– Нет, был… – хотел соврать Петр Михайлыч, но остановился, посмотрев на егеря. – То есть на охоте я не был, но ружье пристреливал здесь на огороде.
– Даже и утку домашнюю подстрелили у xoзяйки, – сказал егерь.
– Уж и утку! Не утку, а утенка. Да и не подстрелил я его, а просто он сам подвернулся. Уж ты наврешь тоже! – Цыпленку жизнь прикончили, – продолжал егерь.
– Цыпленку я нарочно. Нужно же было мне что-нибудь на ужин съесть, а заряд второй был, его нужно было выпустить – вот я, чтобы не колоть цыпленка…
– И с утра здесь, в сборном месте, сидите? Ловко! Хорошая охота! – насмешливо проговорил доктор.
– Да ведь скоро-то тоже не соберешься. То одно, то другое… Сначала позавтракал, потом прилег отдохнуть, проснулся – разные подлецы явились: один несет раков, другой – грибов, третий – рыбы… – рассказывал Петр Михайлыч. – То да се… А я люблю не торопясь. Девки пришли, начали песни петь. А тут и ужин. Удовольствие… На чистом воздухе… Ведь вся наша и охота-то из-за моциона и чистого воздуха, а я был все-таки на огороде! Пьем. Рюмка стынет! – крикнул он.
Выпили. Доктор съел два яйца и принялся за раков. Петр Михайлыч совсем уже осовел, говорил заплетающимся языком и тоже сосал раков.
– Вы, Богдан Карлыч, на куропаток? – спросил он доктора.
– Да что попадется…
– Так отправимся вместе. Вот и Амфилотей с нами.
– Гм… А меня вы не подстрелите? – улыбнулся доктор.
– Кто? Я-то? Да я, батюшка, такой стрелок, что белку дробиной в глаз. Вологодский уроженец, да чтобы стрелком не быть!
– Нет, нет. Я говорю только про сегодня.
– Я в своем месте, когда молодой был, на медведя хаживал и прямо ему под лопатку, подлецу, под левую лопатку, в сердце – и наповал. Одно только, что вот по выпивной части вы плохой компаньон – ну да наплевать. Едем вместе на куропаток, Богдан Карлыч! Вот Амфилотей укажет нам выводков.
– То есть как это едем?
– А я мужика подрядил, чтоб подвез на подводе к самому месту. Зачем пехтурой мучиться?
– Ну, какая же это охота! Какой же это будет моцион! Нет, нет. Я один. Где выводки? – обратился доктор к егерю.
– В Кувалдинском лесу. Да одному вам, ваше благородие, не отыскать, – дал ответ егерь.
– Вы чего боитесь-то, Карл Богданыч? – спросил Петр Михайлыч. – Я теперь не только на куропаток, а даже на медведя в лучшем виде готов…
– Вижу, вижу, что готовы… – опять улыбнулся доктор.
– Какие пронзительные немецкие улыбки! Еще по рюмочке?
– Нет, довольно. Доем бутерброд – и в путь. Слушайте… Отпустите со мной егеря. Ведь вы все равно не пойдете теперь на охоту.
– Как не пойду? Пойду. Вот только мужик приедет.
– Я здесь, ваше степенство. Пожалуйте… – проговорил мужик Степан, показываясь из-за разросшихся кустов черной смородины. – В один монумент лошадь вашей милости приготовил… Баба говорит: «Поезжай за жердями», а я ей: «Нет, старуха!» Позвольте за это вашу честь со здоровьем поздравить?
– Пей, чертова игрушка!
Петр Михайлыч налил водки себе и мужику.
– Едете, что ли? – спросил его егерь. – Тогда я вам сейчас спинжак, ружье и всю амуницию принесу.
– Конечно еду. Тащи!
Петр Михайлыч попробовал встать из-за стола, но покачнулся и ухватился за стол.
– Какой вы теперь охотник! Вы лучше спать лягте и уж потом… – сказал доктор.
– Белкой дробину в глаз…
– Вот что белкой-то да дробину, так это пожалуй…
– Амфилотей! Что ж ты стал! Тащи амуницию!
– Лучше, Петр Михайлыч, прилечь. Ведь говорил я вам, что с утра не следует много с бутылочкой беседовать, да к тому же еще на старые дрожжи.
– Молчать! Как ты смеешь во мне сомневаться! Дробиной в глаз!..
А между тем на задах огорода раздавались визгливые женские голоса. Из-за кустов выбежал мальчишка Ванюшка.
– Пожалуйте, дяденька, пятиалтынный! Аришку вам и двух других девок привел.
– Ах ты, шельмец, шельмец! А я уж на охоту собрался, – отвечал Петр Михайлыч.
– Да ведь сами же вы приказывали.
– Ну, делать нечего. Надо две-три песни прослушать. Охота не уйдет, Карл Богданыч или Богдан Карлыч!.. Погоди! Прослушаем русские песни прежде, коли ты русское чувство чувствуешь. Докажи, что ты русский хлеб ешь, потому русский немец…
– Пожалуй… – улыбнулся доктор, присаживаясь на скамейку. – Но тогда я должен бутылку пива выпить. Это моя обычная порция после завтрака.
– Пивка? – встрепенулся Степан. – В один монумент слетаю. Полдюжинки?
– Зачем полдюжины? Бутылку! – отвечал доктор.
– Тащи полдюжины. И я выпью. Да нужно и девок попотчевать, егерю дать… – перебил его Петр Михайлыч. – Меня не забудьте, ваше боголюбие, – подсказал Степан.
– Да, да… Моему вознице Стакану тоже стакан. Вот деньги. Вели из кабака дюжину притащить! Теперь не выпьем, так на вечер останется.
Мужик схватил деньги и побежал с огорода. Показались три деревенские девушки. Они подходили и пели песню.
– А, Ариша! Здорово, живая душа на костылях, стрекоза в серьгах!
– Здравствуйте, Петр Михайлыч, – поклонилась Петру Михайлычу красивая черноглазая девушка в зеленом шерстяном праздничном платье и улыбнулась во всю ширину лица. – С работы по вашему приказанию ушла, только бы вам угодить – вот как мы вашу милость ценим. Стала я дома переодеваться – мамка ругается! Страсть как ругала меня, а все из-за вас.
– Молчи! Посеребрю!
– Уж разве что посеребрите. А то, ей-ей, от работы оторвалась. Ведь сорок копеек в день…
– Цыц! Водки хотите?
– Не потребляем, сами знаете. Вот разве пивца.
– Сейчас пиво принесут. Пойте!
Девушки запели. Доктор сидел, закуривал новую сигару, улыбался и бормотал:
– И это называется охота! Гм…
6
Появилось пиво. К бражничанью Петра Михайлыча присоединились мужик Степан, егерь, три крестьянские девушки. Даже мальчишка Ванюшка и тот просил себе стакан пива. Петр Михайлыч взъерошил ему волосы на голове, назвал паршивцем, но пива дал и приказал ему выпить его залпом, что тот и исполнил, похвастав:
– Эка невидаль пиво-то! Я стакан водки сразу выпить могу. Мы раз с Максимкой, с сынишкой Василья Корявова, целый двугривенный в питейном пропили. От господина охотника за сморчки деньги получили – и пропили. Я даже пьян был.
Доктор покачал головой и сказал:
– Еще хвастаешься, дрянь эдакая. И не выдрал тебя отец за это?
– Зачем драть? Тятька сам пьян был. Его тоже охотники напоили.
Девушки голосили песни. Петр Михайлыч хватал их и сажал к себе на колени. Они вырывались. Доктор тоже все еще не шел на охоту и сидел тут. Он хоть и сказал, что выпьет только свою положенную порцию, то есть одну бутылку пива, но пил уже вторую. Мужик Степан рассказывал, что в Гуляеве медведь появился и задрал телку.
– Медведь? – встрепенулся доктор и крикнул егерю: – Амфилотей! Так что ж ты? Надо его обойти. Ты знаешь, что я давно медведя дожидаюсь, чтоб свой медвежий охотничий аппарат испробовать.
Егерь махнул рукой.
– Пустое дело, Богдан Карлыч! – сказал он. – Никакого медведя нет. Бабы брешут. Я уж ходил и смотрел телку. Просто ее чуточку собаки сторожа Кондратья в лесу подрали. Забрела в лес, и подрали. И подрана-то самую малость.
– Толкуй! Толкуй! Староста гуляевский этого медведя видел, – стоял на своем Степан.
– Так староста видел медведя-овсяника, на овсе его видел, а овсяник не станет телку драть.
– Как не станет? В лучшем виде задерет. Но ты мне хоть овсяника приготовь для испробования аппарата. Должен же я когда-нибудь испробовать аппарат при господах охотниках. Аппарат удивительный. Я хочу на него даже привилегию взять. Пожалуйста, медведя… Ведь тебе про медведя не я один говорил, тебе и другие охотники говорили.
– А овсяники будут. Дайте только срок овес скосить. Как вот овсы скосят – тут у нас овсяники и обозначатся. Придут они на скошенное место по старой памяти – я давай выть. А теперь как же овсяника обходить? Овсы помнешь. За потраву надо платить.
– Но ведь медведь-то все-таки мнет овсы. А убив его, мы даже сделаем благодеяние владельцам овсов. Но, главное, мне хочется аппарат свой испробовать.
– Господин доктор! А какой это такой аппарат? – спросил Петр Михайлыч пьяным голосом.
– А такой, что даже пьяный человек при этом аппарате может один на медведя ходить, – ответил доктор и улыбнулся.
Петр Михайлыч принял слово «пьяный» на свой счет и обиделся.
– Что это такое? Критика? На мою личность критика? – спросил он, поднимаясь с места. – Нет, брат, господин немец, я этого не позволю! Я хоть и выпивши, но я двоих трезвых немцев за пояс заткну. Я белку одной дробиной в глаз… Пьяный!
Петр Михайлыч покачнулся, не удержался на ногах и грузно опустился опять на скамейку. К нему подскочил егерь и стал его уговаривать:
– Вы, Петр Михайлыч, не обижайтесь. Тут критики никакой нет. У Богдана Карлыча есть действительно аппарат супротив медведя, такой аппарат, что ежели даже совсем пьяного человека в него посадит или не умеющего стрелять – и тот с медведем может сладить.
– А я неумеющий? Я стрелять не умею? Помнишь ты, в прошлом году осенью, как я дикого гуся влет?.. – хвастался Петр Михайлыч. – И в лучшем виде он кувырком, кувырком. Ах он немец!
Доктор попятился.
– Да я, многоуважаемый Петр Михайлыч, не про вас… Мой аппарат может гарантировать от несчастного случая и самого меткого стрелка, самого лучшего охотника, ежели он промахнется по медведю или только ранит его, так что медведь пойдет на него. Ежели охотник сидит в аппарате – медведь хоть бы и подошел к охотнику на два шага – ничего не может поделать ему, – заговорил доктор.
– Толкуй. Знаю я вас! Я одной дробиной белку в глаз, а он…
– Самый лучший охотник может промахнуться. В белку не промахнется, а в медведя промахнется. Да и не промахнувшись… Ну, вы раните медведя, он идет на вас, обхватывает и начинает вас ломать. А при аппарате он может сколько угодно ломать вас – и вы гарантированы, ничего он вам не поделает. Царапины даже не оставит.
– Медведь будет ломать охотника и царапины не оставит? Врешь, врешь! – махал руками Петр Михайлыч. – Ты думаешь, я пьян, ты думаешь, я не понимаю! Нет, шалишь!
– Да выслушайте прежде меня. Ведь вы аппарата не знаете, не имеете об нем даже малейшего понятия. А выслушаете и тогда поймете. Ну, давайте, чокнемся, выпьем пива, и я вам расскажу об аппарате.
Доктор подсел к Петру Михайлычу.
– Выпить я всегда готов, – отвечал тот, – а только зачем критика на пьяного человека? Зачем в чужой огород камешки кидать? Иной и пьян да умен, стало быть, два угодья в нем, – говорил, смягчаясь, Петр Михайлыч и чокнулся своим стаканом со стаканом доктора.
– Ошибка с моей стороны была та, что я сказал, что этот аппарат для пьяного охотника. Аппарат этот самому трезвому охотнику гарантирует безопасность, ежели медведь обхватит охотника. Ведь может же такой случай быть? Такие случаи очень часто бывают. А аппарат мой вот из чего состоит. Это большой железный ящик в рост и толщину человека. Ящик окрашен под цвет березовой коры. Сверху ящика крышка на шалнерах. Ожидая медведя, вы влезаете в ящик и стоите в нем с заряженным ружьем. Поняли?
– Пей!
– Ну, вот и отлично, что поняли. Медведь показывается, он перед вами. Вы стреляете в него и только раните его.
– Зачем же только ранить? Я убью его наповал.
– Ах, боже мой! Да ведь может же промах случиться! Раненый медведь идет на вас. Вы мгновенно садитесь на скамеечку, находящуюся в ящике, и, как только сели, крышка ящика автоматически захлопывается у вас над головой. Перед медведем уж не охотник, а большой березовый пень, в котором находится этот охотник. Медведь понюхает этот пень и отойдет от него прочь, а вы тем временем будете стрелять в медведя из револьвера, потому что в ящике есть маленькие отверстия. Вы видите из них медведя и стреляете в него, стреляете шесть раз, ежели вам угодно.
– Ха-ха-ха! – разразился хохотом Петр Михайлыч и схватился за бока.
– Чего вы смеетесь? Стало быть, не поняли устройство аппарата? – обидчиво спросил доктор.
Петр Михайлыч продолжал хохотать.
– Понюхает и прочь пойдет? Ай да немец!
– Позвольте… Но допустим, что он и не понюхает, а обхватит пень или ящик, в котором вы сидите, повалит его и будет ломать – пускай ломает, ибо вы все-таки гарантированы и он вам даже царапины не сделает. Ящик кованого железа, и сломать его медведю никак невозможно. Да-с… Он его ломает, а вы в него из ящика стреляете из револьвера. И вы спасены. Поняли?
– Ха-ха-ха! – раскатывался смехом Петр Михайлыч.
Доктор вскочил с места, весь красный, и заговорил:
– Но ведь это же свинство – хохотать на то, чего вы не понимаете! Я показывал его самым компетентнейшим охотникам, и все нашли его полезным. Ящик мне стоит более двухсот рублей. Это, по-моему, вклад в охотничье дело.
– Вклад, вклад, Карл Богданыч. Осенью же пойдем на медведя с ящиком, – заливался смехом Петр Михайлыч.
