– Малахия не имел никакого отношения к делам Аколы, – тихо сказала она. – Я не хотела ставить тебя перед таким тяжелым выбором.
– У меня никогда не было выбора, – заметил он.
Она поморщилась.
– Но теперь мне приходится делать выбор каждый день. И я выбираю остаться с тобой вместо того, чтобы отправиться домой. Или я неверно оцениваю ситуацию? Полагаю, как прасит, ты могла бы осудить меня за побег и назначить награду за мою голову.
– Рашид.
– Это ты решила, что мне нельзя доверять, – огрызнулся он. – Что вы задумали?
– Спасти Аколу от надвигающейся гражданской войны, – ответила Париджахан, поднимая подбородок. И пусть он только попробует сказать, что ее цель не была благородной.
Между ними разверзлась пропасть, а виной тому были трещины, которые угрожали вновь расколоть Аколу на пять разных стран. Хлипкий мост – спины несчастных жителей Янзин Задара – давным-давно сломался под давлением власти Паалмидеша.
Рашид посмотрел на Париджахан, и в его взгляде промелькнула нерешительность.
– Да, объединение терпит неудачу, и мой отец умирает, – пробормотала она, понимая, что условный мир между народами Аколы всегда висел на волоске. – Я думала, что нашу страну еще можно спасти. Что Малахия мог бы помочь. И да, я боялась, что, будь у тебя выбор, ты бы вернулся в Янзин Задар. Я не хотела тебя потерять. Это было эгоистично.
Рашид закрыл лицо руками и замолчал. Париджахан отвернулась, обводя взглядом фермерский дом. Золотистый свет заходящего солнца пробивался сквозь окно, отбрасывая сказочные тени. Она смотрела куда угодно, только не на него.
– Пардж… не думаю, что Аколу можно спасти.
– Малахия сказал то же самое. Но это означает, что нам не избежать гражданской войны.
– Только если ты не вернешься домой, чтобы ее остановить.
Париджахан уже слышала это от Малахии. Она лишь покачала головой. Дороги назад уже не было. Паалмидеш долгие годы высасывал все соки из других государств. На ее Траваше лежал тяжкий груз вины. Если она вернется домой, ее убьют задолго до того, как она сможет исправить ошибки своей семьи.
– У Малахии было много изощренных идей, которые включали в себя постепенное отравление некоторых дворян, чьи смерти вызвали бы длительный эффект домино. Это очень длинный план. Но в итоге дом Сирооси должен был остаться в выигрыше.
Рашид фыркнул.
– И тогда я бы возглавила Траваш, – тихо закончила она. – А я этого не хочу.
– Как насчет…
Скрип входной двери не дал ему договорить. Париджахан подняла глаза, надеясь увидеть Надю, но перед ней стояла царевна. Катя подошла к столу и окинула печати на письмах внимательным взглядом, прежде чем опуститься на стул и откинуться назад.
– Ты далеко от дома, – заметила она. – И ты не та, за кого себя выдаешь.
– Я не собираюсь оправдываться, – ответила Париджахан, жалея, что не успела спрятать бумаги.
– Аколийский прасит в королевстве хаоса. К тому же, ты можешь говорить с клиричкой, даже когда она никого к себе не подпускает.
– Наде нужно время, – сказала Париджахан. – Позволь ей прийти в себя.
На той горе Париджахан потеряла близкого друга, но Надя потеряла гораздо больше. Она еще не скоро сможет смириться со своим горем. Возможно, никогда.
– У нас нет времени, – вздохнула Катя, завязывая свои темные кудри. – Я должна знать, зачем ты здесь. Когда мы доберемся до Серебряного двора, мне придется объяснить своему отцу, зачем я притащила прасита в самое сердце нашей страны. Не хотелось бы, чтобы твой Траваш обвинил меня в похищении и объявил Калязину войну.
– Они не объявят войну, – уверенно сказала Париджахан. – Только не из-за меня.
– Я бы не была так уверена.
– Они не станут рисковать. Военные ресурсы понадобятся им в случае внутреннего конфликта, – объяснила аколийка.
Брови Кати поползли вверх. Париджахан никогда не лгала о том, почему находилась в Калязине, но все же не раскрывала всей правды. Здесь было легко говорить о возмездии. Это слово имело значение для таких, как Малахия или Надя – людей, чьи миры погрязли в насилии. Оно служило убедительным объяснением тому, что аколийка предпочла их жестокие страны своей родине. Но у нее имелось слишком много причин для побега, и она продолжала бежать, потому что просто не могла остановиться. Настоящим правителем Аколы был вовсе не отец Париджахан, а ее бабушка, и она понимала, что Зохре пойдет на все, лишь бы удержать власть над ее семьей и всей страной.
Когда-то она думала, что махинации бабушки никак ее не коснутся. Париджахан не должна была унаследовать Траваш. У нее были старшие брат и сестра: Таране и Арман. Но Таране выдали замуж за транавийца, вычеркнув ее из очереди наследников, а Арман отправился к пустынным магам и не вернулся назад. Париджахан даже не надеялась, что он все еще жив.
В итоге на плечи младшей дочери дома Сирооси возложили груз ответственности за страну, которая разваливалась на части. Она не хотела такой ответственности. Никто не хотел.
Девушке казалось, что ее побег только облегчит всем жизнь. Никто не хотел видеть ее на троне. Зохре считала внучку слишком упрямой для будущей правительницы, так что же изменилось?
Рашид окинул царевну многозначительным взглядом. Париджахан никогда не видела его таким мрачным, и ей было больно наблюдать за тем, как тускнеют его насмешливые глаза. Она боялась спросить, через что ему пришлось пройти в том проклятом лесу. Это была их первая разлука за долгие годы, и между ними вдруг образовалась пропасть, которую они никак не могли преодолеть. С другой стороны, Париджахан сама посеяла семена раздора, скрыв от Рашида правду о состоянии своего отца и будущем Аколы.
Он хотел вернуться домой, а она не могла последовать за ним. Если бы Рашид ушел прямо сейчас, сердце Париджахан разбилось бы, но она не стала бы его останавливать.
– Скажи хоть что-нибудь, – сказала Катя. – Я тебе не враг и лишь хочу избежать международного скандала.
– В Аколе знают, что я натворила и почему сбежала. Чего они не знают, так это почему я решила остаться здесь. Поверь, Акола не нападет на Калязин или Транавию. У нас полно своих проблем. Но если тебе нужно объясниться перед своим двором, скажи им часть правды. Я здесь для того, чтобы помочь вашим королевствам.
– Не хочешь рассказать мне все остальное?
Париджахан ощутила на себе тяжелый взгляд Рашида.
– Этого достаточно.
Воспоминания о том проклятом лесе останутся с ней навсегда. Она была отмечена, как и ее друзья, и эту метку будет не так-то просто стереть. Париджахан знала, что видела и что от нее требовалось, но вряд ли хоть что-то могло получиться без… Она судорожно сглотнула. Это больше не имело значения.
7
Малахия Чехович
«Бурлящий, нескончаемый ужас закручивается в смертельную воронку, пожирая все на своем пути. Даже свою собственную плоть».
Волхожникон
Все усилия были напрасны: он никак не мог согреться и унять дрожь, не мог остановить нервный тремор, который все сильнее сотрясал его кости с каждой новой судорогой.
Taszni nem Malachiasz Czechowicz. Только не это. Пожалуйста, пусть это прекратится. Он сделает то, что должен; он сделает все что угодно.
Малахия не мог отказаться от отчаянного желания жить, желания быть самим собой. Ему не требовалось многого, всего лишь частичка незамутненного сознания, но бог угрожал отобрать у него и это. Уничтожить все, что когда-то было Малахией, пока он не превратится в бездушный сосуд.
Его это не устраивало. Малахия тоже был богом, и он не желал, чтобы им управляли. Если для этого придется подыгрывать, так тому и быть. Он будет страдать. Он выживет. Пока он жив, у него есть возможность все изменить.
С другой стороны, Малахия следовал этой философии на протяжении многих лет, но она так и не принесла плодов. Транавия и Калязин будут вечно воевать между собой, потому что они не знали другой жизни. Война стала чем-то привычным и даже удобным. Время от времени одна сторона выдвигала требования, а вторая не хотела уступать. Он не видел возможности вырваться из этого порочного круга.
Может, когда-то он и рассматривал Надю как ключ к решению проблемы. Ему казалось, что она способна на компромисс. Они верили в разные вещи, но их тянуло друг к другу. Ее общество стало для него утешением, которого он никогда раньше не испытывал. Малахии нравилось быть рядом с ней, нравилось спорить о теологии и о значении религии в мировых масштабах. Она заставила его задуматься о вещах, которых у него никогда не было, и, как бы он ни противился этим мыслям, их беседы казались ему захватывающими. Надя казалась ему захватывающей.
Но все это теперь разрушено. Теперь, когда ему открылась истинная природа Нади и стало понятно, что она не спасет ситуацию. Только усугубит.
«Ты и правда так уверен, что знаешь все о природе этой девушки?» – с любопытством спросил голос.
Малахия вздрогнул, но не стал отвечать. Ему не показалось? Разве это вообще возможно? Стоило ли приписывать человеческие качества этому незримому существу?
«Нет, – ответил голос, явно забавляясь. – Но, честно говоря, мне все равно, как ты меня воспринимаешь».
Он очнулся в святилище церкви. Природа давно взяла свое, и развалившиеся скамейки поросли густой, ядовитой травой. Среди зарослей белели чьи-то кости, а во влажной поросли копошились личинки, словно где-то поблизости разлагалась мертвая плоть. Малахия поднялся на ноги, стряхивая личинок со своей кожи.
Он провел рукой по волосам. Его пальцы нащупали гладкие бусины и реликвии, запутавшиеся в прядях. Первой мыслью было вырвать проклятые кости – столько бед из-за таких мелочей, – но они все еще могли ему пригодиться. Тем более что раздобыть их было совсем не просто.
У него перехватило дыхание, и он закашлялся, когда боль, охватившая легкие, на мгновение усилилась, прежде чем снова исчезнуть. Малахия выплюнул сгусток крови, и по его телу прошла сильная дрожь, но затем все улеглось. Временный покой.
Ему хотелось лишь заснуть и позволить личинкам обглодать его кости, потому что это казалось более радужной перспективой, чем продолжать существовать в таком состоянии.
Он решил, что в первую очередь ему нужно найти способ выбраться из леса. Уничтожение остального пантеона могло подождать.
Малахия плохо помнил, когда ел или пил в последний раз, но, кажется, это было еще до того, как он поднялся на гору. У него постоянно кружилась голова. Оставалось только надеяться, что, когда солнце наконец-то зайдет за горизонт и он сможет отправиться в путь, ему посчастливится наткнуться на чистый ручей. Он не собирался притрагиваться к тому, что находился в стенах церкви. Все здесь давно сгнило.
Он старался подавить панику, которая охватывала его при одной мысли о том, что ему больше никогда не увидеть солнечного света.
Не зная, что на него нашло, он отважился спуститься к странному колодцу в подвале. Бледные цветы увяли, превратившись в пыльную шелуху. В углу он нашел свой скомканный мундир и со вздохом натянул его на себя. Ему не хотелось вспоминать о той ночи, когда он торопливо собирал свои немногочисленные вещи, прежде чем сбежать из Транавии.
Малахию не особенно любили среди Стервятников. Он переживал, что окажется бесполезным, и они презирали его за излишнюю чувствительность. Они недооценивали его, но в конце концов он заслужил их уважение, и это было единственным, что имело значение внутри культа. Роза постоянно пыталась подорвать его авторитет, хотя когда-то он сам делал все возможное, чтобы дискредитировать Луцию. Единственное отличие было в том, что он убил Черную Стервятницу, а Роза никогда бы не решилась бросить ему вызов. Они были слишком разными. Малахия искренне наслаждался моментом, срывая голову с плеч Луции.
Луция, последняя Черная Стервятница, очень долго держала культ в железных рукавицах, систематически уничтожая любого, кто осмеливался противостоять ей. Она была расчетлива и безжалостна, но ей не хватало честолюбия.
Теперь Транавия считала Малахию самым безжалостным и расчетливым Черным Стервятником в истории культа. Они будут вечно хранить его наследие, но никогда не вспомнят Луцию.
Разве не в этом состояла его главная цель? Ради чего он строил свои изощренные планы, лебезя перед Черной Стервятницей, убеждая ее в собственной слабости и позволяя вытирать о себя ноги? Малахия считал, что чем ниже он опустится в ее глазах, тем легче будет ее одолеть. И он оказался прав.
Он сделал это не ради дурной славы, хотя и получал от нее определенное удовольствие. Он сделал это, потому что хотел все изменить. Потому что его раздражало бездействие ордена, Транавии, всего мира, и он больше не мог терпеть пассивность Луции.
Малахия был удивлен своим внезапным желанием вернуться на этот проклятый трон и заняться мелкими придворными делами. Он никогда не хотел становиться монстром, и на протяжении долгого времени эта новая, кошмарная сущность не вызывала у него ничего, кроме ненависти. Малахия невольно коснулся шрамов, которые покрывали его предплечья. Когда все изменилось? Когда он успел принять эти изменения?
Он обнаружил, что сидит над кровавой лужей, разглядывая ее застывшую поверхность. Знала ли Надя, что произойдет, когда она войдет в колодец? Малахия протянул руку к багровой луже, не осмеливаясь прикоснуться к ней. Сможет ли он исправить ее ошибку?
Должно быть, это случилось здесь. Некоторые пробелы в ее истории не давали ему покоя. Он не знал, что случилось с Надей в промежуток между уничтожением стены и прибытием в храм, но именно в тот момент что-то изменилось.
Малахия потянулся за своей книгой заклинаний. Его пальцы схватили воздух, и грудь сдавил приступ паники, заставивший его зайтись кашлем. К этому невозможно было привыкнуть. Эта книга составляла всю его жизнь, и она исчезла. Каждое написанное им заклинание, каждый портрет Нади и его друзей – все пропало. Будь книга все еще у него, он мог бы обратить все вспять или хотя бы использовать ее в качестве отправной точки, чтобы разобраться в произошедшем. Ему нужно было с чего-то начать. Все, что сломалось, можно исправить – Малахия свято в это верил.
Хотя бы ради самого себя.
8
Надежда Лаптева
«Лев вернулся прошлой ночью. Скорее всего, он был в Тачилвнике, но я не знаю. Он молчит. Точнее, не может говорить. «Там нет никого, кроме богов», – он написал это на клочке бумаги. А потом показал мне кое- что… Они отрезали ему язык».
Отрывок из дневника Софьи Грешневой
Надя не любила ездить верхом. Ей особенно не нравилось ездить по лесным дорогам, чувствуя, как окружающий мир постоянно меняется. Она попыталась отгородиться от этих мыслей, но деревья выглядели по-другому, и сам воздух казался странным на вкус. Как будто все вокруг исказилось и замерло в ожидании. Но чего именно? Конца света?
– Когда мы доберемся до Комязалова, то сможем перегруппироваться, – с твердым убеждением сказала Катя, когда Надя спросила об их дальнейших планах. На этот раз слова царевны звучали по-настоящему уверенно.
Надя ничего не ответила, продолжая разглядывать деревья. Еще совсем недавно они изо всех сил старались сбросить с себя остатки долгой, тяжелой зимы, а на ветвях начинали появляться тусклые зеленые листья, которые становились все ярче с каждым новым днем. Но теперь они почернели, высохли и покрылись паутиной.
Она зажмурилась, прижимая кулаки к глазам, и, выдохнув, прислушалась в ожидании услышать чей-нибудь голос. Но вокруг царила оглушающая тишина.
Когда Надя открыла глаза, деревья снова стали зелеными, но она знала, что это всего лишь иллюзия. Это было только начало. Странная черная плесень была настоящей. Она видела какую-то другую реальность, переплетенную с их миром, и граница между ними постепенно стиралась.
Надя не хотела искать ответы в Комязалове. Она не думала, что матриарх вообще захочет ответить на ее вопросы. Женщина, которая наверняка приложила руку к тому, чтобы держать Надю в неведении, не станет ей помогать. В столице ее не ждет безопасность. Но, может быть, Церковь будет права, если приговорит свою бывшую клиричку к смерти. С каждым часом она все больше ощущала близость холодной, темной воды. Надя уже коснулась ее поверхности, когда использовала свою силу против огромного волка. Это было странно, непривычно, и в то же время приятно. Конечно, она испугалась, но разве можно убежать от самой себя?
Может быть, поэтому Церковь так долго ей лгала. Они подозревали, что она была не той, кем казалась на первый взгляд. Опаснее клирика, кровожаднее мага. Обращаясь к энергии темного колодца, Надя чувствовала себя еще хуже, чем в присутствии Любицы, если такое вообще было возможно.
Дурные знамения намекали, что на свете есть вещи пострашнее падших богов. По-настоящему древние существа. Жуткие статуи на лесной поляне – вот о чем она думала, используя эту силу. Ее охватывал тот же первобытный ужас, то же чувство неизбежности. Теперь ей были известны имена пяти статуй, но оставалось еще пятнадцать. Пятнадцать существ, исчезнувших и забытых, никак не давали Наде покоя. Может, они мертвы? Или просто выжидают своего часа?
Неужели падшие боги выпустят на волю что-то еще более древнее и темное? В этом состояло ее предназначение?
Эта мысль была невыносимой, но девушка больше не могла отрицать, что связана с этой поляной.
Вечером они разбили лагерь, чтобы отдохнуть после долгого дня, проведенного в дороге. Надя побрела прочь, наблюдая за тем, как меняется лес. Становилось все темнее, и обычные звуки дикой природы начали перерастать в крики. Она вздрогнула, оглянувшись на своих спутников, но они ничего не заметили. Кроме Рашида. Он вздрагивал каждый раз, когда в лесу раздавался крик. Аколиец поймал на себе Надин взгляд, и она наклонила голову. Не сказав ни слова, он последовал за ней.
– Ты тоже это чувствуешь? – спросила она.
Рашид поднял голову, разглядывая кроны деревьев, прежде чем ответить ей хриплым голосом:
– Пожалуй, пора рассказать тебе правду.
У Нади сжалось сердце. Только не это. Не может быть, чтобы он тоже лгал ей все это время.
