– Это он тебе? – оскорбительным тоном спросила Джессика.
– Наверное, хочет, чтобы я помогла ему с домашней по биологии, – отозвалась она негромко и неуверенно. – Пойду узнаю, что ему надо.
Еще одно «почти да».
По пути к моему столу она споткнулась дважды, хотя под ее ногами расстилался совершенно ровный линолеум. Нет, ну как я мог этого не заметить? Наверное, потому, что силился прочесть ее мысли, предположил я. Чего еще я не разглядел?
Она почти приблизилась к моему новому столу. Я пытался подготовиться к встрече. «Полегче, и помни о честности», – мысленно твердил я.
Она нерешительно помялась за спинкой стула напротив меня. Я сделал глубокий вдох – на этот раз носом, а не ртом.
«Ну, держись! Ощути жжение», – сухо велел себе я.
– Не хочешь сесть со мной сегодня?
Она отодвинула стул и села, не сводя с меня глаз. И кажется, нервничала. Я ждал, когда она заговорит.
После минутного промедления она наконец решилась:
– Совсем другое дело.
– Что ж… – Я помолчал. – Я так решил: попал в ад – терпи муки.
С чего вдруг я ляпнул такое? По крайней мере, это было честно. А может, ей удастся уловить неявное предостережение в моих словах. И она поймет, что должна встать и уйти как можно быстрее.
Она не встала. Посмотрела на меня, будто ожидая продолжения.
– Ты же видишь: я понятия не имею, о чем ты, – не дождавшись, сказала она.
Вот и хорошо. Я улыбнулся.
– Вижу.
Трудно было пропускать мимо ушей чужие возмущенные мысли из-за ее спины, и мне в любом случае хотелось сменить тему.
– По-моему, твои друзья сердятся, что я похитил тебя.
Похоже, ее это не заботило.
– Ничего, переживут.
– А я вот возьму и не отдам им тебя. – Даже я не знал, что происходит: то ли я снова дразню ее, то ли просто пытаюсь быть откровенным. Рядом с ней у меня путались мысли.
Белла громко сглотнула.
Я засмеялся, заметив, какое у нее стало выражение лица.
– Ага, испугалась.
На самом деле нечему тут смеяться. Ей следовало встревожиться.
– Нет. – Но я понял, что это неправда: ее голос дрогнул, выдав обман. – Скорее, удивилась… Что это значит?
– Я же объяснил, – напомнил я, – я устал избегать тебя. Поэтому сдаюсь. – С некоторым трудом, но я удержал на лице улыбку. Оказалось, одновременно быть честным и вести себя непринужденно не выходит.
– Сдаешься? – озадаченно повторила она.
– Да, больше не стану держаться в рамках, – и, пожалуй, плюну на непринужденность. – Отныне я делаю то, что хочу, а там будь что будет, – вот так, честно и откровенно. Пусть увидит, какой я эгоист. Будет ей предостережение.
– Опять ты меня запутал.
Моего эгоизма хватило, чтобы только порадоваться этому.
– С тобой я всегда ухитряюсь наговорить лишнего, в этом-то и беда.
Проблема, по сути дела, несущественная – по сравнению с остальными.
– Не волнуйся, – успокоила она. – Я все равно ничего не понимаю.
Отлично. Значит, она останется.
– На то и расчет.
– Но в переводе на нормальный язык – теперь мы друзья?
На секунду я задумался.
– Друзья… – повторил я. Мне не понравилось, как это звучит. Этого было… недостаточно.
– А может, и нет, – пробормотала она в смущении.
Неужели решила, что не настолько нравится мне?
Я улыбнулся.
– Ну что ж, пожалуй, можно попробовать. Но имей в виду: для тебя я не лучшая компания.
Ее ответа я ждал, буквально раздираемый надвое: желанием, чтобы она наконец-то услышала меня и поняла, и боязнью умереть, если она все-таки поймет. Прямо мелодрама.
Ее сердце забилось быстрее.
– Ты столько об этом говоришь.
– Все потому, что ты меня не слушаешь, – ответил я – опять слишком многозначительно. – А я до сих пор жду, когда ты мне поверишь. Будь ты посообразительнее, сама начала бы избегать меня.
Я мог лишь догадываться о том, как мне будет больно, когда она поймет достаточно, чтобы сделать верный выбор.
Она прищурилась.
– Ты уже не в первый раз отмечаешь мой интеллект.
Я не знал наверняка, что она хотела этим сказать, но улыбнулся в качестве извинения, предположив, что чем-то невзначай обидел ее.
– Ну что ж, – медленно продолжала она, – поскольку я не блистаю умом, давай попробуем стать друзьями?
– Давай попробуем.
Ненадолго она перевела взгляд на бутылку лимонада у себя в руках.
Давнее любопытство опять принялось изводить меня.
– О чем задумалась? – спросил я. Невероятным облегчением было наконец произнести эти слова вслух. Я уже не помнил, как легкие ощущали потребность в кислороде, и задумался, не сродни ли это облегчение тому, какое испытывает человек при вдохе.
Она встретила мой взгляд, ее дыхание участилось, щеки слегка порозовели. Я сделал вдох, ощутил воздух с ее запахом.
– Пытаюсь тебя раскусить.
Я задержал на лице улыбку, превратившую его в неподвижную маску, а тем временем внутренности мне скрутила паника.
Конечно, она терялась в догадках. Она ведь неглупа. Не стоило рассчитывать, что она не увидит того, что настолько очевидно.
– И как, получается? – осведомился я так беспечно, как только мог.
– Не очень, – призналась она.
Я хмыкнул с внезапным облегчением.
– Какие версии?
До чего бы она ни додумалась, вряд ли они хуже правды.
Она густо покраснела, но промолчала. Даже на расстоянии я ощущал тепло ее румянца.
Испробую свой убедительный тон. На обычных людей он действует.
Я ободряюще улыбнулся:
– Может, поделишься?
Она покачала головой:
– Нет, не решусь.
У-у. Нет ничего хуже, чем не знать. Почему она стесняется своих предположений?
– А вот это уже и в самом деле обидно.
Мой упрек чем-то задел ее. Глаза вспыхнули, слова полились свободнее, чем обычно.
– Неужели? Разве это обидно – когда человек отказывается тебе что-то рассказать? А некоторые еще делают при этом загадочные намеки, так что потом не спишь по ночам, пытаясь разобраться, что имелось в виду.
Я нахмурился, с огорчением понимая, что она права. Нечестно с моей стороны. Она понятия не имела, какие обязательства и ограничения связывали мне язык, но это ничего не меняло – она остро чувствовала несправедливость.
А она продолжала:
– Или еще, например: допустим, некий человек спасает тебе жизнь, а на следующий день будто и знать тебя не желает. И все это без объяснений. Так что какие же могут быть обиды?
Такой длинной речи от нее я еще ни разу не слышал, и мой список пополнился новым свойством.
– Быстро же ты заводишься.
– Просто не люблю двойные стандарты.
И конечно, у нее есть полное право возмущаться.
Я смотрел на Беллу, гадая, способен ли хоть что-нибудь сделать как полагается, когда речь идет о ней, как вдруг безмолвный мысленный вопль Майка Ньютона отвлек меня. Он так бесился, так по-детски негодовал, что я снова усмехнулся.
– Ты что? – спросила она.
– Твой приятель, похоже, решил, что я тебя обижаю, и раздумывает, пора нас уже разнимать или нет.
Я был бы не прочь посмотреть на его попытку. У меня опять вырвался смешок.
– Не знаю, о ком ты говоришь, – ледяным тоном отозвалась она. – Но в любом случае ты ошибаешься, можешь мне поверить.
Меня страшно обрадовало, как одной равнодушной фразой она отреклась от него.
– Я прав. Я же тебе говорил: большинство людей читаются на раз.
– А я – нет.
– А ты – нет.
Из скольких еще правил она – исключение?
– И мне хотелось бы знать почему.
Я всмотрелся в ее глаза, предпринимая еще попытку.
Она отвернулась, открыла свой лимонад и быстро отпила глоток, продолжая смотреть в стол.
– Не хочешь есть? – спросил я.
– Не хочу. – Теперь она смотрела на пустое место на столе между нами. – А ты?
– Я не голоден, – сказал я. Определенно нет.
Ее взгляд по-прежнему был потуплен, губы поджаты. Я ждал.
