Но как только истощилась новизна этого энтузиазма, а жизнь становилась все более и более стесненной, даже самые ревностные начали с ужасом замечать, что в моменты бездеятельности они были склонны к сомнениям, слишком шокирующим для признания. И поскольку ситуация продолжала ухудшаться, даже жизнь, занятая непрерывной деятельностью, не могла подавить эти нечестивые фантазии.
Потому что теперь человечество было ввергнуто в беспрецедентный психологический кризис, распространенный шоком экономического бедствия на перманентно нездоровый менталитет. Необходимо вспомнить, что каждый индивидуум когда-то был любознательным ребенком, но его приучили остерегаться любопытства, как дыхания Сатаны. В результате вся человеческая раса страдала от некоего вида вывернутой репрессии, репрессии интеллектуальных позывов. Неожиданная экономическая перемена затронула все классы на всей планете, концентрируя внимание на шокирующем любопытстве и крайнем скептицизме, которые до сих пор были надежно похоронены в самых глубоких тайниках сознания.
Нелегко было постичь странное искажение менталитета, беспокоившее теперь все человечество, характеризуя себя в некоторых случаях припадками самого настоящего головокружения. После многих веков процветания, утвержденного порядка и ортодоксии люди неожиданно оказались охвачены сомнением, к которому относились как к явлению сатанизма. Но об этом не было произнесено ни слова; однако дьявол, не переставая нашептывать, овладел сознанием каждого человека, испытывавшего на себе встревоженные взгляды своих собратьев. Разумеется, все перемены в его жизни совпадали с его легковерием.
В ранний период жизненного пути человечества подобный мировой кризис мог бы пробудить у людей здравомыслие. Под первым нажимом бедствия они могли бы отказаться от экстравагантных элементов своей культуры. Но теперь древний уклад жизни был слишком глубоко похоронен. Следовательно, мы созерцаем фантастическую картину мира, общество, устроенное самозабвенно и даже героически благодаря безрассудной трате его ресурсов в многочисленных воздушных зрелищах, без целеустремленной веры в их справедливость и действенность, а исключительно в виде безрассудного автоматизма. Подобно тем маленьким грызунам, чья миграция стала невозможна из-за появившейся водной преграды, и потому они ежегодно топили себя целыми тысячами, Первые Люди беспомощно продолжали свое пристрастие к ритуалам; но в отличие от леммингов они были в достаточной мере человеческими существами, чтобы в то же самое время быть угнетенными неверием, которое, сверх того, они боялись осознать.
Тем временем ученые были серьезно и тайно погружены в изучение древней научной литературы в надежде обнаружить забытый талисман. Они же предпринимали тайные эксперименты, но шли по ложному пути, указанному коварным английским современником Первооткрывателя. Первые результаты были таковы, что несколько исследователей было отравлено или убито электрическим током и взлетел на воздух огромный институт. Это событие поразило массы, которые предполагали, что этот случай произошел из-за слишком рискованного применения божественной силы. Непонимание побудило отчаявшихся ученых приготовиться к дальнейшим впечатляющим «чудесам» и, больше того, использовать их для укрощения нарастающего нетерпения голодающих промышленных рабочих. Поэтому, когда депутация рабочих появилась около учреждений Всемирного Сельскохозяйственного Управления, чтобы потребовать для работающих в промышленности дополнительное количество муки, Горделпас неким чудесным образом взорвал землю, на которой те стояли, и разбросал их тела прямо на зрителей. Когда в Китае работающие в сельском хозяйстве объявили забастовку, чтобы получить причитающуюся им долю электрической энергии для обработки земли, Горделпас воздействовал на них зловредной атмосферой, так что многие тысячи их задохнулись и умерли. Стимулированные таким образом с помощью прямого божественного вмешательства сомневающиеся и предательские элементы из всеобщей человеческой массы вновь обрели и веру, и послушание. И мир слегка продвинулся вперед настолько, насколько возможно, как это делалось за последние четыре тысячи лет, если не считать общее усиление голода и ухудшение здоровья.
Но неизбежно, по мере того как условия жизни становились все более и более суровыми, послушание сменилось отчаянием. Смелые духом начали публично взывать к благоразумию и даже к благочестию, относительно столь огромных затрат энергии на ритуальные полеты, в то время когда предметы первой необходимости, и прежде всего пища и одежда, становились недосягаемыми. Разве не делала эта беспомощная преданность их всего лишь предметом насмешки в божественных глазах? Бог помогает тому, кто помогает себе сам. И уже давно вызывал тревогу устрашающе возросший масштаб смертности. Истощенные и оборванные люди начали просить подаяние в общественных местах. В отдельных районах голодало почти все население, и Директорат ничего не сделал для них. Однако в других местах уборка хлебов была сорвана из-за отсутствия энергии, необходимой для жатвы. И во всех странах поднялись шумные протесты с требованием открытия новой эры.
Теперь ученый мир пребывал в панике. Их исследования окончились ничем, и было очевидно, что в будущем вся энергия, получаемая от воды и ветра, должна будет расходоваться лишь на первичное производство. И даже при этом очень многих впереди ждал голод. Президент Физического Общества предложил Директорату сократить наполовину ритуальные полеты как компромисс с Горделпасом. Немедленно эта ужасная правда, в которой до настоящего времени немногие отваживались признаться лишь перед самими собой, была выпущена в эфир известным, вызывавшим доверие евреем: вся вековая легенда о божественной тайне оказалась ложью, из-за чего же тогда эти физики тянули время? Смятение и ярость охватили планету. Повсюду люди поднялись против ученых и против правящих властей, которые управляли ими. Погромы и репрессивные меры вскоре переросли в гражданские войны. Китай и Индия объявили себя независимыми национальными государствами, но не смогли добиться внутреннего единства. В Америке, настоящей цитадели науки и религии, правительство сохраняло некоторое время власть в своих руках, но по мере того как его положение стало менее устойчивым, применяемые им методы стали все более грубыми. В конце концов оно сделало ошибку, применив не только отравляющий газ, но и биологическое оружие; а состояние медицины было настолько слабым, что никто не смог создать средства для сдерживания их уничтожающего действия. Весь Американский континент сдался нашествию легочных и нервных болезней. Древнее «американское бешенство», которое много лет назад было использовано против Китая, теперь опустошило Америку. Огромные станции, аккумулировавшие энергию ветра и воды, были разрушены обезумевшими толпами, стремящимися воздать возмездие всему, что ассоциировалось с властью. После оргии каннибализма некоторые районы остались вовсе ненаселенными.
В Азии и Африке некоторое время все еще поддерживалось подобие порядка. Однако вскоре «американское бешенство» распространилось и на эти континенты, и очень скоро прямые свидетельства существования их цивилизации тоже исчезли.
Только в самых естественно-плодородных районах мира остатки больного и искалеченного населения могли скудно добывать жизненные соки прямо из земли. В других местах было полное опустошение. Теперь без всякого труда джунгли широким шагом вновь занимали когда-то принадлежавшее им пространство.
Глава V. Падение Первых Людей
1. Первый Век Тьмы
Мы подошли к периоду в истории человечества, отстоящему от открытия Ньютона немногим меньше чем на пять тысяч лет. В этой главе нам предстоит охватить около ста пятидесяти тысяч лет, а в следующей – еще десять миллионов. Это перенесет нас во время, удаленное в будущее от Первого Всемирного Государства настолько же, насколько ранние антропоиды удалены от него в прошлое. В течение первой десятой доли первого миллиона лет, прошедших с момента краха Всемирного Государства, то есть в течение ста тысяч лет, человек оставался в полном упадке. До конца этого промежутка времени, которое мы будем называть Первым Веком Тьмы, он так и не попытался еще раз вырваться из дикого состояния, через варварство к цивилизации. А затем его возрождение прошло относительно быстро. От самых первых попыток до конца оно заняло всего лишь пятнадцать тысяч лет, и к моменту этой последней агонии планета была окончательно опустошена, потому что разум с тех пор так и дремал, находясь в оцепенении более десяти миллионов лет. И это был Второй Век Тьмы. Вот так выглядит временной интервал, который нам предстоит рассмотреть в этой и в следующей главах.
Следовало бы ожидать, что после крушения Первого Всемирного Государства возрождение должно бы произойти через несколько поколений. Историки, разумеется, очень часто бывали озадачены причинами этой удивительно полной и длительной деградации. Присущая человеку натура была приблизительно той же, как до, так и непосредственно после кризиса; однако людской разум, очень легко справлявшийся с управлением уже существующей мировой цивилизацией, оказался совершенно неспособным к строительству нового общества на развалинах старого. Далекое от восстановления, положение человека стремительно ухудшалось, пока человечество не погрузилось в примитивную дикость.
К такому результату привело множество причин, одни из которых были относительно неосновательными и временными, некоторые же глубокими и долгими. Будто бы Судьба, направляя события к уготованному концу, сама использовала множество разнотипных инструментов, ни один из которых не был достаточным сам по себе, хотя все и работали вместе изо всех сил в одном и том же направлении. Прямой же причиной беспомощности человеческой расы в период развития кризиса Всемирного Государства были, разумеется, широкая эпидемия психических заболеваний и еще более распространившееся расстройство умственных способностей – следствие применения микробов. Это почти мгновенное воздействие сделало для человека невозможным оценить свое падение на самой ранней и наименее неуправляемой стадии. Позже, когда эпидемия подошла к концу, даже при условии, что вся цивилизация уже представляла сплошные руины, согласованная попытка вернуться к благочестию могла бы тем не менее восстановить ее на более умеренном уровне. Но среди Первых Людей только меньшинство было едва способно к искреннему и беззаветному служению общему делу. Подавляющее же большинство по своей природе было подвержено личным устремлениям. И в этот мрачный период столь велика была глубина разочарования и общего истощения, что даже обычная решительность и твердость были невозможны. Казалось, что рухнула не только социальная структура человеческого общества, но и структура всего обитаемого мира. И единственной реакцией на это было лишь пассивное отчаяние. Четыре тысячелетия определенного уклада жизни лишили человеческую природу всей ее податливости. Ожидать, что эти существа целиком переделают свое поведение, было едва ли более разумно, чем ожидать, что муравьи, когда их гнездо затопляет вода, последуют поведению водяных жуков.
Но еще более важная и настоятельная причина заставила Первых Людей после их падения не подниматься долгое время. Трудноуловимые психологические изменения, которые соблазнительно назвать общем дряхлением породы, подрывали состояние тела и разума человека. Химическое равновесие каждого индивидуума становилось все более нестабильным, так что мало-помалу великий дар человечеству в виде продолжительной молодости постепенно терялся. Но куда быстрее, чем от старости, его ткани изнашивались, как бы проявляя износ от трудностей самого бытия. Это бедствие не было неизбежным, но оно было привнесено воздействиями на характер, свойственный данной породе, и усиливалось условиями. В течение нескольких тысяч лет человек жил под очень сильным давлением в биологически неестественном окружении и не нашел средств для компенсации особенностей своей природы из-за наложенной на нее дополнительной нагрузки.
Осознав все это после падения Первого Всемирного Государства, поколения очень быстро скользнули сквозь сумерки в самую настоящую ночь. Чтобы прожить эти столетия, необходимо было жить с осознанием общего упадка и разложения и с легендами о могущественном прошлом. Население почти полностью происходило теперь из фермеров прежних времен, и поскольку сельское хозяйство считалось очень малоактивной областью, подходящей в основном только для ленивых людей, планета была теперь сплошь заселена одними мужланами. Лишенная энергии, машин и химических удобрений, эта деревенщина с трудом могла прокормить даже себя. И, разумеется, только десятая их часть пережила Великую депрессию. Второе поколение знало о цивилизации лишь как о легенде. Все их дни были наполнены непрерывным трудом по обработке земли и регулярными объединениями усилий для борьбы с мародерами. Женщины стали более сексуальны и занимались домашним трудом. Семья, или клан из нескольких семей, стала самой большой социальной единицей. Бесконечные распри и вражда возникали между населением соседних долин и между фермерами и шайками бандитов. Мелкие вооруженные деспоты временами поднимались вверх и падали, но никакого постоянного контроля над достаточно широкой территорией так и не было установлено. Пока еще не было избыточного богатства, чтобы тратить его на такую роскошь, как правители и регулярные армии.
Поэтому без ощутимых перемен тысячелетие протянулось в убогой и тяжелой работе. Этим неоварварам было трудно жить на истощенной планете. Не было больше не только нефти и каменного угля, но и никаких минеральных залежей, сохранившихся в местах, доступных их слабым инструментам и разумам. И особенно легких металлов, необходимых для столь многочисленных разнообразных работ по созданию материальной цивилизации: они давным-давно исчезли из наиболее доступных глубин земной коры. Более того, обработка почвы была слишком затруднена из-за того факта, что само железо, которое теперь нельзя было добыть без механизированных горных работ, оказалось недоступным. Люди были вынуждены вновь прибегнуть к каменным орудиям, как это делали их древнейшие человеческие предки. Но им не хватало ни умения, ни настойчивости своих предков. Для них не существовало ни заостренности палеолита, ни гладкости и симметрии неолита. Их орудиями были лишь разбросанные на земле булыжники, у которых отбивались края для повышения удобства этих естественных камней. Почти на каждом из них они запечатлевали один и тот же патетический символ – Свастику или Крест, – использовавшийся Первыми Людьми в качестве священной эмблемы на всем пути их существования, хотя и с изменявшимся смыслом. В одном случае он символизировал изображение аэроплана, пикирующего к гибели, и в таком виде использовался бунтовщиками как символ падения Горделпаса и самого Государства. Но более поздние поколения интерпретировали эту эмблему иначе, как знак, указывающий на их божественных предков, и как напоминание о том золотом веке, из которого им был предначертан путь либо в вечное падение, либо до того момента, пока боги не вмешаются в их судьбу. Почти очевидно, что в столь упорном использовании этого символа первые представители рода человеческого невольно воплощали двойственность и противоречивость своей собственной природы.
В это время умами всей расы завладела идея непреодолимого упадка. Поколение, перенесшее падение Всемирного Государства, удручающе действовало на свою молодежь рассказами о прошлых прелестях и чудесах и убеждало самих себя в том, что молодые люди не имеют достаточно разума, чтобы вновь построить такую сложную систему. Следующие поколения, по мере того как условия реальной жизни становились все более и более жалкими, относились к легенде о прошлой славе все более и более скептически. Целая масса научных знаний была очень быстро утрачена, если не считать тех обрывков, которые имели практическое значение даже при такой дикой жизни. Осколки старой культуры были, конечно, сохранены в общем переплетении практических знаний народов, которые опутывали земной шар, но они были до неузнаваемости искажены. Поэтому существовало широко распространенное убеждение, что окружающий мир зарождался как огонь и что жизнь выделилась из огня. После появления обезьян эволюция прекратилась (так утверждалось) до тех пор, пока не явились божественные духи и не овладели самками-обезьянами, произведя таким образом человеческие существа. Таким образом возник золотой век божественных предков. Но, к несчастью, через некоторое время внутри человека зверь одержал победу над божеством, и потому прогресс уступил место многовековому упадку. И, разумеется, этот упадок был неизбежен до тех пор, пока боги не найдут подходящего момента, чтобы вновь прийти на землю и сожительствовать с женщинами и еще раз воспламенить человечество. Подобная вера во Второе Пришествие богов настойчиво и повсеместно поддерживалась в Первый Век Тьмы и утешала людей в их смутном осознании вырождения.
Даже по завершении Первого Века Тьмы развалины древних жилых башен все еще оставались отличительными чертами каждого пейзажа, зачастую производя впечатление одряхлевшего величия рядом с лачугами сегодняшних дикарей. Потому что живущие человеческие расы, поселившиеся возле этих реликтов, напоминали хилых внуков, играющих у ног когда-то могущественных родителей их отцов. Так хороши были старые постройки и из таких прочных материалов, что даже после сотен тысячелетий развалины все еще представляли вполне узнаваемый памятник материальной культуры человека. Хотя большей частью они были теперь, разумеется, немногим больше, чем высоченные горы развалин, заросших травой и кустарником, в большинстве из них сохранились остатки вертикально стоящих стен, и то тут, то там отдельные уцелевшие фрагменты их все еще поднимались вверх из своих выложенных булыжником оснований на сотню футов или около того, будто усеянные окнами отвесные утесы. Теперь эти остатки были окружены фантастическими легендами. В одном из мифов люди из прошлого строили себе громадные дворцы, способные летать. За тысячи лет (за целую эру до этих варваров) люди жили в общем согласии и почитании богов; но под конец они впали в тщеславие от собственной гордости и предприняли полеты к Солнцу, к Луне и в звездное пространство, чтобы изгнать богов из их сияющего дома. Но боги посеяли между ними разлад, так что они один за другим погибли в верхних слоях атмосферы, а их быстроходные крылатые дворцы тысячами рухнули на землю, превратившись с тех пор и навеки веков в памятники человеческому безрассудству. Однако в другом сказании крылатыми были сами люди. Они обитали в голубятнях каменных башен, вершины которых были выше звезд и нарушали покой богов, и те уничтожили их. Итак, в той или иной форме эта тема о крахе могущественных пилотов прошлого довлела над этими жалкими людьми. Их грубый труд на земле, их охота, их защита от появившихся хищников на каждом шагу сопровождались страхом прогневать богов любым непредвиденным поступком.
2. Зарождение Патагонии
По мере того как проходили столетия, в разных географических зонах начали складываться различные расы людей. И каждая раса состояла из множества племен, каждое из которых не знало о существовании других, кроме своих ближайших соседей. После многих тысячелетий это обширное многообразие пород и культур дало возможность произойти новым биологическим слияниям и образованию смешанных рас. Наконец, после множества подобных межрасовых соединений появились люди, у которых до некоторой степени было восстановлено древнее чувство человеческого достоинства. В очередной раз возникло реальное различие между развитыми и отсталыми районами, между «первобытными» и относительно просвещенными культурами.
Это возрождение произошло в Южном полушарии. Совокупность климатических изменений предоставила самой южной территории Южной Америки подходящий питомник для цивилизации. Кроме того, огромное землетрясение земной коры к востоку и югу от Патагонии привело к тому, что когда-то относительно мелкая часть океана превратилась в обширное пространство новой суши, соединяющей Америку с Антарктикой на месте прежних Фолклендских островов и острова Южной Георгии и протянувшейся оттуда на восток и северо-восток в самый центр бывшей Атлантики.
Случилось еще и так, что в Южной Америке, как нигде больше, сложились наиболее благоприятные расовые условия. После падения Первого Всемирного Государства в этом регионе начало ослабевать влияние европейских элементов и начали доминировать древние индейские и перуанские племена. За много тысячелетий до этого эта раса достигла своей собственной первобытной цивилизации. После того как она была разрушена руками испанцев, то начала казаться навсегда исчезнувшей и незначительной; однако, как ни странно, она по-прежнему продолжала существовать в отдалении от своих завоевателей. И хотя два племени смешались самым неразделимым образом, все равно в отдаленных частях этого континента оставался образ жизни, чуждый доминирующему повсюду американизму. Американизированный лишь поверхностно, он оставался в своей основе «индейским» и непонятным для остального мира. За весь период прошедшей цивилизации этот дух покоился как дремлющее зимой семя; но с возвращением варварства он дал ростки и спокойно распространился повсюду. От взаимодействия с этой древней первобытной культурой и множеством других расовых элементов, оставшихся на континенте от общей мировой цивилизации, должны были еще раз появиться основы цивилизованного уклада жизни. Таким образом инкам наконец-то выпало одержать триумф над своими завоевателями.
Затем в Южной Америке, и особенно на новых девственных равнинах Патагонии, произошло объединение множества причин, чтобы Первому Веку Тьмы был наконец-то положен конец. Вновь начал повторяться великий порыв разума. Но пока в минорном ключе. Потому что на жителей Патагонии свалились тяжелые затруднения. Они начали стареть задолго до того, как подросло их молодое поколение. Во времена Эйнштейна молодость индивидуума заканчивалась где-то в двадцать пять лет, а в условиях Всемирного Государства этот возраст был искусственно удвоен. После падения цивилизации увеличение естественной краткости жизни индивидуума больше не поддерживалось искусственными мерами, и к концу Первого Века Тьмы мальчик пятнадцати лет уже считался человеком среднего возраста. Цивилизация Патагонии в период своего расцвета обеспечивала значительное облегчение и даже безопасность самой жизни человека и давала ему возможность доживать до семидесяти, а то и до восьмидесяти лет; но период нежной и податливой юности сохранялся в лучшем случае не больше чем на полтора десятилетия. Поэтому действительно молодые люди никогда не были в состоянии внести свой вклад в культуру прежде, чем уже достигали среднего возраста. В пятнадцать лет их кости неотвратимо становились хрупкими, волосы седели, а лица покрывались морщинами. Суставы и мускулы твердели, мозг с трудом адаптировался к новым ситуациям, жизненный задор испарялся.
Могло показаться странным, что при таких обстоятельствах эта раса могла добиться хоть какого-то развития цивилизации и что какое-то поколение должно было бы сделать нечто большее, чем научиться хитростям своих старших предшественников. Однако на самом деле, хотя прогресс и не был быстрым, он был стабильным. Потому что, несмотря на то что этим существам не хватало живости и энергии молодых, они до некоторой степени компенсировали это тем, что избегали множества поспешных действий и ошибок, свойственных молодым. Первые Люди фактически теперь были расой, отдававшей дань увлечениям молодости, и хотя проделки молодых так или иначе мешали им, но теперь они имели преимущество в определенности и единстве цели. Хотя и обреченные на усталость и некоторый страх перед несдержанностью, ведущими к моментальному крушению всех значительных достижений их предков, они избегали большинства расточительных отклонений и столкновений умов, которые ломали ранние цивилизации на их пике, а не на спаде. Более того, поскольку их животная природа была несколько подавлена, жители Патагонии были более склонны к хладнокровному познанию и более расположены к интеллектуализму. Они являли категорию людей, в которых рациональность поведения была менее всего подвержена страстям, хотя имела склонность потерпеть неудачу из-за простой лени или малодушия. Хотя они относительно легко переживали свою отчужденность, она имела всего лишь природу простой апатии, а не стремление сбежать от замкнутого круга жизненных пристрастий в более обширный мир.
Одним из источников этой особой черты, свойственной разуму людей Патагонии, было то, что их сексуальные влечения были относительно слабыми. Множество неясных причин помогало сдержать ту расточительную сексуальность, в отношении которой первые человеческие племена отличались от всех остальных животных, даже постоянно подверженных сексуальным устремлениям обезьян. Эти причины были самыми разными, но они объединились, чтобы произвести на последней фазе жизни племен общее сокращение избытков энергии. В периоды Веков Тьмы суровые правила борьбы за существование отметали сексуальные интересы далеко назад, почти на второстепенное место, в том смысле, как оно существовало в животном мозгу. Половой акт стал лишь наслаждением удовлетворения случайного желания, в то время как самосохранение уже в очередной раз стало неотложной и постоянной потребностью. Когда же, наконец, жизнь постепенно начала налаживаться, сексуальность осталась в частичном упадке, потому что силы «дряхлеющей» расы поглотила работа. Итак, культура населения Патагонии по своему уклону отличалась от всех ранее существовавших культур Первых Людей. До того времени существовал конфликт сексуальности и общественного запрета, образовавшийся отчасти из-за неуемной страсти, а отчасти из-за заблуждений. Излишки энергии победивших племен, с одной стороны, направляемые обстоятельствами в огромную реку секса и осуждаемые, с другой стороны, сложившимися в обществе обычаями, были вынуждены реализовываться посредством предпринимательства. И хотя очень часто они вырывались наружу и попусту растрачивались еще до своего использования, в целом они все же приносили изрядную пользу. Разумеется, во все времена для них существовала предрасположенность рвануться во все стороны и прорыть свои собственные каналы, как оставшийся от срубленного дерева пень производит не один, а целое множество побегов. В результате – богатство, разнообразие жизни, непоследовательность в решениях и ожесточенные и непостижимые устремления и страсти возникали у самых ранних людей. У людей же Патагонии не было таких избытков. И то, что они не были сильно сексуальны, само по себе не являлось слабостью. А что имело значение, так это то, что эти вливания энергии, которые некогда удавалось направлять через каналы секса, истощились сами собой.
А теперь вообразим себе небольшой и необычайно здравомыслящий народ, утвердившийся к востоку от Байя Бланка и столетие за столетием занимавший равнины и поднимавшийся в горные долины. Со временем он достиг и окружил вершины, что были некогда островом Южная Георгия, в то время как на север и на восток распространился до высокогорий Бразилии и перевалил через Анды. Несомненно более высокоразвитые, чем любые из их соседей, несомненно более энергичные и решительные, жители Патагонии не имели серьезных конкурентов. И поскольку по своему темпераменту они были весьма миролюбивы и спокойны, их культурный прогресс был серьезно замедлен, поскольку он порождается или милитаризмом, или внутренними противоречиями. Как и их предки в Северном полушарии, они прошли фазы раскола и единения, деградации и восстановления; но их поступательное развитие в целом обладало большей стабильностью прогресса и было менее драматичным, чем все, происходившее раньше. Ранние люди за тысячу лет совершили скачок от варварства к цивилизованной жизни и вновь скатились в него. Медленное продвижение жителей Патагонии заняло в десять раз больше времени, чтобы пройти от племенной к цивилизованной организации.
В конечном счете они составили широкое и высокоорганизованное сообщество автономных провинций, чьи политические и культурные центры располагались на новом, северовосточном побережье древних Фолклендских островов, в то время как варварские окраины включали большую часть Бразилии и Перу. Отсутствие серьезных разногласий между отдельными частями этой «империи» объяснялось отчасти врожденным миролюбивым нравом, а частично талантливой организацией. Эти воздействия были усилены весьма странной и мощной традицией космополитизма, или всеобщего единства человечества, рожденной в агонии распада перед самым возникновением Всемирного Государства и так запавшей в души людей, что она выжила как элемент мифа даже на протяжении Века Тьмы. И так сильна была эта традиция, что даже когда парусные корабли Патагонии добрались до удаленной Африки и Австралии и основали там колонии, эти новые сообщества оставались неразрывными со страной-матерью. И даже когда фактически нордическая культура с новых, находящихся в умеренном климате побережий Атлантики затмила древний центр, политическая гармония расы никогда не подвергалась опасности.
3. Культ юности
Жители Патагонии прошли через все духовные фазы, которые были известны и древним расам, но своим особым способом. У них была своя примитивная племенная религия, унаследованная из далекого прошлого и основанная на страхе перед силами природы. У них было и собственное монотеистическое олицетворение Силы как мстительного Создателя. Наиболее чтимым национальным героем был Богочеловек, положивший конец старой религии страха. У них также были свои фазы и в религиозных ритуалах, и свои фазы рационализма, и, с другой стороны, собственные фазы практической любознательности.
Наиболее важной для историка, старающегося понять их особый менталитет, является тема Богочеловека; как ни странно, она имеет сходство, хотя и заметно отличается, с подобными темами в более ранних культурах первых человеческих племен. Он представлялся как вечным юношей, так и мистическим сыном всех мужчин и женщин. Никоим образом не будучи Старшим Братом, он был Возлюбленным Дитя и, разумеется, олицетворял то положение, ту молодую силу и тот энтузиазм, которые, как полагали люди, ускользнули от них. Хотя сексуальный интерес этих людей был весьма слаб, родительские устремления были очень сильны. Но поклонение Возлюбленному Сыну не было просто родительским инстинктом; оно при этом выражало как личную тоску каждого по собственной утраченной юности, так и его смутное ощущение, что сама человеческая раса подвержена старению.
Предание гласило, что пророк на самом деле жил целый век, оставаясь цветущим юношей. Это был образ Ребенка, Отказавшегося Взрослеть. И такая сила воли, как говорили, была возможна для него потому, что слабая жизненная сила расы сконцентрировалась и усилилась в нем во многие миллионы раз. Потому что он был продуктом всей родительской страсти, которая только была или могла быть, и как таковой он был божественен. Он был главным образом Сыном Человека, но при этом он был Богом. Потому что Бог в этой религии был не первичным Создателем, а всего лишь продуктом человеческих усилий. Создатель являл вероломную жестокую силу, совершенно непреднамеренно порожденную существом весьма достойным, а не самим собой. Бог, существо всеобщего обожания, в свое время был вечным результатом человеческого труда, неизменно выполняемым обещанием того, что человек должен выполнить сам. Однако, хотя этот культ и был основан на желании обрести полное душевной молодости будущее, он же был и угрозой страха, временами почти определенного, что такое будущее вообще никогда не состоится, что раса обречена на старение и смерть, что дух никогда не сможет покорить распадающуюся плоть, а будет лишь угасать и исчезать. И только, как говорили, приняв к сердцу откровение Божественного Ребенка, человек мог надеяться избежать такой участи.
Такова была легенда. Она была достаточно поучительна, чтобы познавать реальность. Реальный индивидуум, на котором был основан этот миф о Возлюбленном Сыне, был явлением удивительным. Рожденный от родителей-пастухов среди Южных Анд, он стал знаменит прежде всего как предводитель романтического «движения молодых»; и этот ранний период его жизненного пути принес ему последователей. Он убеждал молодежь показать пример старикам, жить своей собственной жизнью, не связанной обычаями, наслаждаться, работать усердно, но быстро, быть почтительным к друзьям. Он проповедовал главным образом религиозный долг – сохранять молодость духа. Ни один человек, говорил он, не может состариться, если только всерьез не захочет сделать этого, достаточно всего лишь удерживать от спячки свою душу и держать свое сердце открытым всем молодящим воздействиям и закрытым для каждого порыва увядания. Наслаждение духом в духе, говорил он, является величайшим из восстановителей: оно воссоздает как любящего, так и возлюбленного. Достаточно, чтобы народ Патагонии оценивал каждую постороннюю красоту без всякой зависти, и раса людей вновь помолодеет. И миссия его все возрастающего Отряда Молодых была не чем иным, как омоложением человека.
Проповеди этого привлекательного учения способствовал факт, внешне напоминавший чудо. Этот проповедник оказался уникальным биологическим явлением среди жителей Патагонии. Когда у многих из его сверстников наблюдались признаки старения, он сохранял физическую молодость. Он обладал также и сексуальной энергией, которая казалась сверхъестественной для окружавших его людей. И поскольку сексуальные запреты были неведомы, он с таким пылом упражнялся в любовных утехах, что имел любовниц в каждом селении, и вскоре его потомство исчислялось сотнями. Его последователи старались изо всех сил быть достойными его в этом отношении, хотя и с меньшими успехами. Но проповедник сохранял не только физическую молодость. Он не потерял и поразительно молодую живость ума. Его сексуальная расточительность, хотя и поражавшая его сверстников, была в нем всего лишь контролируемыми всплесками избытка энергии. Она вовсе не истощала, а, наоборот, освежала его. Теперь же, однако, такой избыток уступил место более умеренной жизни, заполненной работой и размышлениями. Как раз в этот период он мысленно начал отделять себя от своих приятелей. К двадцати пяти годам, когда уже большинство жителей Патагонии глубоко погружаются в колею привычного ограниченного мышления, он все еще продолжал бороться с чередой наплывающих идей и стремительно набрасывался на неизведанное. Не достигнув еще и сорока лет и находясь в первозданной физической форме, он собрал все свои силы и посвятил себя тому, чтобы создать собственное тщательно обдуманное и вполне зрелое учение. Это учение, выражавшее его хорошо продуманный взгляд на существование, оказалось почти совершенно непонятным жителям Патагонии. Хотя в некотором смысле оно было отражением их собственной культуры, правда, на таком уровне жизненной энергии, которого когда-либо смогли бы достичь очень немногие из них.
Кульминация произошла, когда во время церемонии в главном храме столичного города, пока все верующие прихожане лежали в прострации перед ужасающим изображением Создателя, нестареющий пророк уверенным размашистым шагом подошел к алтарю, внимательно оглядел первые ряды прихожан, разразившись громкими раскатами смеха, звучно похлопал статую Бога и воскликнул: «Безобразный урод, я приветствую тебя! Не как всемогущего, а лишь как самого великого из всех шутов. Иметь такое лицо – и тем не менее получать за это всеобщий восторг и восхищение! Быть столь пустым – и, однако, столь же пугающим!» Мгновенно возникли сумятица и гвалт. Но таков был авторитет молодого богоподобного бунтаря, его уверенность и неожиданность и такова была его репутация сказочного Дитя, что, когда он повернулся к толпе, они замолчали и начали вслушиваться в его бранную речь.
«Дураки! – воскликнул он. – Одряхлевшие младенцы! Ведь если Бог и на самом деле любит ваше низкопоклонство и все эти запутанные тайны и секреты, то только потому, что ему доставляет удовольствие смеяться над вами, а также и над собой. Вы слишком серьезны, но при этом серьезны недостаточно; вы слишком торжественны и все же имеете лишь детские цели. Вы так страстно цепляетесь за жизнь, что уже не в состоянии жить. Вы дорожите своей молодостью, дорожите ею так сильно, что она ускользает от вас. Будучи ребенком, я говорил: «Давайте оставаться молодыми». А вы рукоплескали мне и, вернувшись к своим игрушкам, отказывались взрослеть. То, что я говорил тогда, было не так и плохо для ребенка, но этого было недостаточно. Теперь я уже мужчина, и я говорю вам: «Повзрослейте, ради бога!» Разумеется, нам нужно оставаться молодыми, но бесполезно сохранять юность, если мы при этом не взрослеем и не пытаемся остановить старение. Поддерживать молодость, в прямом смысле, это всего лишь поддерживать гибкость тела и живость интересов; а взрослеть – это отнюдь не просто погружаться в неподвижность и разочарование, а обретать еще большее мастерство во всех областях соревнований, которые устраивает жизнь. Есть и еще кое-что, также являющееся частью взросления: увидеть, в конце концов, что жизнь – это игра, ужасно серьезная игра, но тем не менее все же игра. Когда мы играем, как это должно быть по правилам, мы напрягаем каждый мускул, чтобы одержать победу, но все остальное время мы менее настроены на победу, чем во время игры. А при игре мы стараемся изо всех сил. Когда варвары выступают против команды Патагонии, они забывают, что это игра, и сходят с ума по победе. И как же мы тогда презираем их! Если они оказываются проигравшими, они впадают в жестокость; если выигрывают, то становятся крикливыми и вульгарными. В любом случае игра погибает, а они никак не могут понять, что уничтожили такую приятную вещь. А как они при этом докучают арбитру, богохульствуя и проклиная его! Конечно, мне и самому прежде приходилось делать такое – не в играх, а в жизни. Я на самом деле проклинал главного арбитра жизни. Лучше уж так, во всяком случае, чем оскорблять его подарками, в расчете на взаимную любовь, что, в общем-то, является тем самым, что делаете здесь вы, со своими почтительными поклонами и клятвами. Я никогда этого не делал. Я только лишь ненавидел его. Затем, позже, я научился смеяться над ним или, скорее, над той вещью, которую вы выставили на его место. Но наконец сейчас я отчетливо вижу его и смеюсь вместе с ним над собой, потому что потерял дух игры. Но это касается вас! Подойдите сюда, чтобы раболепствовать, плакать и вымаливать милости у этого судьи!»
В этот момент люди ринулись к нему, чтобы схватить его. Но он остановил их задорным молодым смехом, заставившим сменить ненависть на любовь. И заговорил вновь:
«Я хочу рассказать вам, как пришел к своим познаниям. У меня была странная привязанность подниматься на высокие вершины; и вот однажды, будучи высоко среди снежных равнин и ущелий вершины Аконкагуа, я попал в метель. Возможно, некоторые из вас могут знать, на что бывают похожи бури в горах. Воздух стал сплошным несущимся потоком снега. Я был буквально поглощен им и оказался в перемещающемся снежном заносе. Пытался подняться на ноги, но снова и снова падал, пока моя голова не оказалась под снегом. Мысль о смерти приводила меня в бешенство, потому что еще было так много всего, что я хотел сделать. Я боролся неистово и тщетно. Затем неожиданно – и как только я мог натолкнуться на это? – я увидел себя в игре, которую проигрываю, и это было хорошо. Потому что проиграть можно не менее хорошо, чем выиграть. Потому что сама игра была важнее выигрыша. До этого момента я был как с завязанными глазами и ощущал себя рабом победы; неожиданно я стал свободен и обрел зрение. Потому что теперь увидел себя и всех нас глазами вот этого третейского судьи. Это напоминает то, как должен видеть всю пьесу имеющий в ней свою собственную роль лицедей, глядя на нее глазами автора, сидящего в зрительном зале. Вот так и я играл роль отчасти хорошего человека, впавшего в печаль из-за собственной невнимательности, прежде чем завершил свою работу. Для меня как участника пьесы ситуация оказалась ужаснейшей; однако для меня как зрителя она становилась превосходной в более широком смысле. Я увидел, что это равнозначно тому, что происходило со всеми нами, со всеми окружающими нас мирами. Поэтому мне казалось, что я вижу тысячи миров, участвующих вместе с нами в огромном представлении. И я наблюдал все это невозмутимым взором, торжествующим, но отнюдь не суровым, взором драматурга.
Итак, мне показалось, что наконец-то пришел и мой черед; но нет, для меня был еще только сигнал. Так или иначе, но я стал настолько сильнее от этого нового взгляда на вещи, что выбрался из снежного завала. И вот я снова здесь. Но теперь я совсем другой человек. Мой дух свободен. Будучи ребенком, я говорил: «Становитесь более жизнедеятельными»; но в то время я никак не мог предположить, что существует жизнедеятельность куда более интенсивная, чем вспышка юности, и скорее напоминающая спокойное белое каление. И разве здесь нет ни одного, кто знает, что я имею в виду? Ни одного, кто по крайней мере желает такого, более обостренного образа жизни? Первый шаг к этому – перерасти вот это низкопоклонство самой жизни и вот это смиренное подобострастие перед Силой. Идемте! Отбросьте все прочь! Разрушьте этот смешной образ в вашей душе, вот так, как сейчас я разбиваю вдребезги этого идола».
С этими словами он поднял огромный подсвечник и разбил статую святого. Вновь возникли волнение и шум, а настоятели храма арестовали его. Вскоре после этого он был подвергнут пыткам за богохульство и казнен. Потому что эта последняя выходка была всего лишь кульминацией множества неучтивых деяний, и те, кто обладал властью, были рады получить такой явный предлог для того, чтобы уничтожить этого блистательного, но весьма опасного безумца.
Но культ Божественного Ребенка уже стал весьма популярным, потому что раннее учение этого пророка выражало основное страстное желание людей Патагонии. Даже его последнее и всех озадачившее послание было принято его последователями, хотя и без истинного понимания. Акт иконоборчества был покрыт чрезмерной эмоциональной выразительностью, не соответствующей духу его проповеди.
Век за веком новая религия, потому что таковой и было это ученье, распространялось по цивилизованному миру. И казалось, что человечество должно в некоторой степени духовно омолодиться благодаря широко распространившемуся рвению. При этом имело место также и определенное физическое возрождение, потому что за свою жизнь этот уникальный биологический «марафонец», возвещающий возврат к прежней жизненной энергии, произвел несколько тысяч сынов и дочерей; а они в свою очередь разбросали во все стороны неплохое семя. Несомненно, это была новая порода, которая принесла с собой золотой век Патагонии, значительно улучшив материальные условия человечества, привнеся цивилизацию на северные континенты и наступая на научные и философские проблемы с возрожденным новым энтузиазмом.
Но возрождение не оказалось постоянным. Потомки того пророка слишком гордились своей неистовой жизненной силой. Физически, сексуально и умственно они истощили себя и оказались без сил. Более того, со временем, понемногу, эта сильная порода была ослаблена и погублена связями с превалирующей природной «дряхлостью», так что через несколько веков человечество вернулось к своему душевному состоянию, свойственному для среднего возраста. В то же самое время образ Божественного Ребенка был постепенно извращен. В самом начале он был идеалом молодости, показывавшим, какой должна быть молодежь, образцом, созданным из переплетений фанатичной преданности, необузданного веселья, дружбы, физических склонностей и немалой доли чистого сатанизма. Но незаметно он стал примером того, что ожидала от молодежи унылая зрелость. Неистовый молодой герой был идеализирован в образ, отражавший взгляд на детство, наивность и послушание пожилых представителей рода человеческого. Все, что было неистовым и яростным, оказалось забыто, а остался лишь причудливый и эксцентричный позыв к родительским порывам. Но, однако, в этого призрака верили со всей серьезностью и осмотрительностью, которые так высоко ценятся в среднем возрасте.
Неизбежно этот искаженный образ юности стал злым духом для действительно молодых мужчин и женщин. Он считался моделью социальной добродетели; но это была модель, которой они никогда не могли подчиниться, не совершая насилия над своей естественной природой, поскольку эта модель уже давно вообще никакой молодости не выражала. Точно так же, как в раннюю эпоху была идеализирована женщина и в то же время спутана по рукам и по ногам, сейчас поступили с молодостью.
Разумеется, немногим за всю историю Патагонии удавалось достичь более чистого образа этого пророка. Еще меньшему числу удалось проникнуть в дух его последней проповеди, в которой его стойкая молодость возвысила его до положения зрелого чужеземца по отношению к Патагонии. Потому что трагедия этих людей заключалась не столько в их «дряхлости», сколько в их задержанном взрослении. Чувствуя себя стариками, они стремились стать вновь молодыми. Но из-за стойкой незрелости ума они так и не смогли определить, что истинное, хотя и неожиданное, исполнение стремлений неистовой молодости есть не только достижение самой молодости, как самоцели, но движение вперед к более осознанной и дальновидной жизнедеятельности.
4. Катастрофа
Это было в те поздние времена, когда жители Патагонии обнаружили, что существовала предшествовавшая им цивилизация. В неприятии древней религии страха они отвергли также и легенду о давнем великолепии и начали почитать себя самих за пионеров разума. На новом континенте, который был их родиной, разумеется, не было и следов древнего уклада жизни, а развалины, вкрапленные в более старые области их территории, объяснялись ими как всего лишь причуды природы. Но позднее, с развитием естествознания, археологи воссоздали кое-что из остатков забытого мира. И кризис начался тогда, когда в Китае, в основании разрушенной опоры, ими был найден запас металлических пластин (сделанных из в высшей степени прочных искусственных составляющих), на которых плотными строчками были отчеканены письмена. Эти предметы на самом деле были матрицами, с которых за тысячи веков до этого печатались книги. Вскоре были сделаны и другие находки и по кусочкам расшифрован древний язык. За три столетия исследований очертания древней культуры были вскрыты и вскоре вся история подъема и крушения человечества обрушилась на эту новую цивилизацию с таким разрушающим эффектом, как будто древняя опора свалилась на примитивные вигвамы, разбросанные у ее основания. Первооткрыватели обнаружили, что вся земля, которую они с таким трудом очистили от диких зарослей, была уже давным-давно покорена и потеряна; что материальная сторона их славы не имеет ничего, кроме славы прошлого и что в сфере разума они основали лишь несколько разрозненных поселений, где раньше была целая империя. Существовавшая в Патагонии система естественных знаний ушла вперед едва ли дальше доньютоновской Европы. Они сделали немногим больше, чем постигли научный дух и отучились от нескольких суеверий. И вот теперь неожиданно им досталось обширное наследие мысли.
Это само по себе было серьезным тревожащим опытом для людей с сильным интеллектуальным интересом. Но еще более подавляющим было открытие, родившееся у них в процессе их исследований, что прошлое было не только ярким и сверкающим, но и безумным, и что в результате долгого развития элементы безумства одержали полную победу. Потому что разум жителей Патагонии был к этому моменту слишком здравым и практическим, чтобы воспринимать древние знания без осмысления их. Находки археологов были переданы физикам и другим ученым, устойчивая мысль и суждения Европы и Америки в зените их славы вскоре были отделены от дегенеративных продуктов Всемирного Государства.
Результат от столкновения с более развитой цивилизацией был драматическим и трагическим. Он разделил население Патагонии на поборников существующего положения и на бунтовщиков, на тех, кто придерживался взгляда, что новое учение есть сатанинская ложь, и на тех, кто принимал новые факты. Для представителей первой партии открывшиеся факты были основой полной депрессии; последняя же, хотя и испытывающая благоговейный страх, видела в них неотразимое величие, а также и надежду. То, что Земля лишь пылинка среди звездных облаков, было самым малым подрывным элементом новых положений, потому что народ Патагонии уже отбросил геоцентрические взгляды на мир. Что было действительно тревожно для реакционеров, так это теория, что предыдущая раса людей уже давным-давно обладала и утратила ту жизненную энергию, которую они так страстно хотели обрести. Партия прогресса, с другой стороны, настаивала, что эти обширные новые знания должны быть использованы и что таким образом оснащенная ими Патагония могла бы компенсировать отсутствие молодости за счет высшего здравомыслия.
Подобное расхождение устремлений в результате вылилось в конфликт – такой, какого еще никогда не случалось среди народа Патагонии. Нечто, напоминающее всплеск национализма. Более решительное побережье Антарктики стало модернистским, в то время как сама Патагония осталась верной более старой культуре. Произошло несколько войн, но так как в Антарктике и физика, и химия значительно продвинулись вперед, южане были в состоянии разработать такие орудия войны, которым не смогли противостоять северяне. В течение двух веков новая «культура» одержала триумф. Мир был объединен еще раз.
Прошлая цивилизация Патагонии имела тип средневековый. Под влиянием же физики и химии она начала меняться. Начала использоваться ветряная и водяная энергия для выработки электричества. Были предприняты обширные горные работы для поиска металлов и минералов, которые больше уже не встречались на легкодоступных глубинах. В архитектуре начали использовать сталь. Были созданы движимые электричеством аэропланы, правда, не получившие реального применения. И эта неудача была симптоматичной, потому что жители Патагонии не были достаточно отчаянными, чтобы справиться с авиацией, даже имей они более эффективные самолеты. Сами же они приписывали свои неудачи исключительно отсутствию подходящего источника энергии, такого, например, как использовавшийся в древности бензин. Разумеется, это отсутствие нефти и угля затрудняло их развитие на каждом шагу. Конечно, была доступна для использования вулканическая энергия, но реально так и не освоенная более изобретательными древними она полностью сорвала планы современных людей Патагонии.
Фактически то, что заключали в себе вода и ветер, было все, в чем они нуждались. Им были доступны ресурсы всей планеты, а мировое население составляло тогда менее ста миллионов человек. Разумеется, только с одними этими источниками они никогда бы не смогли конкурировать в уровне роскоши с прежним Всемирным Государством, но они вполне могли бы добиться чего-то, напоминающего Утопию.
Но этому было не суждено случиться. Индустриализация, пусть даже сопровождаемая лишь небольшим приростом населения, тут же принесла с собой большую часть социальных противоречий, тех самых, что фактически уничтожили их предков. Им же казалось, что все их беды оказались бы решены, если бы стало выше их материальное положение. Это устойчивое и вряд ли благоразумное убеждение было симптомом их управленческой одержимости, страстного желания усиления жизнедеятельности.
При таких обстоятельствах было естественно, что некое важное событие, одна нить древней истории, должно было восхитить их: когда-то известный, но утраченный секрет неограниченной физической энергии. Почему бы жителям Патагонии не открыть его вновь и использовать эту энергию, при их-то здравом уме, чтобы привнести на землю райское блаженство? Древние, без всяких сомнений, поступили правильно, отказавшись от этого опасного источника энергии; но люди Патагонии, спокойные, уравновешенные и целеустремленные, не должны иметь опасений. Некоторые, естественно, считали поиски энергии менее важными, чем попытки найти средства для задержки биологического старения; но, к сожалению, хотя физическая наука продвигалась довольно быстро, более утонченные биологические науки оставались слабо развитыми, в значительной степени потому, что среди самих древних в этой области было сделано немногим больше, чтобы подготовить их путь. Поэтому так и вышло, что наиболее талантливые умы Патагонии, ввиду сулимой выгоды, сконцентрировались над рассматриваемой проблемой. Государство поддерживало это исследование, открывая и оснащая лаборатории, прямой целью которых и была эта единственная работа.
Задача была очень сложной, и ученые Патагонии, хотя и достаточно способные, до некоторой степени испытывали недостаток в выдержке. Только почти через пять столетий ведущихся с переменным успехом исследований секрет был открыт – по крайней мере, частично. Была найдена возможность, посредством преодоления внутреннего энергетического барьера, вызывать взаимную аннигиляцию положительных и отрицательных электрических зарядов в одиночных, несвязанного вида, атомах. Но это ограничение было несущественным: теперь человеческая раса обладала неисчерпаемым источником энергии, которым можно было легко управлять. Но даже и управляемый, новый дар был не очень надежным, и не было никаких гарантий, что тот, кто обладает им, не станет использовать его весьма безрассудно и выпустит из-под контроля, даже без всякого умысла.
К сожалению, в то время, когда был открыт этот новый источник энергии, люди Патагонии были более разделены, чем прежде. Индустриализация, в сочетании с природной высокой сообразительностью этой расы, постепенно образовала классовое различие, более значимое, чем то, что существовало в Древнем мире, хотя и различие необычайно иного вида. Строгий покровительственный характер среднего жителя Патагонии удерживал доминирующий класс от столь жестокой эксплуатации, какая происходила раньше. За исключением периода первого века индустриализации в положении пролетариата не было сколько-нибудь серьезных трудностей. Отечески настроенное правительство следило, чтобы все жители Патагонии были, по меньшей мере, соответствующим образом накормлены и одеты, чтобы все имели достаточно продолжительный досуг и возможности для развлечений. Одновременно оно следило и за тем, чтобы население становилось все более и более организованным. Как и в Первом Всемирном Государстве, гражданская власть вновь была в руках небольшой группы хозяев промышленности, но с некоторыми отличиями. Прежде основной мотив большого бизнеса заключался в почти мистической страсти к воссозданию деятельности; теперь же правящее меньшинство рассматривало себя по отношению к населению как материнский локомотив и было нацелено на культивирование «по молодому беззаботных людей, простых, веселых, энергичных и преданных». Их идеал государства был чем-то, лежащим между подготовительной школой под благожелательным, но строгим контролем взрослых и акционерной компанией, в которой для акционеров остается лишь одна функция: с радостью делегировать свои права группе особо талантливых директоров.
То, что такая система так хорошо работала и сохранялась так долго, происходило благодаря не только врожденной покорности жителей Патагонии, но также и благодаря принципу, по которому формировался сам правящий класс. Был взят в расчет по крайней мере один урок из печального примера ранней цивилизации, а именно – уважение к уму. Благодаря системе тщательных испытаний одаренные дети выбирались из всех классов и обучались, чтобы стать руководителями. Даже дети самих правящих подвергались тому же испытанию, и только те, кто соответствовал квалификации, направлялись в «школы для молодых управляющих». Несомненно, существовала определенная коррупция, но в целом такая система работала. Отобранные таким образом дети тщательно обучались теории и практике как будущие организаторы, ученые, священники и логики.
Менее одаренные дети получали образование, отличное от молодых управленцев. То обстоятельство, что они были менее способные, чем другие, накладывало на них определенный отпечаток. Их учили уважать управляющих как высших существ, которые призваны служить обществу, выполняя особо квалифицированную и трудную работу просто благодаря их способностям. Было бы несправедливо сказать, что менее развитые получали образование, позволявшее им стать всего лишь рабами; прежде всего ожидалось, что они будут разумными, старательными и счастливыми детьми отечества. Их учили быть преданными и оптимистичными. Им давалось профессиональное обучение для различного рода деятельности и предоставлялись возможности использовать свой разум настолько, насколько он подходил для данного занятия; но государственные дела, задачи религии и теоретической науки для них были строго запрещены. Официальное положение о красоте молодежи было основой их образования. Их обучали всем общепринятым нравственным добродетелям, приличествующим молодым, и особенно скромности и простоте. Как представители своего класса, они все были чрезвычайно здоровы, потому что физические упражнения являлись очень важной составной частью системы образования в Патагонии. Более того, всеобщая практика использования солнечных ванн, считавшаяся религиозным ритуалом, особенно успешно поддерживалась среди рабочего класса, поскольку существовало мнение, что следует поддерживать бодрость тела и спокойствие ума. Свободное время правящего класса было поглощено главным образом занятиями атлетикой и другими видами спорта, как физическими, так и умственными. Музыка и различные формы искусства также входили в круг их интересов, потому что они считались наиболее подходящими занятиями для молодежи. Правительство осуществляло некоторую цензуру над предметами искусства, но редко что-либо навязывало. Потому что основная масса населения Патагонии была большей частью флегматична и слишком занята, чтобы задумываться над чем-то, кроме самого обычного и приличного искусства. Они были полностью заняты работой и развлечениями. И у них не было никаких затруднений из-за сдержанной сексуальности. Их безликие интересы удовлетворялись официальной религией культа молодости и преданности обществу.
Такие безмятежные условия сохранялись почти четыре столетия после первого века индустриализации. Но с течением времени разница в умственном развитии между этими двумя классами стала возрастать. Развитые умы стали все реже и реже встречаться среди пролетариата; руководители все чаще и чаще набирались из собственных отпрысков, пока они окончательно не превратились в наследственную касту. Пропасть расширялась. Правители начали терять все ментальные контакты с подвластными им. Они совершили ошибку, которой никогда бы не произошло, имей они психологию, идущую в ногу с остальными науками. Даже вступив в конфликт с отсутствием у рабочих достаточного развития, они продолжали все больше и больше ущемлять их, словно детей, и забыли, что, хотя те и были простыми людьми, они взрослые мужчины и женщины, которым необходимо ощущать себя свободными и равноправными участниками в великом и сложном человеческом предприятии. Прежде подобная иллюзия ответственности усердно поддерживалась. Но как только пропасть между классами расширилась, с пролетариями стали обращаться скорее как с младенцами, чем с подростками, скорее как с домашними животными, чем с человеческими существами. Их жизнь все больше и больше загонялась в жесткие рамки – хотя и благожелательно, – становясь все больше и больше систематизированной. В то же самое время гораздо меньшее внимание уделялось их образованию для понимания и правильного восприятия ими общих задач человечества. При таких обстоятельствах характер и поведение людей изменились. И хотя их материальное положение было гораздо лучше, чем когда-либо ранее, за исключением периода Всемирного Государства, они стали вялыми, недовольными, злобными и неблагодарными по отношению к их правителям.
Таким было положение дел, когда был открыт новый источник энергии. Мировое сообщество людей состояло из двух очень разных составляющих: первая – очень маленькая и высоко развитая каста, страстно преданная государству и прогрессу культуры среди себя самой, и вторая – гораздо более многочисленная, состоящая в основном из тупых, физически хорошо ухоженных и лишенных духовного развития людей, работающих в промышленности. Серьезный конфликт между двумя этими классами произошел на почве потребления известного наркотика, пользующегося спросом из-за производимого им ощущения блаженства, запрещаемого правительством по причине тяжелых последствий. Наркотик был уничтожен; но мотив этого действия был неверно истолкован пролетариатом. Этот инцидент выплеснул на поверхность ненависть, которая, хотя и бессознательно, долгое время копилась в народном разуме.
Когда распространился слух, что в будущем механическая энергия будет неограниченна, то люди начали ожидать наступления золотого века. У каждого мог появиться неограниченный источник энергии. Работа значительно облегчится. Удовольствия же возрастут до бесконечности. К несчастью, первой попыткой использовать новую энергию было экстенсивное бурение на неслыханные до того глубины в поисках металлов и других минералов, которые уже давно исчезли с верхнего слоя поверхности земли. Это мероприятие было связано с трудной и опасной работой шахтеров. Произошли катастрофы. Начались мятежи. Новая энергия была использована против бунтовщиков и привела к многочисленным смертям. Руководители заявляли, что, хотя их родительские сердца обливаются кровью за своих неразумных детей, это наказание необходимо, чтобы предотвратить еще большие бедствия. Рабочих уговорили воспринимать их беды столь же беспристрастно, как призывал Божественный Ребенок в свой последний период; но этот совет оказался принят с таким осмеянием, которое вполне соответствовало ситуации. И новые стачки, бунты, убийства. Пролетариат имел против своих управляющих едва ли больше сил, чем овца против пастуха, потому что рабочим не хватало разума для широкомасштабной организации. Но именно в продолжение одного из таких до трогательного бесполезных восстаний произошло то, в результате чего Патагония была уничтожена.
В одной из новых шахт случилось небольшое несогласие. Управляющий отказал шахтерам в праве обучать своих детей профессии, потому что профессиональное образование, как было заявлено, должно осуществляться в специальных условиях. Возмущение против подобного вмешательства руководства вызвало неожиданную вспышку давно сдерживаемой ярости. Была захвачена энергетическая установка, и в результате безумного вмешательства в работу машин смутьяны по недосмотру довели дело до того, что в конце концов огромный ужасающий джин в лице физической энергии оказался в состоянии вырваться из пут и начал в ярости метаться по планете. Первого взрыва было вполне достаточно, чтобы разнести весь горный массив над этой шахтой. В тех горах залегали огромные массивы подходящих элементов, и они подверглись «детонации» от излучения первоначального взрыва. Этого было достаточно, чтобы привести в действие еще более отдаленные места залегания. Сияющий ураган накрыл всю Патагонию, усиливаясь от разгорающегося неистовства атомов в тех местах, куда он доходил. Он прошелся вдоль цепи Анд и Скалистых гор, опалив оба континента своим жаром. Он даже подкопался под Берингов пролив, дополз, как отпрыск гигантского огненного змея, в Азию, Европу и Африку. Марсиане, постоянно наблюдавшие за Землей, как кошка, приготовившаяся к прыжку, наблюдает за птичкой, заметили, что яркость соседней планеты неожиданно усилилась. Вскоре то тут, то там с беспорядочным подводным волнением начали вскипать океаны. Волны приливов кромсали побережье и заливали долины. Но в какой-то момент общий уровень моря значительно опустился вниз из-за испарения, открывая расселины на дне океана. Все вулканические районы стали фантастически активны. Полярные шапки растаяли, но при этом защитили арктические районы от превращения в пекло, как это было с остальной планетой. Атмосфера превратилась в густое постоянное облако водяных паров, дыма и пыли, сбитых в непрерывные ураганы. Временное исчезновение электромагнитного поля довершило дело, температура поверхности планеты постоянно увеличивалась, и только в Арктике и в нескольких отдельных уголках приполярных областей могла продолжаться жизнь.
Смертельный исход Патагонии был очень быстрым. В Африке и Европе несколько отдаленных поселений все-таки избежали непосредственного уничтожения взрывами, но через несколько недель были уничтожены ураганами раскаленного пара. Все двести миллионов представителей человеческой расы были сожжены или иссушены в течение трех месяцев… все, кроме тридцати пяти, случайно оказавшихся почти на самом Северном Полюсе.
Глава VI. Переходный период
1. Первые Люди в безвыходном положении
По одной из тех редких прихотей судьбы, которые так же часто благосклонны, как и враждебны к человечеству, корабль исследователей Арктики совсем незадолго до этих событий был затерт в паковый лед и совершал долгий дрейф через Ледовитый океан. На корабле был запас провизии на четыре года, и когда произошла катастрофа, он находился в море уже около шести месяцев. Этот корабль был парусным судном; экспедиция отправилась в путь еще до того, как стало возможным практическое применение нового источника энергии. Экипаж состоял из двадцати восьми мужчин и семи женщин. Представители более ранней и более сексуальной расы, отобранные в такой пропорции, находясь в такой непосредственной близости и полной изоляции, рано или поздно должны бы определенно войти в конфликт друг с другом. Но для жителей Патагонии такая ситуация не представляла трудностей. Помимо занятий всеми бытовыми делами экспедиции, эти семеро женщин были в состоянии обеспечить умеренное сексуальное удовольствие для всех, потому что у этих людей женская сексуальность была ослаблена гораздо меньше, чем мужская. Разумеется, в таком замкнутом обществе случались и ревность, и неприязнь, но эти люди были подчинены строгому кастовому духу. Конечно же, вся команда была очень тщательно отобрана с точки зрения товарищеских отношений, преданности делу, здоровья, а также и технических навыков. Все вели свою родословную от Божественного Ребенка. Все принадлежали к правящему классу. Одним из причудливых проявлений сильных родительских черт характера жителей Патагонии был тот факт, что экспедиция взяла с собой пару маленьких домашних обезьян.
Первым признаком катастрофы для экипажа явился яростный горячий ветер, который растопил верхний слой ледяного покрова. Потемнело небо. Арктическое лето превратилось в странную душную ночь, разрываемую фантастическими грозами. На палубу корабля нескончаемым потоком обрушился дождь. Облака едкого дыма и пыли разъедали глаза и нос. Подводные землетрясения коробили и крушили паковый лед.
Год спустя после взрыва корабль осторожно пробирался через бурные и полные айсбергов воды недалеко от Полюса. Сбитая с толку небольшая группа людей начала теперь прокладывать путь на юг; но по мере их продвижения воздух становился все нестерпимее горячим и едким, бури более свирепыми. Следующие двенадцать месяцев были потрачены на плавания по полярным водам, то и дело отступая на север, чтобы уберечься от смертоносной непогоды более южных широт. Но по мере прошествия времени условия чуть улучшались, и с огромными трудностями эти немногочисленные выжившие представители человеческой расы достигли материка, оказавшись в Норвегии – лишь для того, чтобы узнать, что все низменности превратились в выжженную и безжизненную пустыню, в то время как растительность горных долин напряженно боролась за выживание, являя собой мелкие островки хилой зелени. Город, бывший базой для их экспедиции, промчавшийся ураган сровнял с землей, и на улицах все еще были разбросаны тела и скелеты жителей. Тогда они двинулись вдоль побережья дальше на юг. И везде были такие же опустошения. В надежде, что эти разрушения могут иметь локальный характер, они обогнули Британские острова и повернули к Франции. Но Франция оказалась ужасающим хаосом огнедышащих вулканов. С переменой ветра море вокруг корабля вспенилось из-за падающих обломков, часто раскаленных докрасна. Чудесным образом им удалось отойти от берега и вновь отправиться на север. После медленного плавания вдоль побережья Сибири им наконец удалось найти подходящее для остановки место в устье одной из гигантских рек. Корабль был поставлен на якорь, а экипаж отдыхал. Их компания уменьшилась, потому что шесть мужчин и две женщины во время путешествия погибли.
Даже здесь условия совсем недавно, должно быть, были куда более суровыми, поскольку большая часть растительности выгорела и часто попадались мертвые животные. Но, очевидно, ярость стихии, вызванная всеобщим взрывом, начала теперь ослабевать.
Тем временем путешественники стали осознавать правду. Они припомнили полушутливые предсказания, что новая энергия рано или поздно разрушит планету – предсказания, которые, очевидно, имели слишком верные основания. Произошла мировая катастрофа; и они сами, лишь благодаря удаленности и соседству арктических льдов, избежали судьбы, которая, вероятно, поразила всех их соплеменников.
Горстку истощенных людей на истощенной планете ожидала столь ужасная перспектива, что некоторые с отчаяния решились на самоубийство. Другие прилагали усилия к тщетным попыткам спасти неожиданно забеременевшую женщину. В ней пробудился сильный родительский характер ее нации, и она просила окружавших ее сделать все, чтобы спасти ребенка. При напоминании о том, что ребенок будет рожден лишь для того, чтобы испытать жизнь, полную лишений, она лишь повторяла, скорее с упорством, чем с основанием: «Мой ребенок должен жить».
Окружавшие ее только пожимали плечами. Но как только они восстановили силы после недавней борьбы, то начали раздумывать над серьезностью их положения. Именно один из биологов высказал мысль, которая уже посетила и остальных. Есть, по крайней мере, шанс на выживание, и если когда-либо у мужчин и женщин был священный долг, то, несомненно, это в полной мере относится к ним. Потому что они были теперь единственными носителями человеческого духа. И сколько бы ни был тяжел труд и страдания, они должны вновь заселить Землю людьми.
Теперь эта общая цель возвысила их и еще больше сблизила. «Мы обычные люди, – сказал биолог, – но так или иначе мы должны стать великими». И они, разумеется, старались быть ими, столь великими, насколько позволяло их особое положение. В благородных умах общая цель и общие страдания вызывают глубокую страсть к взаимопомощи, проявляющуюся, возможно, не в словах, а в действиях, выражающих преданность. Эти же люди, в своем одиночестве и в осознании чувства долга, испытывали не только тягу к дружбе, но и пылкую общность друг с другом, как орудия священного общего дела.
Эти несколько человек начали строить поселение около реки. И хотя весь район был, без всякого сомнения, опустошен, из корней и семян, укрывшихся в земле или занесенных ветром, вскоре появилась растительность. Окрестности теперь зазеленели теми растениями, которые смогли приспособиться к новому климату. Животные же пострадали куда сильнее. За исключением полярной лисы, выжили немногие мелкие грызуны и случайное стадо северных оленей; никого больше не осталось, кроме обитателей арктических морей, белых медведей, различных китов и тюленей. Что касается рыбы, то ее было множество. Птицы большими стаями направлялись к югу – и тысячами гибли из-за отсутствия корма, но некоторые виды уже приспособились к новой окружающей среде. Конечно, вся оставшаяся фауна и флора планеты прошла через фазу быстрого и очень болезненного приспособления. Многие хорошо обосновавшиеся виды полностью вымерли, отыскивая опору в новом мире, в то время как отдельные мало известные в прошлом виды получили возможность с трудом продвинуться вперед.
Оставшаяся в живых группа людей нашла возможность вырастить маис и даже рис из тех семян, что они забрали из разрушенного склада в Норвегии. Но сильная жара, частые проливные дожди и отсутствие солнечного света сделали сельское хозяйство слишком трудоемким и рискованным. Более того, атмосфера стала опасно загрязненной, и человеческий организм приспособлялся к ней пока без особого успеха. В результате эта группа людей всегда быстро уставала и была подвержена болезням.
Беременная женщина умерла при родах, но ее ребенок остался жив. Он стал самым священным объектом этой компании, потому что он возродил в душе каждого сильное родительское чувство, столь характерное для жителей Патагонии.
Мало-помалу число поселенцев уменьшилось из-за болезней, ураганов и вулканических газов. Но со временем они добились некой разновидности равновесия с окружающими условиями, и даже определенной, полученной не без усилий, комфортности жизни. Однако, по мере того как обстоятельства их жизни улучшались, стало слабеть их единство. Разница в характерах начала становиться опасной. Среди мужчин выдвинулись два лидера, или, вернее, один лидер и один критикующий его противник. Первоначальный руководитель экспедиции оказался неспособным к деятельности в новых условиях и в конечном итоге совершил самоубийство. Тогда оставшиеся выбрали своим руководителем второго штурмана, причем выбрали единогласно. Другим прирожденным лидером группы был молодой биолог, человек совершенно иного типа. Отношения этих двоих оказали заметное влияние на будущую историю человека и его размышлений над своей судьбой, но здесь мы только мельком остановимся на них. Во все периоды сильных потрясений власть штурмана была непререкаема, потому что все зависело от его инициативы и героизма. Но в менее напряженное время против него поднимался ропот из-за строгой дисциплины в тех случаях, когда она казалась необязательной. Между ним и молодым биологом вырастала странная смесь враждебности и влечения, потому что последний, хотя и критиковал, любил и восхищался первым, заявляя, что выживание их группы целиком зависит от практического гения одного этого человека.
В течение трех лет после схода на берег эта группа, хотя уменьшившаяся числом и потерявшая часть жизненного задора, хорошо освоилась с новыми способами охоты, ведения сельского хозяйства и строительства. Три достаточно здоровых младенца и радовали, и беспокоили старшее поколение. С точки зрения уверенности в будущем инициативы и героизма штурмана оказывалось недостаточно, тогда как знания ученых становились более ценными. Разведение растений и домашней птицы находилось в стороне от дел героического лидера, и столь же бесполезен он был и в поиске минералов. Неизбежно с течением времени он и другие штурманы стали чувствовать нарастающее беспокойство и раздражение, и наконец, когда лидер решил, что вся группа должна сесть на корабль и отправиться на поиски лучшей земли, произошел серьезный спор. Все моряки были восхищены предложением, но ученые, отчасти из-за более ясного понимания бедствия, свалившегося на планету, отчасти из-за антипатии к трудностям морского перехода, отказались плыть.
Произошел невероятный взрыв эмоций, но обе стороны сдержались благодаря устоявшемуся взаимному уважению и преданности своей общине. Затем, неожиданно, последовала новая вспышка, будто на сухое дерево попала искра, причиной которой явилась сексуальная страсть. Женщина, которая, по общему согласию, собиралась стать королевой их поселения и считалась священной принадлежностью лидера, заявила о своей независимости и отправилась спать с одним из ученых. Лидер же неожиданно удивил всех: в приступе неожиданной ярости убил этого молодого человека. Маленькая община тут же распалась на две вооруженно противостоящие части, и была пролита новая кровь. Однако очень скоро вся глупость и святотатство этой ссоры стали очевидны для этих немногих сохранившихся представителей цивилизованной расы, и после переговоров было принято важное серьезное решение.
Группа должна разделиться. Одна ее часть, состоящая из пяти мужчин и двух женщин, под руководством молодого биолога останется в поселении. Сам же лидер, с остальными девятью мужчинами и двумя женщинами, отправится на корабле в Европу в поисках лучшей земли. Они обещали известить о себе, если будет таковая возможность, в следующем году.
Приняв такое решение, обе партии стали вновь дружественны и миролюбивы. Все старались помочь пионерам. Когда же наступило время отплытия, произошло торжественное прощание. Они обрели избавление от болезненной несовместимости; но и расставание тех, что так долго были товарищами по священному предприятию, было мучительным.
Это расставание оказалось еще более важным, чем предполагали. Потому что из этого события возникли две разделенные расстоянием человеческие породы.
Те, кто остался, так больше ничего и не услышали о путешественниках и спустя долгое время решили, что они попали в беду. Но на самом деле их отнесло на запад и юго-запад мимо Исландии, теперь представлявшей собой группу вулканов, к Лабрадору. В этом путешествии сквозь небывалые штормы и океанские катаклизмы они потеряли почти половину людей и в конце концов оказались неспособны управлять кораблем. Когда же, наконец, они потерпели крушение у прибрежных скал, то на берег выбрались лишь помощник плотника, две женщины и пара маленьких обезьянок.
Спасшиеся люди оказались в климате, куда более знойном, чем климат Сибири; но подобно Сибири на Лабрадоре сохранились нагорные земли, покрытые буйной растительностью. Мужчина и эти две женщины столкнулись с трудностями при поиске пищи, но со временем адаптировались к диете, состоящей из ягод и кореньев. Однако тяжелые климатические условия со временем привели к тому, что их потомки окончательно одичали, выродившись в тип, который можно было считать человеческим лишь по происхождению.
Маленькое поселение в Сибири по-прежнему испытывало затруднения, но зато действовало целеустремленно. Расчеты показали ученым, что планета не вернется к своему обычному состоянию даже за несколько миллионов лет, потому что, хотя первое и поверхностное бедствие уже прекратилось, огромная выделенная и накопленная энергия внутреннего взрыва будет еще миллионы лет вырываться наружу через вулканические разрывы. Лидер этой группы, на редкость гениальный человек, определил общую ситуацию следующим образом. Миллионы лет планета будет необитаема, за исключением узкой кромки побережья Сибири. Человеческая раса обречена на целые эпохи очень тяжелых, неблагоприятных окружающих условий. Все, на что можно надеяться, заключается в выносливости единственных остатков цивилизованного человечества, которые должны оказаться способны в «состоянии спячки» дождаться более благоприятных времен. Принимая во внимание эту цель, оставшаяся группа должна размножаться и при этом создать возможности для цивилизованной жизни своего потомства. Прежде всего, следует записать в той или иной постоянной форме как можно больше того, что можно вспомнить о культуре Патагонии. «Мы являемся зародышем, – сказал он. – Нужно играть наверняка, планировать на долгое время, сохранять человеческое наследие. Наши шансы очень малы, но надо победить любым способом».
Именно так они фактически и поступили. В самом начале несколько раз едва не погибшие, эти немногочисленные изможденные личности сохранили в себе искру человечности. Близкое знакомство с их жизнями обнаружило бы глубокую личную драму, потому что, несмотря на святую цель, объединяющую их, почти как мышцы одной руки, они были индивидуумы с различными характерами. Более того, их дети стали причиной ревности между томящимися по родительским чувствам взрослыми. Было даже подавленное, а временами и открытое соперничество, чтобы получить привязанность или даже любовь этих молодых существ – немногих и драгоценных бутонов на стволе человечества. Возникали также и резкие разногласия по поводу их образования. Потому что, хотя все старшие и обожали их просто за детскую непосредственность, склонный к некоторому прожектерству лидер этой общины думал о них главным образом как о потенциальных носителях человеческого духа и полагал, что они должны быть сформированы очень строго для выполнения их великой функции. И в таком вот бесконечном подавленном антагонизме целей и темпераментов это маленькое общество жило день за днем, словно конечность, шевелящаяся из-за конвульсионных напряжений ее мышц.
Взрослые члены общины посвящали большую часть своего досуга во время долгой зимы героической работе по конспективной записи всех человеческих знаний. Эта задача была очень дорога их лидеру, но остальным она частенько надоедала. Для каждого была выделена одна из сфер культуры; и после того как он или она продумывал раздел и быстро записывал его на грифельной доске, это подвергалось критическому обсуждению, после чего итог вырезался на пластинах из твердого камня. Многие тысячи таких пластин хранились в пещере, специально подготовленной для них. Таким образом было записано кое-что об истории Земли и человека, конспекты по физике, химии, биологии, психологии и геометрии. Каждый из «авторов» записывал также и свои собственные специальные знания и добавлял изложение своих собственных взглядов по поводу существования. Много изобретательности было проявлено в создании визуального иллюстрированного словаря и грамматики, с помощью которых, как надеялись, в отдаленном будущем можно будет разобраться со всей библиотекой.
Прошли годы, пока выполнялась эта тотальная запись человеческой мысли. Основатели поселения состарились и ослабели, в то время как старшие представители следующего поколения еще оставались подростками. Из двух женщин одна умерла, а другая была почти немощной калекой, обе принесли себя в жертву материнству. Молодежь, мальчик-младенец и четыре девочки разного возраста, определяла теперь будущее человека. К несчастью, эти столь дорогие им существа страдали от избытка родительской любви. Их воспитание было испорчено. Они были одновременно как избалованы, так и сильно стеснены. Полагалось, что самое лучшее для них – чрезмерная забота и учеба. Поэтому они начали стараться держаться от взрослых подальше и устали от возложенных на них идеалов. Привнесенные в разрушенный мир без их согласия, они отказывались принимать столь тяжелый груз обязательств по отношению к невероятно отдаленному будущему. Добыча пропитания и повседневные трудности в их молодом возрасте и без того предоставляли их духу достаточно возможностей упражняться в мужестве, преданности общему делу и взаимодействии с другими личностями. Они собирались жить только настоящим, и только для осязаемой реальности, а не для некой «культуры», о которой знали лишь понаслышке. Особое отвращение они испытывали к тяжелому труду гравирования на гранитных пластинах бесконечных пустословий.
Кризис наступил тогда, когда старшая девочка достигла порога физической зрелости. Глава общины сказал ей, что ее обязанность состоит в том, чтобы скорее производить на свет детей, и приказал ей вступить в связь с его собственным сыном, приходящемся ей двоюродным братом. Помня свои переживания при последних родах, которые убили ее мать, она отказалась, а когда ей стали докучать с этим, бросила свои гравировальные инструменты и убежала. Это был первый случай открытого неповиновения. Еще через несколько лет старшее поколение полностью утратило власть. Новый образ жизни, более активный, более опасный, полный острых ощущений и беззаботности, привел к снижению комфортности и организованности общины, но зато и к обретению более крепкого здоровья и больших запасов жизненных сил. Старания по выращиванию растений и разведению скота были почти прекращены, был приостановлен и ремонт жилищ; но зато достигнуто великое мастерство в охоте и исследовании местности. Свободное время было отдано играм, основанным на азарте и смекалке, танцам, пению и пересказам романтических историй. Музыка и пересказ небылиц, конечно, теперь были самыми главными средствами сохранения утонченной натуры в этих существах и стали средством перехода к смутному религиозному опыту. Интеллектуальное наследие старших было осмеяно. Да и что могли рассказать их чистые науки о реальности – многоликой и всегда непостоянной, восхитительно нелогичной и вечно живой Реальности? Разума человека вполне хватало для занятия охотой и земледелием в мире простых чувств и всем понятных ощущений; но если он вторгался дальше, за эти пределы, то оказывался будто бы в пустыне, и душа начинала страдать. Позвольте разуму жить, как подсказывает природа. Позвольте ему держать в своем сердце живого молодого бога. Позвольте ему дать свободу рвущейся наружу, противоречивой, темной жизненной силе, которая ищет самовыражения в нем не в качестве здравого смысла, а лишь как красота.
Каменные пластины теперь гравировали только старики.
Но однажды, когда прежний мальчик-младенец достиг возраста юноши Патагонии, его любопытство привлекли похожие на хвост задние конечности тюленя. Старики робко воодушевили его. Тогда он сделал и другие биологические наблюдения и постепенно был подведен ими к тому, чтобы представить себе всю драму жизни на планете и почувствовать привязанность к тому общему делу, которому они служили.
Тем временем сексуальное влечение и потребность заботиться о ком-то взяли верх там, где не помогало вразумление. Молодые существа неминуемо влюбились друг в друга, и со временем появилось несколько младенцев.
Вот так, поколение за поколением, маленькое поселение поддерживало свое существование с переменным успехом, переменчивой – то остротой, то отсутствующей – заботой о будущем. С изменением внешних условий численность населения колебалась: то сокращалась даже до такого низкого уровня, как двое мужчин и одна женщина, то вырастала до нескольких тысяч, но пределы ее роста были ограничены возможностью пропитания на узкой полосе обитаемого побережья. За многие годы, хотя обстоятельства и не мешали физическому выживанию, их постигла умственная деградация: на побережье Сибири сохранялась тропическая зона, огражденная с юга, будто густым лесом, вулканическими хребтами и сопками, и потому многие поколения не имели потребности в живости ума и проницательности. Возможно, что подобный результат частично объясняется и интенсивным родственным спариванием между особями; но этот фактор имел и еще один положительный эффект. Хотя разум и слабел, у них консолидировались определенные желательные черты. Основатели этой группы людей были из самых лучших представителей первого человеческого рода. Они оказались в экспедиции благодаря их смелости и мужеству, привязанности к общественным интересам и устойчивому интересу к познанию. В результате, несмотря на периоды депрессии, раса не только выжила, но и сохранила любознательность и чувство общности. Даже в то время, когда способности людей понижались, их стремление к взаимопониманию и их чувство расового единства не исчезали. И хотя их общая концепция человека и вселенной постепенно вырождалась в примитивный миф, они сохранили устойчивое необъяснимое преклонение перед будущим и перед священной теперь для них каменной библиотекой, которая довольно быстро стала для них совершенно непонятной. И потому даже спустя тысячи и даже миллионы лет после того, как человеческое племя существенно изменило свою природу, все еще оставалось неясное восхищение перед совершенством ума, смутное поклонение величественному прошлому и трагическая привязанность к еще более прекрасному будущему. Главное же, что междоусобная вражда была столь редкой, что служила лишь для поддержания осознанного желания сохранить гармонию и единство расы.
