– Вы знаете, что сопротивление имперской инквизиции противозаконно? – голос инквизитора был наполнен силой, выдавая в нем человека, который обладал властью.
– Пожалуйста, месир…
– В случае отсутствия документов и силы родства у нас нет достаточных доказательств того, что кто-либо из вас не участвовал в торговле и угнетении аффинитов, – продолжил инквизитор, повысив голос. – Следовательно, мы помещаем вас под арест за нарушение императорского указа Ее Величества о равенстве аффинитов.
Ана стиснула кулаки. Ничего из этого не способствовало равенству. Все это являлось лишь ненадлежащим исполнением закона и злоупотреблением властью. Морганья использовала свои силы, чтобы пресечь неповиновение, издавая новые деспотичные законы. Она укрепляла свою силу, подавляя любую возможную форму сопротивления прежде, чем она зарождалась.
Ана не могла просто стоять и смотреть.
– Папа, – закричала девочка, когда Белые плащи начали утаскивать сапожника. Она хотела броситься за ним. – Папа…
Один из стражников повернулся и ударил ее наотмашь по лицу.
Звон пощечины эхом разнесся по улицам. Девочка упала на землю, а изо рта у нее хлынула кровь. Перед глазами Аны вспыхнул красный цвет. Она снова стояла на пыльной площади в Кирове и смотрела, как Белый плащ направил стрелу в сторону Мэй. Тогда она была не в силах остановить его.
Не успела она опомниться, как вышла из своего укрытия и уверенно направилась к группе людей, к девочке, стоявшей на коленях в снегу у ног мужчины.
Белый плащ поднял голову, и его пристальный взгляд замер на ней. Тогда она почувствовала это – легкий намек на холодное и твердое прикосновение к ее силе родства.
Егерь.
Ей довелось столкнуться с одним из них раньше: аффинит, обладающий способностью контролировать других аффинитов. Тогда он погасил ее силу родства с такой легкостью, словно задул свечу.
Она извлекла из этого урок.
Ана нырнула своей силой родства в его силу прежде, чем он смог как следует вцепиться в нее. Без защиты черного камня в доспехах она легко ухватилась за его кровь, подняла его в воздух и швырнула вперед со всей силой.
Его тело с треском ударилось о кирпичную стену дома.
Остальные замедлили шаг и остановились. На мгновение они уставились туда, где лежал егерь. В расплывающейся под ним луже крови отражались уличные фонари.
Но затем их внимание переключилось на Ану.
Оставив сапожника стоять в снегу, инквизитор схватил сплетенные из опилок веревки и бросился к ней – те со свистом крутились в воздухе…
Но вдруг рассыпались на снегу.
Инквизитор согнулся пополам и упал на колени. Кровь стекала по его подбородку, капала из носа и рта. Ана стиснула зубы. Еще один резкий поворот ее силы, и мужчина рухнул.
Она обратила свою силу родства на двух оставшихся Белых плащей и сосредоточилась на местах, где их тела не были защищены броней из черного камня. Одним взмахом ее силы они рухнули на землю, а из-под них потекла теплая липкая кровь.
Мир застыл.
На нее нахлынула усталость. Свет то появлялся, то исчезал, когда она присела на корточки и зажмурилась.
Кто-то дернул ее за плащ.
Сдерживая рвотный позыв, Ана открыла глаза.
На мгновение, как в тумане, она увидела ту, кого увидеть было невозможно. Девочка с глазами теплой морской синевы.
В поле ее зрения появилось лицо: водянистые зеленые глаза и рассыпанные золотые локоны. Это была дочь сапожника. Когда их глаза встретились, заметила, что девочка шокированно смотрит на нее, и вспомнила, как неестественно краснели ее глаза, когда она пользовалась силой родства.
Ана отпрянула, инстинктивно опустив голову, и схватилась за капюшон, чтобы закрыть лицо. Она отчетливо ощущала, как набухли на руках под перчатками вены – признак использования ей силой родства.
Но из темноты донесся шепот.
– Спасибо.
Ана медленно подняла глаза. На одно мгновение, на один стук сердца они взглянули друг на друга, во взгляде девочки читалась неуверенность, но вместе с ней и непоколебимость.
– Доротя! – Сапожник с трудом поднялся на ноги. Группа горожан наблюдала за происходящим, и их лица искажал ужас, когда они осматривали сцену перед ними.
Девочка встрепенулась и побежала к отцу. Когда сапожник заключил ее в объятия, он бросил на Ану испуганный взгляд. Несколько мгновений они смотрели друг на друга с противоположных сторон улицы.
А затем, к удивлению Аны, он неуверенно поднял руку и опустил голову, после чего быстро повернулся и, приобняв ребенка, зашагал прочь. Остальные последовали его примеру, некоторые, кивнув Ане. И один за другим, они ускользнули в ночь.
Ана осталась на месте, стоя на коленях в снегу. Теперь она чувствовала боль в руках и пальцах, ощущала, как набухли под кожей вены. Ее сила родства все еще была горячей от крови четырех отнятых ею жизней, кругом остывали тела.
Всего луну назад она, возможно, отступила бы и ничего не сделала. Ана снова услышала, как девочка прошептала «спасибо»; увидела, как ее отец кивнул в знак благодарности.
Они были ее людьми. И вместо того, чтобы содрогнуться от отвращения и страха при виде нее, они благодарили ее за спасение.
Искра надежды вспыхнула в ее сердце, превратившись в решимость. Ее люди показали ей, что нуждаются в ней. Что она совершенно не похожа на Морганью и не такое чудовище, каким ее представлял Сеин.
Она с трудом поднялась на ноги. Перестала опираться рукой о стену и подняла подбородок. Посмотрела на залитые кровью улицы и мерцающее оранжевое свечение, отражающееся в облаках, словно пламя, вырвавшееся из глубин ада.
Красный цвет снова просочился в ее глаза. Вены на руках вздулись.
Ана была Анастасией Михайловой, кровяной аффиниткой и законной императрицей Кирилии.
И она будет сражаться за свой народ.
4
Рамсон лежал, растянувшись на койке, в одной из комнат «Сломанной стрелы». Сквозь треснувшее окно просачивался лунный свет, но он предпочитал оставаться в тени.
Уже близилась полночь, прошел час с тех пор, как они с Аной должны были здесь встретиться. Даже когда он подбросил серебряник к потолку, наблюдая, как тот бледно сверкает, он не мог сдержать легкую панику.
Где она?
Он так привык к ее присутствию, что ее исчезновение начинало вызывать беспокойство. Путешествуя вместе с ней, он коротал дни в препираниях, наслаждаясь моментами, когда его комментарии вызывали ее свирепый взгляд или раздраженное рычание.
Но были ночи, когда он любезно уступал ей кровать, и она принимала это как должное. Рамсон не возражал. Он наблюдал за ней, лежа на полу, рассматривая изящный изгиб шеи, мягкое трепетание ресниц, строгий изгиб рта, не смягчающийся даже когда она спала.
Он встряхнул головой, чтобы отогнать мысли. Серебряные часы у него на груди отсчитывали минуты. Прошло слишком много времени.
Только Рамсон встал, как шум заставил его замереть. Звук был невесомым, таким тихим, что его можно было принять за скрип стен старой гостиницы под порывами блуждавшего снаружи ветра.
Но чувства Рамсона обострились. Он подошел к двери и прижался к ней, лунный свет прорезал лишь кончик его ботинок. Медленно, чтобы не издать ни звука, он вытащил свой мизерикорд.
Снова приглушенный звук шагов, и на этот раз громкий скрип донесся с лестничной площадки второго этажа. Рамсон выбрал эту комнату именно по той причине, что мог услышать любого незваного гостя, направлявшегося сюда.
В замочной скважине едва слышно заскрежетала булавка, а затем с щелчком повернулась ручка.
Дверь открылась, и внутрь ворвались двое мужчин в толстых мехах и темных ватниках, прошитых заплатками. Их движения были неуклюжими, и одного взгляда на их лица и руки хватило, чтобы отметить отсутствие признаков, указывающих на связь с подпольной бандой.
Видимо, это были простые негодяи, рыскавшие по Дамбе в поисках добычи. И теперь они нашли золотую жилу.
Рамсон прочистил горло.
– Не меня ищете? – спросил он и, когда они повернулись к нему, набросился на них.
Он щелкнул серебряником, с которым до этого играл, и тот полетел, словно снаряд, попав одному из мужчин прямо в глаз. Когда мужчина отшатнулся, прижимая руку к лицу и завывая от боли, второй прыгнул вперед.
Рамсон легко увернулся, когда меч его противника обрисовал дугу и прорезал воздух на волосок от его носа. Он повернулся и выдохнул.
– Нос – лучшая часть моего лица, – сказал он. – И мне не нравятся твои попытки его отрубить.
Мужчина зарычал и бросился на него, но Рамсон уже все понял. Эти мерзавцы дрались по-уличному: грязно, без какой-либо техники. Рамсон тоже дрался грязно, но был хорошо обучен.
Он с легкостью подрезал удар негодяя. К тому времени, когда мужчина вернул равновесие, было уже слишком поздно.
Лезвие Рамсона пронзило его горло.
– Теперь ты видишь, почему его называют мизерикордом, – пробормотал он, отпихивая тело мужчины в сторону.
Позади послышались шаркающие шаги. Рамсон пригнулся как раз в тот момент, когда другой нападавший нанес удар. Его меч с глухим стуком полетел на пол, вонзившись в дерево.
– А, а, а, – Рамсон прищелкнул языком. – Растяпа. Я за милю могу услышать твои шаги.
В мгновение ока его меч оказался у шеи противника, впившись в мягкую плоть мужчины.
– Скажи мне, на кого ты работаешь, – прорычал Рамсон. – Как ты меня нашел?
Мужчина сопротивлялся – они все поначалу сопротивлялись, – но Рамсон усилил удушающую хватку, перекрыв мужчине доступ воздуха. Его пальцы согрели капли крови.
– Каждый раз, когда ты заставляешь меня спрашивать, я перерезаю твою глотку глубже, – напевал Рамсон. – А теперь позволь мне спросить еще раз…
– Мы… по найму, – выдохнул тот. – Увидели… приказ Керлана… убить…
Рамсон зарычал. Олюше нужно стараться лучше, если она хочет защитить его жизнь и, следовательно, жизнь ее драгоценного глупого мужа.
В то же время эти зверюги были настолько любителями, что Рамсон мог представить, как она закатывает глаза, смотря на них. «Я оставляю на тебя мелкую рыбешку, – сказала она. – На себя беру крупную рыбу».
По крайней мере, она дала точную информацию.
– П-пожалуйста, – задыхался наемник. – Тяжелые… времена…
– Я понимаю, – сказал Рамсон и перерезал мужчине горло.
На пол рухнуло второе тело. В обычной ситуации он, возможно, и задумался бы, чтобы оставить этих людей в живых, но его мысли были сосредоточены на одном.
Ана.
Место их встречи явно раскрыли, и Рамсон даже не хотел думать, что произойдет, если какие-нибудь наемники или члены Ордена, задержавшиеся в Дамбе, доберутся до нее первыми. Черт, выругался он про себя, ему следовало сначала подумать об этом, прежде чем выбирать гостиницу в центре самого опасного района Ново-Минска. Он думал, что с падением Керлана рухнуло и все криминальное подполье Кирилии.
Оказалось, это совсем не так.
Его сердце отбивало барабанную дробь, он вытер мизерикорд о рубашку одного из мертвецов и вложил его в ножны. Ему нужно было найти ее… ему нужно было добраться до нее первым.
Он не мог вынести мысли, что с ней что-то случится.
Рамсон накинул на себя плащ и, аккуратно переступив через два тела, направился к лестнице. Дверь за ним так и осталась открытой.
5
За то время, что ей потребовалось, чтобы пересечь город, Ново-Минск загорелся, словно горка углей. Свет факелов окрасил извилистые улицы в красный цвет, а затянутое облаками небо приобрело оттенки малинового и кораллового. На улицах собрались люди, некоторые из них еще не пробудились окончательно ото сна, а некоторые были напуганы. Они плелись куда-то, держа в руках бумаги.
Почти по каждой улице ходили Белые плащи, колотили в двери, выкрикивая приказы горожанам и направляя их на площадь. Большинство из них носили кольчуги, усиленные черным камнем, что делало их тела недосягаемыми для силы родства Аны.
Тем не менее некоторые были облачены в новые доспехи со сверкающими на груди знаками отличия Морганьи. Ана сосредоточилась на них, наблюдая, как один расплавил дверь одним движением руки, в то время как другой одним касанием пальца разрушил каменную стену дома. Инквизиторы были своего рода приправой среди Белых плащей, которые не являлись аффинитами, но их присутствие в сочетании с неограниченной властью и желанием насилия давало ужасающий эффект.
По мере приближения к центру города толпа становилась гуще. Смрад дыма и страха плотно висел в воздухе. На фоне ночи пылающие факелы изрезали дома своим кровавым цветом.
Ана повернулась, и перед ней оказалась городская площадь Ново-Минска.
Казалось, собрался весь город. От факелов, воткнутых в землю, площадь утопала в багрянце и тенях. И в самом центре всего этого были установлены деревянные подмостки, освещенные светом окружающих их факелов. На мощенной булыжником площади имперские патрули, чьи белые плащи пламя окрасило в красный цвет, образовали кольцо вокруг подмостков. Примерно половина из них была одета в светло-серую форму инквизиторов.
Над ними, на возвышении, развевался серебристо-голубой флаг Кирилии, на котором теперь был изображен герб Морганьи. И там же, прикованная цепью к столбу, дрожа в ночных рубашках, стояла группа горожан.
Эта картина прорезалась сквозь туман усталости, наполнявший голову Аны, ярко и резко.
Тишина накрыла площадь, когда Белый плащ прошел к центру платформы. Новые знаки отличия короны и божекруг на его нагрудной пластине означали, что он инквизитор. Когда он развернул свиток и начал говорить, пленники, привязанные к столбу позади него, задрожали.
– Граждане Кирилии, мы собрались здесь сегодня по указу Кольст императрицы Морганьи, нашей славной императрицы, чтобы вершить правосудие на земле и исполнить волю богов.
Пепел гнева Аны взметнулся глубоко внутри.
– Эти заключенные, собравшиеся сегодня перед вами, были обвинены в отвратительных преступлениях против империи и ее славной императрицы, – продолжил инквизитор, и, пока он говорил, на сцене произошло движение.
