– Петя, может, тебе денег одолжить? Могу кредит взять.
– Спасибо, братишка, я на этот банкет всю жизнь копил.
– Раньше копили на похороны, – сказал дядя Коля.
– Петя! – изумилась тётя Эмма. – У тебя сто шестьдесят друзей и приятелей?
Вместо дяди Пети ответила тётя Галя:
– Есть люди, которых обязательно надо пригласить, и те, кого хочется пригласить.
Мой папа тут же придрался, стал спрашивать про соотношение одних и других. Я и раньше подозревала, что идея грандиозных поминок по случаю окончания трудовой деятельности дяди Пети принадлежит тёте Гале и относится по семейной классификации к разделу «дорогая Галя».
Когда тётя приходила в новой шубе или в ее ушах сверкали очередные серьги с бриллиантами, папа и дядя Коля, целуя ее в щёчки, говорили: «Дорогая Галя!» И ведь не придерёшься: устойчивое вежливое обращение, хотя и другой смысл, материальный, имелся. Дядя Петя не обижался, напротив, пожимал плечами, когда жена тратила несусветные суммы на ерунду: «Моя дорогая Галя».
Однажды я сказала дяде Пете:
– Ты никогда не обижаешься и не злишься.
– Самовоспитание с детства, – ответил он. – Если бы я обижался и злился, у тебя не было бы отца и дяди Коли, я удавил бы их в колыбели.
Тётя Галя, когда мы утюжили магазины в поисках вечерних платьев, попросила меня:
– Выручишь с рассадкой, Кот?
Купленное мне платье, которое я опишу ниже, полностью исключало мой отказ, точнее, выглядело бы грандиозным хамством. Кроме того, я точно не представляла, что значит «рассадка».
Рассадка за столы – это целая наука и дело очень ответственное. Скажем, посадить за один стол послов Азербайджана и Армении – это скандал. Или палестинца с израильтянином – жуткое оскорбление. А еще есть те, кто лично дружат, а их супруги отчаянно не дружат. Правильное соседство за столом может обеспечить молодому дипломату карьерное продвижение, а неправильное – торможение. Сотни нюансов и кропотливая бумажная работа: сначала просто списки групп по восемь человек, потом столики по номерам и стулья по номерам на схеме. Соседство тоже играет роль, как и удалённость от столика юбиляра, да и спина к спине не всякого посадишь.
Всё это тётя Галя объяснила мне, когда я предложила устроить лотерею – бумажки с фамилиями бросаем в кастрюлю, вытаскиваем по одной, как фанты: этот за пятый столик, этот за тринадцатый.
– Павел Егорович окажется за одним столом с Игорем Фёдоровичем из департамента протокола, – помотала головой тётя Галя, – который заикается в минуты волнения. Тут он вообще ни слова не сможет сказать.
Павел Егорович десять лет проработал водителем дяди Пети, посла в одной из африканских стран. Однажды на дядю Петю было покушение, Павел Егорович прикрыл его своим телом. Пуля чиркнула Павла Егоровича по лицу, задела лицевой нерв, и теперь Павел Егорович периодически зло дёргает головой и подмигивает. Точь-в-точь как будто предлагает: «Пошли, поговорим?»
Моя помощь, к которой наверняка тётя Галя обратилась, чтобы ввести меня в лабиринты светской жизни, была бестолковой. Однако приехала подруга тёти Гали, Эльвира Максудовна, работающая в МИДе. Чернявая, волосы цвета вороного крыла с отливом в баклажан, да и по отчеству судя, она была каких-то восточных кровей. Почему-то без тёмных усиков под носом, как бывает у женщин этих народностей. Нашу завуч в школе зовут Натэлла Гамлетовна, прозвище Чапаев – из-за усов. Хотя в МИДе, конечно, усатые чапаевы в юбках были бы неуместны. Да здравствует эпиляция!
Две дамы принялись раскладывать пасьянс, постоянно отвлекаясь на воспоминания и случаи из жизни тех или иных персонажей, проще говоря, перемывая им косточки. Я заскучала, а потом мне в голову пришла идея.
Постучалась в комнату, где дядя Петя, лёжа на диване, читал книгу:
– Ты в курсе, что там, – кивнула я в сторону гостиной, – происходит?
– Догадываюсь, – опустил книгу на живот дядя Петя и посмотрел на меня поверх очков.
Истинный дипломат. Никогда не скажет в простоте «да» или «нет», а «догадываюсь», «могу предположить», «у меня есть некоторые сомнения», «давайте посмотрим на ситуацию в другом аспекте»… Если вы читали фразы «настоящего питерского интеллигента», например: «Настоящий питерский интеллигент никогда не скажет: «Как был дураком, так и остался». Он скажет: «Время над ним не властно»», знайте, что всё это из арсенала моего дяди.
– Предлагаю процесс осовременить и модернизировать.
– Что ты имеешь в виду, Кот?
Я поделилась идеей: он выделяет мне энную сумму, в канцелярском магазине, что тут рядом, я покупаю магнитно-маркерную доску, тётя Галя и Эльвира… как ее… Максудовна, точно заправские офисные руководители, рисуют на ней и стирают, снова рисуют и снова стирают. Красота!
– Очень интересная идея, – похвалил дядя Петя.
Эти слова из его уст ничего не значили.
– Но? – спросила я.
Продолжил, будто не услышал вопрос:
– И в ней есть рациональное зерно. Видишь ли, Исчадие, люди старшего возраста вообще и дамы элегантного возраста особенно весьма скептически реагируют на усовершенствования в их любимых занятиях.
– Тогда не было бы стиральных и посудомоечных машин, – не согласилась я.
– Бедный ребёнок! Тебе встречались женщины, которые любят стирать бельё и мыть посуду? Какое тяжёлое детство!
– Ладно, убедил. В чем рациональное зерно?
– Ты покупаешь листы ватмана, карандаши, ластики, точилки, кнопки.
Дядя Петя подчеркнул, что мне еще нужно купить листы картона, чтобы застелить стол, а ватман со схемой зала уже поверху положить, на котором будет схема зала, уже поверху. Потому что если кнопки оставят следы на антикварном столе из карельской берёзы, за которым тётя Галя долго гонялась, то ему, дяде Пете, достанется за каждого из ста шестидесяти приглашённых на банкет. И тихо себе под нос пробурчал совсем не дипломатически, про гроб и белые тапочки, из которого и в которых видел он этот банкет.
Дядя выдал мне пять тысяч рублей, предупредив, что если не хватит, я добавляю из своих, но и сдачу также оставляю себе. Остаток денег был немаленьким, и еще мне удалось сэкономить на картоне. В квартиру этажом ниже привезли новый холодильник, его упаковка отлично подошла.
Когда я, груженная канцтоварами, ввалилась в квартиру, а потом энергично принялась очищать стол, попутно объясняя про схему, которую сейчас нарисую, тётя Галя и Эльвира Максудовна смотрели на меня с вежливым неодобрением.
– Какая умная девочка, – проговорила безусая Эльвира Максудовна.
В переводе на понятный язык это означало: «Не много ли эта особа на себя берёт?»
Я затараторила, что, мол, согласна набрать на компьютере фамилии, имена, отчества приглашённых, распечатать на принтере, разрезать на карточки, чтобы удобно было пришпиливать к обозначенным столикам. И мысленно ужаснулась своему порыву. Полторы сотни с лишним карточек и попробуй не ошибиться!
– Эльвирочка, – задумчиво проговорила тётя Галя, рассматривая круги, которые я рисовала, – тебе не кажется, что расстановка столов несколько неудачна? Возможно, фирма, в которую мы обратились, не имеет достаточного опыта в организации подобных банкетов.
Эльвира Максудовна решительно не согласилась (видно, сама эту фирму рекомендовала) и сослалась на банкеты каких-то там… фамилии ничего мне не сказали.
– Однако если столики расположить полукругом, амфитеатром, – продолжала рассуждать вслух тётя Галя, – получится элегантнее, на мой взгляд.
Они стёрли мои кружочки и принялись рисовать свои. Увлеклись. Кажется, можно сматываться.
– Извините, – пропищала я. – Мне уроки еще делать. Можно, я завтра приду, и карточки завтра?
– Сама их изготовлю, – отозвалась Эльвира Максудовна. – Опечатки недопустимы.
– Вызову тебе такси, Котик, – сказала тётя Галя.
Она всегда вызывала машины представительского класса. По телефону общалась с диспетчерами, а не с агрегаторами по Интернету. Выдавала мне заявленную сумму плюс десять процентов – чаевые водителю. Не платить чаевые, с точки зрения тёти Гали, всё равно, что сморкаться без использования носового платка.
Как обычно, я вышла из квартиры, набрала номер, отменила тётин заказ. Поеду на метро. В кармане приятно звякали «золотые» (это фигурально). Сделать доброе дело и обогатиться – что может быть приятнее? Завтра позвоню и скажу, что мне надо готовиться к контрольной по математике. Тётя Галя и Эльвира Максудовна только пять столов из двадцати приблизительно обработали. Они еще неделю корпеть будут. Мне каждый день к ним являться? Да и не нужна я им, только мешаюсь. В лабиринтах светской жизни мне не понравилось. А так все довольны: мне на свободу с почти чистой совестью (контрольная ведь рано или поздно случится), тёте Гале с подругой полное раздолье. И кто тут достойная племянница большого дипломата? Не показывайте на меня пальцем, это некультурно.
Первое впечатление от банкета – мужчины. Не потому, что они красивые, видные, интересные. А потому что до ужаса одинаковые. Почти сотня особей, простите, персон – в темных костюмах, в белых рубашках и с галстуками сдержанных расцветок. Мне их стало жалко, вспомнилось выражение «хорошо в детдоме одевают». В них было что-то птичье, как будто скрестили грачей с пингвинами. Потом оказалось, что пернатые мутанты не так уж несчастны. При мужчинах были женщины в вечерних нарядах разных фасонов и расцветок, и каждая заслуживала того, чтобы ее разглядывали. Как будто стая самцов залетела в экзотический лес, прихватила себе по подружке и теперь вполне довольна жизнью на птичьем базаре.
И еще я порадовалась поражению папы в битве за форму одежды на банкете старшего брата. Для папы надеть тёмный костюм с галстуком хуже, чем выйти в люди в пижаме или в амуниции для дайвинга. Мама типун на языке натёрла, уговаривая папу на официальный костюм. Папа вроде бы начал смиряться, потом в Интернете увидел, сколько за фирменный костюм надо отвалить, и превратился в живую скульптуру.
Если вы ездили по европам, такие видели: стоит на постаменте чисто белая скульптура, не шевелится. Почему-то на земле коробочка – для денег. Другие статуи бесплатно стоят. Мне, тогда пятилетке, дали монетку – кинь в коробочку. Я послушалась, подошла, бросила, а скульптура возьми да и подмигни мне. Я дико заорала и почему-то не бросилась к маме, а стала обманщика сталкивать с пьедестала. В дальнейших поездках с дядями и тётями мои родители их предупреждали: «Держите Исчадие подальше от живых скульптур. Она их спихивает».
Возможно, данное сравнение папы с покрашенными мужиками, способных часами не шевелиться, хромает. С другой стороны, классики говорят, что всякое сравнение хромает. А мне очень хотелось рассказать, как я боролась с обманом населения.
Папа перестал реагировать на любые разговоры о банкете и форме одежды. Сидел, уставившись в стену, и очнувался… очнувывался… как сказать от глагола «очнулся»? …Приходил в себя, возвращался к жизни, когда мама сдавалась:
– Ладно, пошли ужинать!
Ситуацию разрулила, без ложной скромности, я. Вообще-то у меня ни ложной, ни натуральной скромности не наблюдается.
Я посоветовала маме обратиться к тёте Гале.
– Ты видела их гардеробную? Больше по площади, кстати, чем моя комната.
– Губу закатай! – сказала мама.
Я шмыгнула носом и продолжила:
– Справа тёти Гали наряды, два ряда, один над другим. Бутики отдыхают. Для обуви у нее, кстати, отдельное помещение. Не хмурься, я по делу. Вспомни. Слева дяди Петино отделение, верхний ряд, архивный, как я понимаю. Три метра тык-впритык костюмы на плечиках. Зачем она их хранит?
– Понятия не имею.
– Может, как этапы большого пути? В этом – был третьим секретарём посольства, в этом – вторым, и так далее до посла. Тётя Галя нажимает на рычаг, верхняя штанга опускается, тётя Галя проводит рукой по плечам одного костюма, другого – вспоминает этапы большого пути.
– Кот, ты фантазёрка.
– Просто у меня развитое воображение, а ты не видишь элементарную логику…
– Точно! – перебила мама и схватила телефон. – Галя? Привет, дорогая! Мы горим, выручай, дорогая!
Тётя Галя приехала с десятком костюмов, каждый в полиэтиленовом чехле, предполагаю, что из начала ряда (от второго секретаря до советника). Дядя Петя с годами растолстел, а прежде, выходит, был как мой папа – стройняшкой. Сами же костюмы почти не изменились. Вернее, изменились на очень придирчивый взгляд. У папы не то, что придирчивого не было, он на них смотреть без гримасы отвращения не мог.
– Михаил! – торжественно сказала тётя Галя моему папе – скульптуре безмолвной. – Нам было бы горько и обидно, если бы на торжестве, столь много для Петра значащему, подводящему итог его безотверженному труду на благо Отчизны, любимый младший брат, которому Пётр, после смерти отца, заменил его… – слегка сбилась тётя Галя. – В смысле отца заменил. Речь не идёт о каких-то великих жертвах, на которые ты, я уверена, пойдёшь для брата без страха и сомнений. Это всего лишь возможность Петру на мероприятии, весьма волнительном во всех отношениях, не ловить взгляды на тебе – белой вороне…
– Джинсовой, – подсказала я, потому что тётя Галя взопрела от усилий.
– Тем более джинсовой, – подхватила она. – Прошу тебя, Михаил! Ради Петра! Ради нашей семьи!
Мы с мамой переглянулись. Если в начале своей речи тётя Галя была истинной женой высокопоставленного дипломата-бюрократа, то теперь ее пафос зашкаливал, не хватало только слез.
Папа тоже так подумал и, естественно, испугался.
– Распаковывай эти шкуры, – он ткнул пальцем на ворох чехлов с костюмами. – Какую гадость только не натянешь ради старшенького братишки.
Всё чуть не испортила тётя Эмма. Откуда-то вызнала про капризы моего папы и приехала с тремя пакетами-майками из супермаркета. В одном, комком скрученным, было: «в чём Коля защищал кандидатскую», во втором – «докторскую», в третьем – «хороший костюм для заседаний Учёного совета, но на банкете прожёг сигаретой, почти не видно, если не присматриваться».
Я думала, папа взорвётся. Как же! Переться. На идиотский банкет. В обносках.
Папа улыбнулся тёте Гале и тёте Эмме:
– Девочки! Какие вы милые!
– Ничего не понимаю, – шепнула я маме на ухо.
– Подрастёшь, – улыбалась она. Не мне, а тёте Гале и тёте Эмме. – Поймёшь. Или нет, не поймёшь, если бревно.
– Да, мамочка! Покажешь мне джинсы, в которых папа сделал тебе предложение?
– Исчадие Рая!
На банкете папа чувствовал себя как селёдка, не отличимая от других селёдок. И это было для него важнее, чем нонконформизм, в котором его постоянно обвиняли братья. Наверное, благодарен тёте Гале и тёте Эмме. Маме не благодарен. Я однажды подслушала, как он маме сказал: «Как я могу быть благодарен своей правой руке. Она есть, она моя. Ты моя».
– Может, я не рука, а мозг? – спросила мама и уселась папе на колени. Повернула голову ко мне, подслушивающей: – Брысь!
На банкете произносились тосты. Вначале длинные и скучные, потом длинные, но смешные, высший класс – короткие и остроумные. Все хотели сказать, кроме моего папы и дяди Коли. Они заранее предупредили ведущего, что говорить не будут. Дядя Коля интеллигентно попросил их не привлекать, а папа добавил, что если ведущему вздумается сунуть ему, папе, микрофон, то он, микрофон, будет засунут обратно, и не в рот. Вероятно, чтобы им отомстить, ведущий вызвал меня.
– Здесь присутствует юная девушка, любимая племянница нашего юбиляра. Давайте послушаем молодое поколение! – И захлопал приглашающе.
Зал солидарно подхватил.
Моего папу перекосило. Пока не бросился на мою защиту, я быстро встала, поправила юбку и направилась к подиуму.
Это шествовало моё платье. Оно было настолько прекрасно, что просидеть в нём весь вечер на стуле форменное кощунство. Материал – тонкая паутинка, вроде органзы, молочного цвета с лёгким-лёгким блеском. На ткани вышиты цветы – бутоны белых роз в обрамлении зелёных листочков. Атласный лиф, практически корсет, покрыт этой тканью и не просвечивает, декольте умеренное, из него ничего стоящего выкатить не получится. По талии присборенная ткань струится свободно, танцуя-играя на подложке нижней юбки из накрахмаленного тюля, как у балерины. Длина не в пол – видны туфельки, которым бы не по паркету цокать, а стоять за стеклом рядом с фарфоровыми статуэтками, которые тётя Галя коллекционирует.
Важное уточнение: талия у меня тонкая, а в корсете так и вообще муравьиная. Папа, когда увидел меня дома в банкетном прикиде, то есть в бальном наряде, уставился на мою талию и сказал:
– Крокодилу на один укус.
Здесь крокодилов не было, а были восхищённые зрители и я, вся из себя: в волшебных платье и туфельках, с причёской локонами. Тёти Галина мастер-парикмахер два часа меня терзала, в нескольких местах на черепе ожоги оставила, зато прочно вплела веночек из роз, точно таких, как на платье. Где их только тётя Галя нашла? Впрочем, если понадобится найти для семьи атомную бомбу, тётя Галя ее найдёт, пусть и в разобранном виде.
Я поднялась на сцену, подошла к микрофону. Поняла, что могу либо хрипеть, либо пищать, а нормально говорить не могу. Выбрала пищать, вспомнила про краткость – царицу тоста.
– Так много хороших слов про моего дядю! Ведь не может столько замечательных людей ошибаться, – я обвела зал рукой, почти не дрожащей. – А я с детства называю его на «ты».
Шаг назад, реверанс. И аккуратненько по двум ступенькам вниз, только бы не оступиться. Гром аплодисментов. Мне кажется, что гром, хоть и отдалённый, все мысли на том, как дошагать до своего столика и не навернуться на каблуках. При этом мило и смущённо улыбаясь направо и налево. Чтобы не испортить удивительное чувство триумфа: полёта, скольжения на одном дыхании не по земле, а по облакам. Я красива, а если и не очень, то платье меня замаскировало, я сказала кратко и остроумно, ни на гран не соврав. Мой дядя самых честных правил – сколько про его честность, интеллигентность, сдержанность, мудрость, человечность, мужество и благородность, твёрдость и мастерство переговорщика было сказано до меня. Я же, юная и прекрасная, только виньеточку добавила.
