– Неужели ты там никогда не был? Нет? Что ж, Венеция – удивительно прекрасный город. Вместо улиц там каналы и…
– Это я знаю. Все это знают!
– И правда. А ты знаешь, что венецианцы не держат мулов вроде вашего Красавчика? Они перевозят вещи на ручных тачках. А у очень богатых людей в домах есть ангары для лодок, внизу, там, где у обычных домов подвалы.
– И ты жила в таком доме с лодками?
– Нет. Мой дом… э-э… – Нина вовремя спохватилась. – Я жила в общежитии с другими студентками. Ангара там не было – дом для этого маловат.
– А когда вы с моим братом поженились?
– Карло, ну хватит, – вмешался Нико. – Ты разве не слышал, как я сказал папе, что мы с Ниной устали? Сейчас мы немножко отдохнем, и потом, за ужином, я расскажу тебе всю нашу историю без утайки. А теперь беги. И вы все тоже не засиживайтесь, у вас полно дел. – Нико встал, вытолкал младших с кухни и собрал за ними пустые миски. Грязную посуду он отнес Розе в раковину, и, хотя Нина понимала, что невежливо так на них обоих таращиться, не могла отвести взгляд. Нико поцеловал сестру в висок, что-то шепнул ей на ухо, и его слова, похоже, немного ее успокоили, по крайней мере утихомирили гнев, потому что она кивнула, вытерла глаза тыльной стороной ладони и даже мимолетно улыбнулась брату. Но она по-прежнему не обращала ни малейшего внимания на присутствие Нины.
Нико, подхватив сумки, повел девушку к двери в дальней стене кухни. В двух шагах по коридору была комната, в которой царили тишина и полумрак.
– Это гостиная, но мы ею никогда не пользуемся, – пояснил Нико.
Он взял Нину за руку и потянул ее за собой вверх по короткому лестничному пролету, по площадке между этажами и дальше, по еще одному, более узкому, ряду ступенек в коридор, где было по две двери с каждой стороны.
– Это комната моего отца, напротив спальня девочек, рядом – мальчиков, а эта – моя. То есть теперь наша.
Комната мало отличалась от той, где они ночевали в доме его тетушки. Здесь были такой же деревянный настил на полу, незамысловатая мебель и беленые стены. На кровати лежало стеганое покрывало безукоризненной белизны, над изголовьем висело распятие; на полу выцветший тряпичный коврик обещал согреть замерзшие ноги. Роль прикроватной тумбочки играла обычная табуретка, на вешалке у дальней стены висели рубашки и брюки Нико, рядом стоял комод со стопкой книжек и кожаным чемоданчиком, под приоткрытой крышкой которого виднелись бритвенные принадлежности. Перед окном был установлен деревянный стул под таким углом, чтобы сидящий мог любоваться бутылочно-зелеными склонами гор.
Нико поставил вещи на пол, пересек комнату, открыл окно и опустил жалюзи.
– Ну вот, теперь здесь достаточно темно, чтобы заснуть. – Он снял куртку, отстегнул подтяжки и, усевшись на кровать, принялся развязывать шнурки на ботинках. Затем сдернул стеганое покрывало, аккуратно сложил его и пристроил в изножье кровати, то же самое проделал с одеялом и простыней и улегся на матрас, похлопав по узкой полоске свободного пространства рядом с собой:
– Снимай пальто, туфли и ложись. Ты ведь знаешь – подле меня тебе ничто не угрожает. Хотя… – Нико усмехнулся, – я могу нанести ущерб твоим ушам – братья говорят, я ужасно храплю.
Отказываться было глупо, к тому же Нине не хотелось опять заставлять его спать на полу, поэтому она поступила так, как он предложил, и улеглась рядышком на бок. Но кровать оказалась настолько узкой, что невозможно было соблюсти приличную дистанцию. Она чувствовала спиной тепло его тела, и это отвлекало – Нина даже подумала, что наверняка не сможет заснуть. Однако ритм спокойного дыхания Нико убаюкивал ее, а в комнате царили такой приятный полумрак и тишина, что девушка решилась наконец закрыть глаза – всего на минутку или на две, а потом она, конечно же, сядет у окна и будет думать о доме и родителях…
Когда Нина проснулась, в спальне было темно хоть глаз выколи, и она ужасно замерзла, несмотря на одеяло, которым ее, должно быть, накрыл Нико перед уходом. Она прислушалась к незнакомым звукам нового дома: внизу звенели детские голоса, издалека доносилось мычание коров, неразборчиво бормотало радио, раздавался перестук горшков и кастрюль.
Сев на кровати, Нина надела туфли и, раз уж зеркала здесь все равно не было, в темноте пригладила волосы ладонями, расправила на себе одежду, а затем осмелилась спуститься на кухню.
Роза стояла у очага, помешивая что-то в большом железном котле. Она наверняка слышала, как Нина спускалась по ступенькам, но не обернулась, не заговорила, даже виду не подала, что заметила ее появление. Нико с отцом были во дворе – их голоса звучали где-то совсем близко, словно на расстоянии вытянутой руки. Решив не испытывать себя на прочность, вступая в противостояние, Нина прошла мимо Розы во двор, глядя себе под ноги и ступая точно по линии стыка между плитами пола, словно это был туго натянутый канат.
Как она и надеялась, Альдо и Нико сидели возле дома на скамеечках под оливой; у их ног прилегла собака.
– Простите, я что-то заспалась, – виновато сказала Нина.
– Ты ведь устала. – Альдо встал, уступив ей скамеечку, и собака, которая еще секунду назад дремала, тоже тотчас вскочила и принялась переводить взгляд, полный обожания, с одного хозяина на другого.
– Как ее зовут? – спросила Нина.
– Сельва, – ответил Нико. – Это собака отца, но меня она любит больше.
– Что правда, то правда, – признал Альдо. – Когда Нико рядом, Сельва на меня и внимания не обращает.
– Я тут рассказывал отцу, как мы познакомились, – непринужденно сообщил Нико.
Девушка кивнула, тотчас занервничав – все-таки они не успели до конца обсудить историю, которая на самом деле вовсе не была романтичной.
– Родители не возражали против твоего отъезда, Нина?
– Я же говорил тебе, папа: у нее никого нет. Поэтому я и не сомневался, что она поедет со мной, если я позову. Учитывая нынешние обстоятельства… На моем месте ты сделал бы то же самое.
«Никого нет. Никого нет». Она была готова мириться с этим вымыслом, но слова, сказанные вслух, прозвучали так резко, будто это была чистая правда…
– Я ожидал от тебя чего-то подобного, – кивнул Альдо, – но твоя сестра… Новость ее сильно огорчила.
– Понимаю. Я с ней обязательно поговорю и постараюсь все объяснить.
– Ты же знаешь, Роза надеялась, что однажды ты вернешься в семинарию. Она ведь была против того, чтобы ты бросал учебу.
– Да, – прервал отца Нико, повысив голос, – но после гибели Марко у меня не было выбора. Мне пришлось вернуться домой. И я рад, что вернулся – тебе это прекрасно известно.
– Известно. И Роза с твоим возвращением мало-помалу почти смирилась. Ты же в курсе, она терпеть не может сюрпризы. Помнишь, как она отнеслась к новости о том, что Марко и Лука записались в добровольцы?
– Она до сих пор из-за этого злится, несмотря на то что они дали себя убить месяц спустя.
– Нико, перестань. Может, прогуляетесь к отцу Бернарди? Еще есть время до ужина.
– Хорошо. Что скажешь, Нина? Ты не слишком устала?
– Нет, вовсе нет, – отозвалась девушка и встала, опираясь на руку Нико. – Буду рада с ним повидаться.
– Вы что, знакомы? – удивился Альдо. – Но я думал…
Только сейчас Нина поняла, что чуть себя не выдала.
– Прошу прощения, я неверно выразилась. Хотела сказать – буду рада с ним познакомиться.
– Понятно. Что ж, тогда в добрый путь, и смотри, чтобы Нико и отец Бернарди не заболтались, позабыв о времени, как обычно. Ужин станет твоей первой трапезой в новом доме, так что не опаздывайте.
Глава 7
Нико взял Нину за руку и повел со двора, но даже когда они вышли на дорогу, исчезнув из виду, он ее не отпустил. Возможно, ему тоже нужна была поддержка, какое-то утешение после неловкого возвращения домой и ее дурацкой ошибки – фактически признания в знакомстве с отцом Бернарди.
– Поверить не могу, что сморозила такую глупость… – пробормотала Нина.
Но Никколо беспечно отмахнулся:
– Мой отец даже внимания не обратил. Можешь не волноваться на этот счет.
Дом приходского священника, жилище отца Бернарди, стоял всего в нескольких метрах от церкви – скромный, покрытый штукатуркой, с оконными ящиками для цветов, в которых переплелись длинные стебли герани. Священник сам открыл дверь, когда молодые люди постучали, и впустил их в чистенькую прихожую, где пахло полированной мебелью, ладаном и едва заметно крепким кофе.
Отец Бернарди повел их в свой кабинет и дальше, мимо заваленного книгами и бумагами рабочего стола к диванчику у окна. Диванчик тоже был завален книгами; мужчины расчистили его, и хозяин, без особого успеха попытавшись придать валикам и подушкам, продавленным стопками увесистых томов, округлый вид, наконец усадил гостей.
– У меня осталось немного кофе. Сейчас попрошу дражайшую синьору Вендрамин приготовить его для нас.
– Что вы, не стоит, отче, – покачал головой Нико. – Мы ненадолго – должны вернуться к ужину. Может, в другой раз.
– Что ж, ладно, – проговорил священник, устраиваясь в кресле. – Ну, как у вас дела? – поинтересовался он. – Как добрались?
– Долго добирались, – коротко ответила Нина. Она была рада встрече со старым папиным другом, но у нее не нашлось душевных и физических сил на светские любезности. – Когда мы виделись с вами в Венеции в прошлом году, вы уже знали?
– О желании твоего отца найти для тебя укрытие? Тогда еще не знал. Он написал мне в минувшем месяце, попросил подыскать тебе безопасное место, где можно переждать войну.
– Почему только мне? А как же они с мамой?
– Я спрашивал его об этом, и не один раз. Он считает, что переезд пагубно скажется на здоровье твоей матушки и станет для нее слишком сильным душевным потрясением.
– А меня, значит, избавить от душевного потрясения он не захотел, – буркнула Нина.
– Просто он знает, что ты достаточно сильная девочка, чтобы это выдержать, – сказал отец Бернарди, и в тоне его звучало желание скорее успокоить ее, чем осудить. – И ты непременно выдержишь. Не забывай, что здесь ты среди друзей.
– Мне ничего неизвестно о деревенской жизни. Я не знаю, как здесь готовить еду, убираться и вообще делать что-то полезное.
– Научишься. Нико тебе поможет.
Молодой человек кивнул.
– Моя сестра была не слишком дружелюбна в день нашего приезда. Прости, – добавил он.
– Мне кажется, нехорошо ее обманывать, – покачала головой Нина. – Ее и вашего отца.
– Мы с отцом Бернарди обсуждали, можно ли им все рассказать. И очень хотели это сделать. Но пришли к выводу, что лучше держать твою историю в тайне от всех.
– Вы им не верите? – спросила она, внезапно занервничав.
– Верим, – ответил отец Бернарди. – Никто из них ни за что на свете не выдаст тебя. Но проблема в том, что сохранить такую тайну в семье, где есть маленькие дети, просто невозможно. Они же всё слышат, знаешь ли, а Карло ходит в школу, и, если ты еще не заметила, он очень словоохотливый юноша. Достаточно одного неосторожного слова, оброненного, к примеру, за ужином, чтобы погубить всех нас. К тому же школьный учитель Карло – известный доносчик, обо всем докладывает фашистам.
– Я согласен с отцом Бернарди, – сказал Никколо. – Лучше, чтобы правду знали только мы трое.
И он, и священник говорили так спокойно и взвешенно, будто для них это было обыденное дело – прятать людей, и оно не грозило им тюрьмой или чем-то похуже.
– Почему ты это делаешь? – спросила Нина, повернувшись к Нико. – Мой папа дружит с отцом Бернарди, а не с тобой, и тем не менее ты ради меня так рискуешь. Ради чужого человека.
– Как я мог не предложить тебе помощь? Кем бы я был после этого? А чужой ты оставалась для меня ровно до того момента, пока мы не познакомились.
– Многие бы отказались мне помогать.
– Я не в ответе за решения других людей и могу делать лишь то, что сам считаю правильным. И я верю, что у нас все получится. Меццо-Чель – тихое местечко. Тут никто не станет тебя искать.
– Да, у нас ты в безопасности, – кивнул отец Бернарди. – Но я вынужден кое о чем тебя попросить, Нина, и выполнить эту просьбу тебе, вероятно, будет нелегко. Видишь ли, боюсь, пока ты здесь, тебе придется посещать мессу.
Ну разумеется… Ей надо было это предвидеть: даже самые благородные христиане считают, что оказывают евреям большую услугу, приобщая их к своей религии.
– Вы просите меня принять вашу веру?
К ее удовлетворению, на лице священника отразился неподдельный ужас:
– О Боже, нет, конечно же нет! Я бы никогда не попросил тебя ни о чем подобном. Тебе нужно лишь показываться в церкви время от времени. Мысли и убеждения – твое личное дело. Господь мне свидетель, я говорю искренне.
И Нина ему поверила. У нее не было причин для сомнений, но почему же тогда пришлось сделать над собой усилие, чтобы сдержать слезы?..
– Нам пора возвращаться, – сказал Нико. Если он и заметил ее замешательство, не стал упоминать об этом вслух, чтобы окончательно не смутить девушку. – Мы не хотим огорчить мою сестру опозданием на ужин.
– Конечно, конечно, – закивал отец Бернарди. – Стало быть, увидимся с вами в воскресенье.
Они уже подходили к двери, когда Нина решилась задать священнику последний вопрос:
– У вас нет весточки от моих родителей?
– Как только будут новости от них, я сразу сообщу тебе. Обещаю.
Через несколько минут они уже были на ферме, но Альдо, все так же сидевший на скамейке под оливой, вместо того чтобы сразу позвать их в дом, сказал, что стол еще не накрыт.
– Можешь пока показать жене окрестности, – предложил он.
– С удовольствием посмотрю, – кивнула Нина, и не потому, что хотела отсрочить момент возвращения на кухню под ледяной взгляд Розы. Ей действительно было любопытно побольше узнать о том месте, где ей предстояло гостить до возвращения к родителям.
– Твоя семья всегда здесь жила? – спросила она Нико, когда они отправились на прогулку.
– Насколько я знаю, да. Этот дом построил мой прапрадед на месте другого, поменьше.
– Такого, как у твоей тети Элизы?
– Да. Я всегда подозревал, что прапрадед неожиданно разбогател, поэтому и дом у нас такой здоровенный, и некоторые архитектурные детали очень даже изысканные.
– А что на верхнем этаже? Еще спальни?
Нико покачал головой:
– Там у нас зернохранилище. Лестница на третий этаж идет по внешней стене здания, ты ее увидишь через минуту. А это загоны для скота. Вон там у нас пара молочных коров, в соседнем стойле быки, дальше клетки с кроликами. И еще есть куры, несколько дюжин. Днем они путаются у всех под ногами, а вечером мы запираем их в курятнике.
Они остановились у пустого загончика, и Нина вопросительно посмотрела на Нико.
– Отец на прошлой неделе отвез свинью к дяде на ферму. Мы откармливаем свиней на убой, а когда подходит время, братья с отцом едут к нему.
– А ты нет?
– Нет. У меня для этого слишком слабые нервы. Я даже курице шею свернуть не могу, когда Роза просит, а при виде крови у меня голова кружится.
