словцо, что-нибудь из молодежного сленга. Она вообще была личностью неординарной, любознательной и постоянно с удовольствием осваивала и изучала что-то новое. Например, достаточно быстро освоила компьютер и лихо управлялась и с интернетом, и с «Одноклассниками».
Впрочем, не о бабушке сейчас, а о том, что она им сказала-поведала. Поскольку каких-то там особенных мужчин на горизонте сестричек не наблюдалось, то жили и дальше со своими парнями и не парились, как советовала мудрая бабушка. И вполне неплохо жили, надо сказать.
Агата, например, со своим Андреем романилась аж целых пять лет – всегда и везде вместе: после универа устроились на работу в одну фирму, правда, Агата довольно быстро оттуда ушла, а Андрей задержался на несколько лет. На праздниках и торжественных датах его и ее семей вдвоем – конечно же, в статусе жениха и невесты, отпуска вместе, поездки вместе. Только вот не съезжались, чтобы жить совсем уж по-семейному, находя весомые оправдания этому обстоятельству: Агаша перебралась жить к бабуле и присматривать за той, что никак не устраивало Андрея, а жить с его родителями, как предлагали те, не устраивало Агату, ну а отдавать офигенные деньги за съемное жилье не хотелось.
Им бы призадуматься, почему их отношения не развиваются, подвиснув в застывшей неопределенности: ни два ни полтора – вроде как жених с невестой, но свадьбу даже не планируют, вроде как пара, но жить вместе не торопятся, а про детей и разговоров не заводят, как и о перспективе дальнейшей совместной жизни.
При таком раскладе, ясное дело, не могло не случиться судьбоносного «прогрессирующего пендаля», качнувшего этот застой в ту или иную сторону. Он и случился, и даже не качнул, а влупил со всей дури и по всем правилам «пендаля» – всерьез и по голове: Андрей встретил и полюбил другую девушку. Ну, а что, логично.
И когда он честно признался Агате в своих чувствах к другой женщине, слушая его покаянное блеяние вперемешку с горячими заверениями в ее красоте и прекрасных человеческих качествах, она вдруг с удивлением осознала, что не испытывает практически ничего, кроме одного доминирующего чувства – настоящего такого, весомого, где-то даже светло-радостного. Об-лег-че-ния.
Такого… не только душевного, а прямо-таки облегчения на физическом уровне, как бывает иногда, когда наденешь прекрасные, любимые туфли и пробегаешь в них на работе и по делам целый день, и вроде бы удобно: не жмут, не трут, сидят привычно на ноге, ты их даже не замечаешь. А как придешь домой и разуешься, вдруг ощутишь небывалое освобождение, и на твоих натруженных ступнях с болью расправляются пальчики, и испытываешь настоящий кайф от того, что избавилась, наконец, от этих колодок.
Может, не совсем корректное сравнение, но зато очень точное. Вот приблизительно такое освобождение ощущала Агата в момент признания Андрея в любви к другой барышне. Вдруг каким-то прояснившимся сознанием поняла, что давно уже тяготится этими отношениями, которые держались-то по большому счету на природной легкости ее натуры, на умении посмеяться в самый трудный момент, свести к шутке возникшую напряженность, на ее неубиваемом природном оптимизме. И какая красота – боже ты мой! – ощутить себя свободной.
И она рассмеялась тогда – легко, радостно и свободно. И подбодрила оторопевшего от ее неуместного, как ему казалось, веселья бывшего жениха.
– Если с тобой произошла настолько сильная любовь, Андрей, что ж тут поделаешь. Держать не стану. Иди, – придержав рвущуюся улыбку, с серьезной, чуть скорбно-оскорбленной миной выдала Агата «индульгенцию» своему теперь уж бывшему, не забыв сделать акцент на том, что все же он виноват перед ней.
Ну так, для острастки, чтобы ему не показалось, будто все так легко и безмятежно – сегодня эту люблю, прямо умираю, пять лет ей голову морочу, завтра другую страстно полюбил. Агата все-таки девушка, знающая себе цену. Да и, к слову, как бы женщина ни была равнодушна к мужчине, любившему и долго добивавшемуся ее, но когда тот признается в любви к другой даме, это все же, согласитесь, неприятно, словно у девочки отобрали ведерко в песочнице – пусть старенькое, покоцанное и пошарпанное и давно уже осточертевшее и ненужное, но твое же. Да и бабушка Кира Львовна учила: «Если женщина хоть немного не стерва, значит, она больна».
Стервозность с Агашиным легким, веселым характером и врожденным оптимизмом не монтировалась вообще никак, но «немного стервочки» она иногда могла осознанно и подпустить, особенно если кто-то сильно доставал.
Врагами они с Андреем, разумеется, не расстались, но Агата прекрасно понимала, что и дружить у них не получится. Да и бог бы с ним, мысленно благословила и пожелала счастья.
А потом Глаша встретила своего Юру, оказавшегося для нее тем самым «особенным», которого пророчила внучкам бабушка.
